Читаем без скачивания Сказание об Омаре Хайяме - Георгий Гулиа

Джафар эбнэ Джафар перешел далее к спокойному, но строгому суждению.

Его родители жили в горах Эльбурса, они были далеко и высоко. Только он один, отщепенец в роду, отбился от рук, уехал из родных мест и посвятил себя священной борьбе за дело святого Исмаила. Ибо оно казалось ему главным в жизни. И не только своей, но и в жизни всех людей на свете. Это же ясно: что самое важное? Свобода. Что более всего необходимо человеку? Земля. Чего жаждет всю жизнь крестьянин в пустыне? Воды. Каким же образом можно добиться этого? Через покорность? Покоряясь аллаху и господину, Мухаммеду и султану с его визирями? Как бы не так! Что завещал Исмаил?..

Друзья молча слушают Джафара эбнэ Джафара. Почтительно. Не перебивая. Усваивая все сказанное им. Хотя все это не раз слышали от Джафара и от других фанатиков-исмаилитов.

- Вот ты, - обращается Джафар к Хусейну, - души не чаешь в этой шлюхе. Аллах с тобой! Люби кого хочешь! Тебе никто не мешает. Но вот что: ты полюбил ее, она - тебя, а вместе вы рабы, живущие безо всякого просвета в жизни. Ты понял?

-Да.

- Разве это жизнь? Разве это любовь?

- Нет, - отвечает Пловец вместо Хусейна.

- А теперь представь себе: ты вполне свободен, она вполне свободна. Тобой никто не помыкает. Ее никто не продает, как вещь. Ты можешь представить себе это?

- С трудом, - говорит Хусейн.

- А почему с трудом?

Хусейн не знает. Пловец тоже. И Тыква тоже. Разные бывают люди: одни соображают быстро, а другие тугодумы. Разве не так?

- Отчасти, - возражает Джафар. - Отчасти, потому что привыкли к рабской жизни. - И он поочередно тычет пальцем в грудь каждого из своих друзей.

Пловец молчит. А Тыква согласно кивает головою. Что же до Хусейна, тот не может ответить на это однозначно, то есть словами "да" или "нет".

Разъяренный Джафар вскакивает с места. И грозится кулаками.

- Вы истинные рабы! - орет он в неистовстве. - Потому что даже здесь не смеете открыто признаться в этом. А чего, собственно, боитесь? Доноса? Но кто из нас донесет? Неужели я? Неужели Тыква? Или ты, Пловец? Или сумасшедший меджнун? Кто? Я спрашиваю?

Хусейн говорит:

- Надо разобраться. Я, к примеру, посылаю к шайтану любого, кто вознамерится понукать мною. Я не разрешу, слышите?

Джафар хохочет. И хохоча говорит:

- Несчастный, ты раб давно! Давным-давно! От рождения. И незачем скрывать это. Ты раб не только султана, но и своей собственной страсти. Ради пары спелых грудей ты готов забыть о своем рабстве. Да, да, да! И не смей возражать!

Джафар стоит изогнувшийся, точно тигр перед прыжком. А на кого, собственно, прыгать, кого разрывать на части? Своих собственных друзей?

Хусейн недовольно пожимает плечами и отламывает хлеб. Что спорить с этим одержимым? Ясно же, одержимый!

- А ты? - обращается Джафар к Пловцу. - Может, ты поговоришь с визирями? Расскажешь, как тяжело ловить рыбу в Заендерунде и кормить семью, а?

- Это верно, очень трудно.

- Ведь и слова не те! - зло говорит Джафар. - Слова должны жечь! А ты? Какие слова исторгают твои вялые уста? Какие?

Пловец пытается оправдаться:

- Я же говорю... То есть я не говорю, что волен жить как хочется. И голод к тому же... И всякое такое...

- По-моему, это называется нищенство.

- Может, и так.

- Дураки! - сердится Джафар. - Дураки! Вы ничему не научились. Он нагибается, хватает чашу, пьет ее до дна. Потом выдергивает нож из земли, левой рукой подымает подушку, на которой сидел. - Глядите! Вот этот негодяй. Вы знаете, кто он. Я даже не хочу называть его имя. Это противно! Мой язык не на помойке найден, чтобы произносить ненавистные имена! Одним словом, вот он!

Джафар высоко поднимает подушку, еще больше выкатывает глаза и вонзает нож в подушку. Джафар подкидывает подушку к потолку. И сыплется пух. Много пуха. Словно бы снег идет в горах Эльбурса.

- Видали? - злорадно вопрошает Джафар. Разумеется, все видели. Это же нетрудно...

- Теперь вы поняли, что все это значит? Молчание.

- Вот так, только так следует расправиться с теми, кто во дворце. Запомните это. Там, а не в обсерватории главные наши враги. И так, только так надо разговаривать с врагами!

Джафар садится на место. С него катится пот. Дышит тяжело. И кажется, вовсе не замечает пуха, который разносится по комнате.

- Я очень зол, - признается Джафар эбнэ Джафар. И ни на кого не глядит. Уткнулся взглядом в землю.

Хусейн вылавливает пух из наполненной чаши. Его примеру следуют Пловец и Тыква.

- Выпить, что ли? - улыбаясь, спрашивает Джафар, как будто ничего не случилось. И уже совсем успокоившись: - Все произойдет по писанию. Это слово, о котором я говорил, скоро прозвучит и достигнет ваших ушей. И тогда важно, чтобы вы не оплошали. - И обращаясь к Хусейну: - А потом ты найдешь возможность и время рассчитаться с любимой за ее неверность. Надо начинать с главного. Ты понял?

У Хусейна на уме только одно: "Эльпи, Эльпи, Эльпи..."

- Учтите, - предупреждает Джафар эбнэ Джафар, - кинжал имеет два лезвия. И оба они острые.

Что это значит? И друзья его переглядываются: не их ли касается угроза?

- Я скажу вам нечто!..

- Нельзя ли потише?

- Я должен выразить словами то, что накипело на душе!..

- А зачем так кричать?

- Я не кричу. Я только желаю, чтобы слышали все.

- А мы не глухие.

- И поняли бы все!

- Мы не полоумные.

- И зарубили бы себе на носу!

- Ну уж это наглость...

- Я никого не боюсь!

Стоит дервиш (Дервиш - нищенствующий мусульманский монах.) на исфаханском базаре посреди мясных рядов и потрясает руками. Он кривой на левый глаз. Одежда на нем изрядно потрепана, неопрятна. Держит в руке посох и горланит на весь базар.

Мясники - народ степенный и состоятельный. Потрошат себе баранов и не очень обращают внимание на дервиша-крикуна. Однако, как ни говори, народ есть народ: он любознателен, ему хочется послушать дервиша, если у того есть что сказать. А по всему видно, что есть: не станет же орать, если за пазухой пусто!

Иные мясники побросали работу, обступили дервиша. А один из них попытался урезонить наглеца. Только из этого ничего не получилось: стоит себе дервиш, чуть не рвет на себе волосы и продолжает привлекать к себе внимание выкриками и жестами.

Потом к мясникам присоединились зеленщики. Думают про себя: "Наверное, святой человек, надо бы его послушать".

А что случилось? На что глядеть? Как этот дервиш надрывает себе глотку? Или потрясает посохом в воздухе? Когда приезжает с Востока укротитель змей это зрелище. Когда хаджи, побывавший в Мекке и Медине, рассказывает о разных чудесах - это успокоение для души. А что угодно этому дервишу? За то время, пока он орет, мог бы и поведать кое о чем...

Как ни говори, а на базаре в Исфахане - как на всяком базаре: падок народ на зрелища и всякие россказни. А почему бы и нет, тем более если за это денег не просят...

Один из мясников, дюжий молодец с огромным ножом в руке, дергает дервиша за грязный рукав. Дервиш огрызается:

- Чего тебе?!

- Ежели ты хочешь говорить, говори, - ответил мясник. - Сколько же можно кричать?

- А ты кто такой? -взвизгивает дервиш.

- Али эбнэ Хасан. Вот мое имя! - Ну и что ты этим хочешь сказать?

- Чтобы и ты назвался, кто ты есть.

- Не торопись. Все узнаешь. - Дервиш приосанивается. Бьет посохом землю. А ты знаешь, что такое буря в пустыне?

- Положим, нет.

- Ты знаешь, что такое мороз в Туране?

- Скажем, нет.

- А ты ел падаль?

Мясник корчит гримасу и признается:

- Нет, не едал.

- А я все это знаю. Это все у меня здесь! - И дервиш трижды ударяет себя рукой по шее, да так сильно, что язык вываливается наружу.

Дервиш потрясает кулаками. Исступление вновь охватывает его! Но не очень понятно окружающим, что, собственно, приводит его в исступление и на кого обрушивает он свой гнев. А то, что он гневается, видно даже слепому: того и гляди полезет в драку. А разве так ведут себя благочестивые дервиши?

Мясник-верзила желает выяснить, что надо страннику. Он обращается к нему вежливо, даже с некоторой долей почтения, ибо дервиш чем-то взволнован.

- Святой человек, - говорит мясник, - почему ты так негодуешь? Не проще ли облегчить свою душу и рассказать нам то, что хочется тебе рассказать? Ежели, разумеется, мы того достойны.

Дервиш вытирает потное лицо подобием рукава, от которого остались одни суровые нити.

- Ничего особенного я не скажу, - ворчливо отвечает дервиш. - Дайте мне воды, и я кое-что сообщу.

Кто-то подает ему чашку с водой - дервиш даже не взглянул кто. И не поблагодарил. Потом уселся на корточки. Его окружили плотным кольцом: были тут мясники, и зеленщики, и всякий сброд, посещающий базар и охочий до диковинок.