Читаем без скачивания Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 - Саша Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старая вилла*
Сквозь чугунную ограду Вдоль крутой стеныВглубь струится сумрак сада,— Остров тишины…Эвкалипты пышной кроной Ветви вниз струят,И фонтан струей бессонной Моет грудь наяд.Ряд колонн встал стройно к свету От окна к окну…Эх, пожить бы здесь поэту Хоть одну весну!
По утрам вставал бы рано, Ставил самовар…На лужайке у платана Заструил бы пар.Там, где розы вкруг Париса Расточают страсть,—На траве у кипариса Повалялся б всласть.На террасе под охраной Греческих боговЯ б почтил закат румяный Флейтами стихов…Ночью б стал у пышной двери, Озарил весь залИ «Онегина» Венере Медленно б читал…Паучок средь прутьев узких Тихо вяжет нить…Сто детей бездомных русских Здесь бы поселить!В городки б — на луг зеленый, А потом в лапту…Дискобол бы удивленный Опустил пяту.Возле пинии тяжелой На траве сухойХоровод завил веселый С песнею лихой…
А пятнашки, кошки-мышки, Жмурки, чехарда?Засучили б вмиг штанишки И в фонтан — айда!А потом учили б в зале Сколько «дважды два»,И читали б и писали Русские слова…По ночам, сложив тетрадки Стопкой на стене,С визгом прыгали б в кроватки В звонкой тишине.По горбатым одеяльцам Вился б лунный дым —И Диана б, сжавши пальцы, Удивлялась им.
Проходи… Засов чугунный Крепко запер вход.В мертвом парке тихоструйный Рокот мертвых вод…Заколочены все двери. Вилла — старый склеп.Боги — в язвах, люди — звери. Разве ты ослеп?
<1925> РимНа площади Navona*
Над головами мощных великановХолодный обелиск венчает небосвод.Вода, клубясь, гудит из трех фонтанов,Вокруг домов старинный хоровод.Над гулкой площадью спит тишина немая,И храм торжественный, весь — каменный полет,Колонны канделябрами вздымая,Громадой стройной к облаку плывет…Карабинеры медленно и чинноПришли, закинув плащ, и скрылись в щель опять.О Господи! Душа твоя невинна,Перед тобой мне нечего скрывать!Я восхищен Твоим прекрасным Домом,И этой площадью, и пеньем светлых вод.Не порази меня за дерзновенье громом,Пошли мне чудо сладкое, как мед…Здесь все пленяет: стены цвета тигра,Колонны, небо… Но услышь мой зов:Перенеси сюда за три версты от ТибраМой старенький, мой ненаглядный Псков!
<1925>Белое чудо*
Жадно смотришь за гардиныСквозь туманное стекло:Пальм зеленых кринолиныПышным снегом занесло!Тучи пологом жемчужнымНизко стынут над двором…Под угасшим небом южнымВоздух налит серебром…На ограде грядка снега.Тишина пронзает даль.За холмом, как грудь ковчега,Спит гора, спустив вуаль.Пес в волнении ласкаетХрупкий, тающий снежок,И дитя в саду взывает:«Снег, синьор!» — Иду, дружок…Утро дышит нежной стужей.В легких снежное вино,Блещет корочка над лужей…Не надолго… Все равно!Так уютно зябнуть в пледе…Память тонет в белом сне,Мысли, белые медведи,Стынут в белой тишине.
1923, Рождество РимВ стране Петрарки*
(Натуралистический романс)
Блоха впилась в спинной хребет,Луна лобзает переулок.Мои глаза — пустой шербет,А щеки — пара бритых булок.
Трень-брень! Анжелина, оставь свои шутки, Скорее намажь свои губы и бровь,— Сегодня на площади первые сутки Идет мексиканская фильма «Любовь».
Над переулком смрад и чад,Но с детства я привык к навозу…Щенок скулит гитаре в лад,—Я стал в классическую позу…
Трень-брень! Анжелина, в харчевне под пальмой Закажем с тобой мы шпинат с чесноком, Как дьявол, тебя ущипну я под тальмой, А ты под бока меня ткнешь кулаком!
Из пиджака цветной платокТорчит длиннее щуки,Я взбил свой войлок вверх и вбокИ отутюжил брюки…
Трень-брень! Анжелина, мой ангел усатый, Я трех форестьеров на бирже надул, Накинь поскорее платок полосатый,— Я щедр, как аптекарь, я страстен, как мул!..
<1926> Рим«По форуму Траяна…»*
По форуму ТраянаГуляют вяло кошки.Сквозь тусклые румянаДрожит лимонный зной…Стволом гигантской свечкиКолонна вьется к небу.Вверху, как на крылечке,—Стоит апостол Петр.Колонна? Пусть колонна.Под пологом харчевниШальные мухи сонноСадятся на ладонь…Из чрева темной лавкиЧеснок ударил в ноздри.В бутылке на прилавкеЗапрыгал алый луч…В автомобилях мимо,Косясь в лорнет на форум,Плывут с утра вдоль РимаПрезрительные мисс.Плывут от Колизея,По воле сонных гидов,Вдоль каждого музеяСвершить свой моцион…А я сижу сегодняУ форума Траяна,И синева ГосподняЛикует надо мной,И голуби картавят,Раскачивая шейки,И вспышки солнца плавятНемую высоту…Нанес я все визитыВсем римским Аполлонам.У каждой АфродитыЯ дважды побывал…О старина седая!Пусть это некультурно,—Сегодня никуда я,Ей-Богу, не пойду…Так ласково барашекВорчит в прованском масле…А аромат фисташекВ жаровне у стены?А мерное качаньеПузатого брезентаИ пестрых ног мельканьеЗа пыльной бахромой?Смотрю в поднос из жести.Обломов, брат мой добрый!Как хорошо бы вместеС тобой здесь помолчать…Эй, воробьи, не драться!Мне триста лет сегодня,А может быть, и двадцать,А может быть, и пять.
<1928>Шесть*
Из фабрики корзин и гнутых стульевВыходят крутобокие Кармен…Дрожат платки, вздымаясь у колен,И болтовня, как гомон пчел близ ульев.Покачиваясь, топчутся в обнимку…В покачиванье бедер — гибкость саламандр.Одни глядят на облачную дымку,Другие обрывают олеандр.
Денщик-сосед, юнец провинциальный,Встал у калитки и потупил взгляд:У всех шести походка — сладкий яд,У всех шести румянец — цвет миндальный!Лукаво-равнодушными глазамиВсе шесть посмотрят мимо головы,—Над крышею червонными тузамиАлеет перец в блеске синевы.
Лишь каменщики опытный народ,—На них Кармен не действует нимало.Взлетает песенка, ликующее жало,Глазастый ухарь штукатурит свод,На пальцах известковая насечка…Посмотрит вниз — шесть девушек на дне,—Метнет в корзинщиц острое словечкоИ ляпнет штукатуркой по стене.
А вечером, когда сойдет прохлада,И вспыхнет аметистом дальний кряж,И лунный рог, свершая свой вояж,Плывет к звезде, как тихая наяда,Когда сгустеют тени вдоль платанов,И арка лавочки нальется янтарем,И камыши нырнут в волну туманов,—Все шесть сойдутся вновь под фонарем.
И под руку пойдут вдоль переулка,Как шесть сестер, в вечерней тишине.Латания бормочет в полусне,Стук каблучков средь стен дробится гулко…О римский вечер, тихая беспечность!Поет фонтан, свирель незримых слез.Там в небесах — мимозы, звезды, вечность,Здесь на земле — харчевня между лоз.
Сел на крыльцо мечтающий аптекарь.На стук шагов сомкнулись тени в ряд:Шесть мандолин заговорили в лад —Три маляра, два шорника и пекарь.Кому мольбы лукавых переливов?О чем они? Кому журчанье струн?Все шире плеск рокочущих мотивов,Все громче звон — вскипающий бурун…
И оборвали… Тишина, прохлада.Но шесть Кармен запели вдруг в ответ:Все та же песнь, но через слово: «Нет!»Лукавое, задорное «не надо»…И снова струны молят все нежнее,И все покорней отвечают голоса.Смолк поединок. В глубине аллеиТемнеют пары. Дремлют небеса…
Ушел к себе продрогнувший аптекарь.Шипит бамбук. В харчевне спор затих.Как маляры, и шорники, и пекарьСумели выбрать каждую из них?По-моему, — одна другой желанней.Но… нет седьмой. Я запер свой балкон.Спят облака, как стадо белых ланей.В ушах звенит лукавый перезвон.
<1928>«Словно загар смуглолицый…»*