Читаем без скачивания Обладатель великой нелепости - Борис Левандовский

Из кухни доносился звук льющейся в раковину воды; видимо, кран остался с вечера незакрытым. В гостиной продолжала гореть люстра. Все выглядело до странности обыденно и буднично: хозяева очень торопились на вечерний поезд и впопыхах забыли о паре мелочей – закрыть краны и погасить свет.

Герман пошевелился, затем сжал ладонь в кулак. Это, к его удивлению, легко получилось. Насколько он мог судить, мышцы сокращались нормально. Одновременно Герман отметил, что полностью лишен чувства осязания.

Он поднес руку к лицу, пытаясь ее рассмотреть в еще несильном утреннем свете. Рука имела странный, почти гротескный вид: она напоминала надутую резиновую перчатку, отчего выглядела раза в два больше. Кожа натянулась как барабан и покрылась расплывчатым узором красно-сине-лиловых пятен, наползавших друг на друга, как разводы краски.

Герман подумал о сосудах, капиллярах…

Невероятно, но он ЖИВ!

Пытаясь убедиться в реальности происходящего, он внимательно осмотрел другую руку. Затем, сделав некоторое усилие, сел. Боли по-прежнему не было, вернее, не было абсолютно никаких ощущений, словно все его тело было накачано новокаином.

Он опустил голову, осматривая себя полностью…

Но в этот момент чудовищные тиски сдавили его череп. Герман захрипел, к горлу подкатил огромный ком мучительной тошноты, которая, казалось, поднимается из бездонных глубин его собственного тела.

Приступ был подобен тому, что застиг его в машине, памятной ночью Погребального Турне.

Несколькими секундами позднее, сдавшись, Герман сорвался в черную пропасть…

Что-то назойливо жужжало у самого уха.

Герман открыл глаза. Одиноко горящая лампочка в четырехрожковой люстре, за окном темнота…

Сколько он пробыл без сознания?

Пятнадцать-двадцать больших мух с зелеными блестящими брюшками как крошечные бомбардировщики кружили над его головой. Герман неуклюже отмахнулся, чтобы их отогнать. Однако мухи проявляли странную настойчивость, словно не желали признавать, что он не является объектом, достойным их пристального внимания.

Поднимаясь на ноги, Герман машинально отметил, что, не смотря на явный интерес к нему, мухи не решаются садиться, словно что-то в нем и притягивало их, и пугало одновременно.

Оказаться на ногах удалось легче, чем он ожидал. Впрочем, Герман едва сразу же не растянулся на полу, как человек, впервые вставший на коньки. Он совершенно не чувствовал своего тела. Однако, закрыв глаза, мог точно определить положение своего тела. Повсеместное онемение избавило его только от чувства осязания – тело будто превратилось в человекоподобного робота-андроида, потерявшего управление. В остальном Герман чувствовал себя на удивление сносно. По крайней мере, физически.

Он сделал два неуверенных шага, словно заново учился ходить, и оказался рядом с тумбочкой. Взгляд упал на электронные часы с зелеными светящимися цифрами. Выяснилось, что скоро пять утра – он пролежал без сознания около двадцати часов!

Затем его взгляд медленно заскользил по собственному телу…

Зрелище вынудило его отвести глаза.

Господи…

Но после секундного колебания Герман посмотрел на свою обнаженную плоть. Потом направился в ванную, где висело большое зеркало.

По дороге он отмахнулся от особо наглой слоноподобной мухи – летающий насос едва не спикировал ему прямо в глаз, но за тысячную долю секунды до столкновения муха резко свиражировала в сторону. От резкого движения рукой Герман вновь едва не потерял равновесие.

Подгибающиеся непослушные ноги принесли его наконец в ванную.

Увидев себя в зеркале, Герман издал громкий Ох!

А затем его губы, как у надувного клоуна, расползлись в широченной ухмылке.

Глава 5

Гера (II)

Занятия в школе начинались в половине девятого, поэтому, когда Гера ровно в восемь стоял у порога квартиры Алекса, в запасе оставались еще целых полчаса – ровно столько, чтобы средним шагом поспеть к звонку на первый урок.

Дверь открыл отец Алекса.

– А, это ты, Гера.

Тот поздоровался.

– Заходи, – мужчина пропустил его в прихожую; всегда бодрый, рано начавший седеть, он работал главным бухгалтером на каком-то городском предприятии. – Саша уже почти собрался.

– Угу! – донеслось из туалета. – Уже… п-почти!..

– Привет, – усмехнулся Гера. – Смотри, не прилипни там!

Отец и мать Алекса, которая вынесла в коридор рабочий портфель мужа, рассмеялись. В ответ донеслось кряхтение труженика.

– Вот-вот, – улыбаясь, подтвердила она. – А то оба опоздаете в школу.

– Скажи-ка мне, Гера, – произнес отец Алекса, поправляя галстук перед коридорным зеркалом и через него же пристально глядя на друга своего сына. – Скажи, только честно – вы часто с ним балуетесь сигаретами?

Гера, совершенно не ожидавший столь прямого вопроса, растерялся.

– А-а… – начал он и запнулся, чувствуя, как предательская краска заливает лицо. – Ну-у… как мы… Нет!

– Серьезно? – улыбнулся мужчина, продолжая смотреть на него через зеркало. На красивом и еще молодом лице матери Алекса моментально появилось такое выражение, словно ей сообщили, что ее сын принимал активное участие в насилии над маленькой девочкой, а не собственным здоровьем. Она обеспокоено повернулась к мужу:

– Толя, ну что ты такое говоришь?

Тот пожал плечами, затягивая узел галстука туже:

– Ну, видишь ли, сегодня трудно встретить пятнадцатилетнего парня, который бы ни разу не попробовал…

– Да! Да, конечно, папа! – выкрикнул Алекс, из туалета. – По три пачки в день! Иногда, даже и по четыре! Герыч, подпишись!

Отец неопределенно хмыкнул, а мать облегченно вздохнула и поправила упавшую на глаза челку прямых русых волос, как у сына. Затем подошла к мужу и легонько шлепнула его по ягодицам.

– Не пугай меня.

Тот мягко обнял ее за талию одной рукой и, улыбаясь, подмигнул Гере: «Но мы-то с тобой отлично знаем, как на самом деле, правда, сынок? Женщины ни фига в этом не смыслят – а мне ведь тоже когда-то было пятнадцать… да и мой нос, как ты заметил, пока на месте».

Гера улыбнулся в ответ, но покраснел еще больше.

– Папа! – заявил Алекс, выходя из туалета. – А ты знаешь, что средний курильщик за год выпускает на ветер велосипед, а за двадцать – легковой автомобиль?

– Мать! – воскликнул мужчина, с наигранным ужасом округляя глаза и театрально отстраняясь от жены на полшага, при этом едва не наступив на пару летних туфель, стоявших под вешалкой. – Только послушай его, ты родила мне еврея!

– Не может быть! – подыгрывая мужу, та сделала вид, будто падает в обморок. А супруг подозрительно ощупал ладонью макушку головы.