Читаем без скачивания Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие - Пелам Вудхаус

– Ну конечно. В свое время благодаря подобному поступку, вызванному куда как менее очевидными причинами, Иаиль, жена Хевера, стала одной из популярнейших женщин Израиля[27].

– Хотела бы и я так думать, – прошептала Селия. – Знаете, сперва я очень обрадовалась. Но ведь… Он раньше был такой милый, до того как приключилась эта напасть. Я все вспоминаю Д-Джорджа, каким он был прежде.

Девушка разрыдалась.

– Не желаете показать мне останки? – спросил я.

– Пожалуй.

Она молча повела меня к оврагу. Джордж Макинтош лежал на спине там, где упал несколько минут назад.

– Вот, – всхлипнула Селия.

В тот же миг Джордж Макинтош издал протяжный хриплый стон и сел. Селия взвизгнула и рухнула перед ним на колени. Джордж моргнул раз-другой и принялся ошарашенно оглядываться.

– Спасайте детей и женщин! – выкрикнул он. – Я доплыву сам.

– О, Джордж! – отозвалась Селия.

– Вам лучше? – осведомился я.

– Немного. Жертвы есть?

– Жертвы?

– Ведь в нас врезался поезд. – Джордж снова поглядел по сторонам. – А как я здесь очутился?

– Вы были здесь все время, – ответил я.

– То есть до того, как рухнула крыша, или после?

Селия тихо плакала за шиворот Джорджу.

– О, Джордж! – повторила она.

Неуверенным движением он взял ее за руку и погладил.

– Вот отважная девушка! – сказал он. – Ничего не побоялась. Все время была рядом. Скажите же мне – я готов узнать страшную правду, – из-за чего произошел взрыв?

Я подумал, что самое время проявить немного такта и упустить неприятные подробности.

– Разное говорят, – уклончиво ответил я. – Одни считают, непотушенная сигарета…

Меня прервала Селия. Женское естество взбунтовалось против спасительной лжи.

– Это я ударила тебя, Джордж.

– Ударила? – удивленно переспросил он. – Чем? Эйфелевой башней?

– Нибликом.

– Ты ударила меня нибликом? Но почему?

Селия помолчала. Затем посмотрела Джорджу прямо в глаза и сказала:

– Потому что ты говорил без умолку.

– Кто, я? – изумился Джордж. – Я говорил? Да из меня слова клещами не вытянешь. Все это знают.

Селия бросила на меня изумленный взгляд, полный отчаяния. Однако я сразу сообразил, что к чему. Удар и неожиданное потрясение произвели на клетки мозга такое действие, что Джордж мгновенно выздоровел. Мне недостает уверенных знаний, чтобы объяснить механизм явления, однако суть была ясна.

– Видите ли, друг мой, – обратился я к Джорджу, – в последнее время вы имеете обыкновение разговаривать, причем довольно пространно. Вот и сегодня с самого начала матча вы непрестанно развлекали нас беседой.

– Я? На поле для гольфа? Не может быть!

– Боюсь, еще как может. Вот почему эта отважная девушка ударила вас нибликом. Вы решили рассказать анекдот, когда она играла одиннадцатый удар из оврага, и ей пришлось принять меры.

– Джордж, сможешь ли ты простить меня? – воскликнула Селия.

Джордж Макинтош стоял, вперив в меня взор. Вдруг лицо его залилось густой краской.

– А ведь верно! Теперь и сам припоминаю – все так и было. Боже правый!

– Сможешь ли ты простить меня, Джордж? – снова воскликнула Селия.

Он взял девушку за руку.

– Простить тебя? – пробормотал Джордж. – Сможешь ли ты простить меня? Это ведь я осквернял болтовней ти, я трещал как сорока на грине. Подумать только, я чесал языком на поле для гольфа! Да я после этого низшая форма жизни из всех известных науке. О, я нечист, нечист!

– Совсем небольшое пятнышко, милый, – запротестовала Селия, приглядевшись к его рукаву. – Я почищу, когда подсохнет.

– Как можешь ты связать судьбу с человеком, который разговаривает во время игры?

– Но ты ведь больше не будешь?

– Что толку, ведь я уже запятнал себя. А ты, ты все время была рядом со мной. О, Селия!

– Я ведь люблю тебя, Джордж!

Чувства распирали Джорджа. Вдруг глаза его засверкали, одну руку он засунул за отворот куртки, а другую вскинул в приветственном жесте. Секунду-другую казалось, что он стоит на пороге очередного приступа безудержного красноречия. Затем, словно бы осознав, что он собирается сделать, Джордж осекся. Блеск ушел из его глаз. Рука опустилась.

– Слушай, – обратился он к Селии, – здорово, что ты вот так вот, ну…

Не бог весть какая речь, однако мы оба, услышав ее, искренне обрадовались. Стало понятно, что Джордж Макинтош исцелен и болезнь уже никогда не вернется.

– Да и вообще, – добавил Джордж, – ты молодец.

– Джордж! – воскликнула Селия.

Я молча пожал ему руку, собрал свои клюшки и удалился. Когда я обернулся, молодые люди обнимались. Так я их и оставил, вдвоем, в великолепной тишине.

– Вот видите, – подвел итог старейшина, – исцеление возможно, хотя без нежной женской руки здесь не обойтись. Впрочем, немногие женщины способны повторить поступок Селии Тенант. Тут ведь мало просто решиться на такое – ко всему нужен еще верный глаз и крепкие запястья. Сдается мне, рядовым любителям поговорить за игрой в гольф надеяться не на что. А ведь их полку в последнее время все прибывает. И все же лучшие игроки в гольф, как правило, отнюдь не речисты. Говорят, как-то раз несравненный Сэнди Маккилт, выиграв Открытый чемпионат, попал в кольцо журналистов ведущих газет, которые засыпали его вопросами о введении тарифов, биметаллизме, суде присяжных и повальном увлечении танцами, но лишь одно слово смогли они выудить из чемпиона: «Грхм». Произнеся это, он вскинул на плечо свою сумку и отправился домой пить чай. Великий человек. Побольше бы таких.

Сборник

«СЕРДЦЕ ОБАЛДУЯ»

СЕРДЦЕ ОБАЛДУЯ

© Перевод. Н. Трауберг, наследники, 2012.

Стояло утро, когда вся природа кричит вам: «Эй, впереди!» Ветерок нес из долины надежду и радость, шепча о коротких ударах прямо в лунку. Средний газон улыбался зеленой улыбкой голубому небу; а солнце, выглянув из-за деревьев, казалось огромным мячом, брошенным клюшкой невидимого бога, чтобы опуститься в последнюю лунку. В тот день после долгой зимы возобновлялась игра, и у первой подставки собралось довольно много народа. Штаны для гольфа переливались всеми цветами радуги, воздух трепетал от радостных предчувствий.

Однако в веселой толпе было печальное лицо. Принадлежало оно человеку, помахивавшему клюшкой над новым мячом, который тихо лежал на песчаном холмике. Человек этот был неспокоен и измучен. Он смотрел на средний газон, топтался, смотрел снова, колебался, словно Гамлет. Наконец он взял у кэдди клюшку, которую смышленый мальчик держал наготове.

Старейшина, наблюдавший за ним со своего кресла, глубоко вздохнул.

– Бедный Дженкинсон, – произнес он. – Никак не изменится.

– Да, – согласился его собеседник, молодой человек с открытым лицом и гандикапом шесть. – Я случайно знаю, что он всю зиму брал частные уроки.

– Все напрасно. – Мудрец покачал головой. – Никто на свете не может ему помочь. Я постоянно советую ему, чтобы он бросил гольф.

– Вы! – вскричал молодой человек. – Мне казалось…

– Понимаю и одобряю ваш ужас, – сказал старейшина. – Но учтите, это – особый случай. Мы с вами знаем сотни плохих игроков, которые вполне счастливы. Они способны забыть, отключиться. Не таков Дженкинсон. В нем нет беспечности. Счастливым он стал бы только при полном воздержании. Понимаете, он – обалдуй.

– Кто?

– О-бал-дуй, – повторил мудрец. – Одно из тех незадачливых созданий, которые обалдели от самого высокого из видов спорта. Гольф съел их души, лишил их разума. Обалдуй – не такой, как мы с вами. Он туп. Он мрачен. Он не способен к битвам жизни. Например, Дженкинсона ожидало блестящее будущее в области сена и зерна, но гольф так воздействовал на него, что он упускал одну за другой самые лучшие возможности, и более расторопные коммерсанты его обходили. Насколько я понимаю, ему грозит банкротство, и скорое.

– Господи! – воскликнул молодой человек. – Надеюсь, я не стану обалдуем. Неужели нет никаких средств, кроме полного отказа?

Старейшина помолчал.

– Занятно, что вы об этом спросили, – сказал он наконец. – Как раз сегодня утром я вспомнил случай, когда обалдуй победил свою немочь. Конечно, благодаря любви. Чем дольше я живу, тем яснее вижу, что любовь побеждает все. Однако вам бы хотелось, конечно, выслушать историю с начала.

Молодой человек поспешно вскочил, как дичь, внезапно заметившая капкан.

– С удовольствием, – сказал он, – но я потеряю место у подставки.

– Данный обалдуй, – сказал старец, спокойно и крепко держа его за пуговицу, – был примерно ваших лет, и звали его Фердинандом Дибблом. Мы были хорошо знакомы. Именно ко мне…

– Может, в другой раз?

– …ко мне он пришел за сочувствием в час испытаний. Не постыжусь заметить, что, когда он выложил душу, в глазах его стояли слезы. Что до меня, сердце истекало кровью.

– Еще бы! Но я…

Старейшина мягко посадил его в кресло.