Читаем без скачивания В Речи Посполитой - Илья Исаевич Левит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот из-за папской защиты, да и из-за сменившейся моды, пришлось антисемитам искать другие пути. Тут надо кое-что пояснить.
В Европе в XVIII веке наступила эпоха Просвещения. Коротко говоря, это значит, что средневековое мракобесие из моды вышло. А в моду вошли науки и разговоры о них. При этом люди были настроены оптимистически, наивно полагая, что рост образования и культуры искоренит жестокость, улучшит нравы и т. д. Хотя были отдельные умники, которые в этом сомневались, но в целом европейское общество верило в пользу научных знаний и приветствовало рост светского образования. Сторонником просвещения был и защитивший евреев папа Бенедикт XIV. Ритуальные наветы казались культурным людям таким же анахронизмом, как и вся Польша. Евреи живут не в вакууме. Их захватывают те же идеи, что и прочих. В XVIII веке берлинский еврей Мендельсон (дед композитора) считался признанным главой еврейского Просвещения[67]. Он полагал, что о ритуальных наветах нечего и говорить — они уходят в прошлое. И если где еще и случаются, то только в такой варварской стране, как Польша (Мендельсон был наивно оптимистичен, как и все просветители). Что же нуждалось в разъяснении, как он считал — это экономическая роль евреев. Ибо поговорить о том, что «евреи хлеба не сеют», любили уже тогда, притом по всей Европе. В конце концов привилась эта мода и в Польше. На евреев и там стали нападать за их экономическую вредность. Но, по крайней мере, выглядело это современнее, чем кровавый навет. И что бы ни делал еврей, все оказывалось плохо для Польши. Хлеба не сеет — плохо. Ремеслом занят — еще хуже: от конкуренции с ним разоряются польские ремесленники. И евреи же виноваты в технической отсталости Польши (похожее говорили и в других странах, где возникали трудности у ремесленников). То же и о торговле. Все в Польше были уверены, что еврейский купец просто обязан довольствоваться меньшей прибылью, чем христианский. Но так как в силу этого людям именно с евреем было выгодно вести дела, подымался крик, что христианских купцов душит еврейская конкуренция. Но уж кому доставалось больше всех — это корчмарю-еврею. Его обвиняли во всех смертных грехах. И простой люд он споил, и зерно на алкоголь переводит, что в неурожайные годы очень ухудшает положение (а бывали такие годы нередко, ибо при тогдашней примитивной агротехнике малейшие природные отклонения вызывали беду), и паразит он, и т. д., и т. п. До совершенства этот образ позднее доведен Гоголем — бессмертный Янкель в «Тарасе Бульбе». И, надо полагать, не случайно шинкарь Янкель разоряет именно Умань с окрестностями. Во время Гоголя ещё вспоминали на Украине об уманской резне. (О ней скоро будет рассказано.) Надо было как-то оправдать эти зверства.
И не вспоминали люди, что там, где евреев нет, пьют не меньше. Что до 30–40 % дохода с имения приносило пану именно «право пропинаций», то есть, проще говоря, ему платил еврей, арендовавший шинок. И никто из шляхты этими деньгами не брезговал. Я осмелюсь отослать читателя в связи с дальнейшим развитием этой темы к моей биографии Трумпельдора.
Лирическое отступление
Нашлись даже религиозные еврейские авторитеты, осудившие злосчастных корчмарей. Их обвиняли в продаже водки по субботам. Даже если в этот день за прилавком стоял не сам еврей-шинкарь, а его служанка-христианка, это был грех — еврейское заведение в субботу должно быть закрыто! Ни под каким соусом нельзя благочестивому еврею зарабатывать в субботу. Были и такие, которые полагали этот грех главной причиной хмельнитчины.
В общем, если бы во второй половине XVIII века спросили более или менее интеллигентного поляка о причинах упадка Польши, он свалил бы на еврея если и не все беды страны, то немалую их часть. С этим связана и отмена в 1764 году знаменитой еврейской автономии — «Ваада четырех земель» и «Ваада Литвы» (см. главу X). Этот акт польского Сейма тяжело оскорбил евреев, показав их полную зависимость[68]. «Вряд ли есть еще одна такая страна, как Польша, где свобода еврейского вероисповедания и ненависть к нему соседствуют так близко. Евреям разрешено выполнять все мицвот (заповеди Торы) вполне свободно. Но при этом ненависть к ним так велика, что само слово еврей (по-польски — „жид“) звучит оскорбительно» — так писал во второй половине XVIII века еврейский публицист Шломо Маймон[69].
Лирическое отступление
А меж тем из тех земель, которые в XVII веке перешли от Речи Посполитой к России в результате хмельнитчины, евреи, конечно, были изгнаны. Но со временем выяснилось, что для полноты счастья украинцам именно жидов и не хватает. И пошли из Малороссии в Петербург просьбы, в частности, от казаков, разрешить купцам-евреям приезжать на ярмарки. Разрешение было дано. А на практике сотни еврейских семей нелегально, но совершенно открыто жили в тех землях постоянно, по меньшей мере, до 1740 года, когда антисемитский настрой в Петербурге, при дворе Елизаветы Петровны, усилился. Видимо, некоторые остались и потом.
Евреев терпели и даже приглашали, как людей всем полезных. А занимались эти нелегалы большей частью арендой шинков. От них этого даже прямо требовали. И редко кому из евреев удавалось заняться чем-либо другим. Так что ругать еврея за корчмарство, сидя у него в шинке, легко, а обойтись без него трудно.
Но так как дела Польши шли все хуже, поляки в 1788 году собрали чрезвычайный Сейм. Работа его растянулась на четыре года, и он вошел в историю как «Четырехлетний Сейм». Много о чем там говорили, но для нас важно, что на этом Сейме выступил с докладом Франтишек Езерский — известный деятель того времени, знаток экономики. Он заявил неожиданно для всех, что евреи приносят польской экономике пользу, а не вред. Ибо экспорт Польши (но не импорт) держится на еврейских купцах.
Я предполагаю, что, увы, не только патриотические соображения двигали еврейскими купцами в поздней Речи Посполитой, когда они сосредоточились на экспорте, а не на импорте. В более законопослушных странах евреи очень активно участвовали как в производстве предметов роскоши (от шелковых тканей до бриллиантов), так и в торговле ими. Но в анархической Польше, где еврейские предприниматели были наименее защищенными, они предпочитали торговать тем, что вызывало меньший интерес у грабителей всех сортов. То есть хлебом и лесом — экспортными товарами
