Читаем без скачивания Пять допросов перед отпуском - Виль Григорьевич Рудин

— Да, да, я понимаю... — в груди Лансдорфа что-то затрепетало, как в былые годы, когда в перекрестье перископа возникал силуэт вражеского корабля. Черт, о черт! Зачем теперь Рудельсдорф? — Тетя Анни, покажете мне эту певицу?

IX

Удача вышла полная. Оба, и майор Ньюмен, и Лансдорф, понимали, что счастье им наконец-то улыбнулось. И господин майор не скупился на обворожительные улыбки, понимая, что такой человек, как Лансдорф, от этого не заважничает, не зазнается и цену себе набивать не станет. Что до Лансдорфа, то он тоже понимал, что эта удача — чистая случайность, и важничать не собирался. Понимал он и то, что теперь ему предстоит не один раз побывать в Восточной зоне и что он будет ездить туда, пока операция не завершится. Только вот никто не мог заранее предсказать, как она завершится: то ли удачно, то ли нет. И, как ландскнехт былых времен, он знал, что в одном случае его ждет куш, в другом же... Но о другом Лансдорф предпочитал не думать: он верил в свою судьбу.

— Да, тут есть над чем подумать. Теперь я понимаю, почему вы так настаивали на этой встрече, не могли дождаться утра. А я-то уж было подумал — привезли на ночь глядя покупателя «мерседеса»... Поздравляю, благодарю и поздравляю с удачей!

Майор Ньюмен был весел. Он испытывал почти дружеское расположение к этому спокойному человеку, к этому немцу, который, кажется, оправдал его надежды и которому теперь предстояло положить голову в пасть льва. Ибо майор Ньюмен, изучивший за эти годы русских, прекрасно понимал, что никаких гарантий Лансдорфу теперь, когда развернется операция, никто не даст и за жизнь его никто не поручится. Разумеется, сообщать об этом Лансдорфу не следовало, и господин майор был просто весел и просто дружелюбен...

— Так ваша уважаемая тетушка, фрау Анна-Луиза фон Амеронген — верно я сказал, не перепутал? — так она утверждает, что эта симпатичная певица и тот русский майор захмелели от любви?

— Да, так она сказала, только грубее.

— Оставим эмоции на совести вашей тетушки. Меня интересует, что связывает этих двух людей. Насколько глубока их привязанность друг к другу? У этого русского могут быть неприятности... Он не прогонит свою подружку при первом же осложнении? Или пойдет за ней сюда, к нам? И сама эта певица, что она такое? И я бы на вашем месте разыскал Христину. Кажется, девочку тронула романтическая сторона этой истории...

— Но ей всего пятнадцать лет!

— Вот и хорошо. В этом возрасте девочки особенно восприимчивы к душевной чистоте. Они еще ничего не знают, но понимают всё. Мне кажется, следует навестить девочку и было бы хорошо, если бы Христина побывала у певицы. Девочка сама расскажет, как там и что.

И последнее. Желательно заполучить любые письма от этих двух: мне могут понадобиться образцы почерка. С певицей, видимо, будет проще: надо взять у нее письменное подтверждение, что в квартире все в порядке — газ, водопровод... Или пусть напишет, что там не в порядке. Вот только с майором придется поломать голову. У вас есть какое-нибудь предложение? Нет? Я тоже пока ничего не вижу...

Провожая Лансдорфа, мистер Ньюмен пожалел, что сейчас ночь и что в оффисе никого нет, придется ждать до утра: так велико было нетерпение. Но спал, как всегда, хорошо: он знал, что завтра день будет трудным, и приказал себе ни о чем не думать.

Утром, выводя из гаража свой скромный «оппель», был счастлив, словно ехал на свидание, и сразу, как сел в кресло, распорядился доставить из картотеки все, что есть о русской комендатуре в Шварценфельзе, минут двадцать с нетерпением, нервничая и волнуясь, ждал, пока принесут досье.

Наконец в дверь постучали, и Ньюмен почти спокойно откликнулся:

— Входи, входи, бродяга, да поживее!

Вошла сержант Джен Бойл — высокая, худощавая, лет тридцати, — и молча положила на край стола папку.

— Виноват, мисс Бойл. Я думал, это Харди. «Бродяга» к вам не относится.

— Можно передать лейтенанту Харди ваше мнение о нем?

Ньюмен раздраженно огрызнулся:

— Передавайте, только проваливайте и не мешайте работать!

Миловидная Джен склонила голову набок — ей ли было не знать всех этих джентльменов!

— Я привыкла к вашей манере ухаживать, сэр, но это что-то новое...

— Мисс Бойл! — Ньюмен поднял голову. — Не помню, чтобы я позволил себе ухаживать. И вы мне действительно мешаете.

По его глазам она поняла, что это правда. Ах, майор, живет с женой добрый десяток лет, а все еще влюблен, как мальчишка. Говорят, даже письма с собой носит... Мисс Бойл молча повернулась и спокойно вышла.

Дельных бумаг в папке оказалось немного: прошлогоднее донесение агента, — месяца два назад он был арестован русскими властями, — что майор Хлынов, бывающий по делам комендатуры в магистрате, пользуется уважением за рассудительность, объективность и полную компетентность в делах.

Ньюмен усмехнулся: это уж чересчур. Что значит — «компетентность во всех делах»? Дальше шло донесение с фарфоровой фабрики — майор Хлынов бывал и там. Обсуждал на профсоюзном собрании вопрос оплаты сверхурочных. Убедил рабочих организовать в воскресенье рабочий день. Восстанавливать цех. А деньги отдать на ремонт дома для детей, родители которых погибли в войну. И не только убедил — в воскресенье приехал сам и весь день работал вместе с немцами...

Ньюмен задумчиво потер кончиками пальцев лоб — так, так, помочь ребятам... Уговорил... Может, выходит, на людей воздействовать...

Вот и фотоснимок майора Хлынова. Какой-то агент (на обороте фотоснимка его номера не оказалось) сумел сфотографировать майора, когда тот выходил из магистрата. Майор был в форме, с широкими блестящими погонами. Приятное, энергичное лицо. Мягкая улыбка — майор с кем-то разговаривал, на снимке было видно плечо собеседника в штатском. Пожалуй, у этого человека есть характер. Видимо, такой не пойдет на легкую авантюру — глаза у него не такие... И все это очень хорошо. Пусть он любит, пусть любит со всей силой своей славянской души эту немецкую певицу — пусть. Иначе, пожалуй, с таким не справишься...

Допрос четвертый

I

Лансдорф-Лоренц читает, внимательно и медленно. Я вижу, как сошлись две вертикальные складки над его правой бровью, от яркого света лампы эти складки кажутся очень резкими, вижу, как двинулся кадык — вверх, вниз, — и понимаю, что от волнения Лансдорф-Лоренц испытывает жажду. Наливаю в стакан воду, подаю ему и