Читаем без скачивания Ветер сквозь замочную скважину - Стивен Кинг

Мама спала, но проснулась, когда Ада Косингтон привела Тима в спальню. Остальные женщины собрались в гостиной, но они не сидели без дела, пока Тима не было дома. Буфет таинственным образом переполнился до отказа – полки буквально ломились от мешков и бутылок, – и хотя Нелл была очень хорошей хозяйкой, Тим ни разу не видел, чтобы их дом сиял такой чистотой. Даже балки под потолком были очищены от копоти.

В доме не осталось вообще ничего, что напоминало бы о присутствии Берна Келлса. Ужасный сундук вынесли из прихожей и задвинули под крыльцо у задней двери – в компанию к мышам, жабам и паукам.

– Тим? – Нелл с облегчением вздохнула, когда Тим взял ее за руки, протянутые к нему. – С тобой все в порядке?

– Да, мама, все хорошо. – Они оба знали, что это ложь.

– Мы знали, что его больше нет. Но разве от этого легче? Как будто его убили еще раз. – Из незрячих глаз Нелл потекли слезы. Тим тоже плакал, но так, чтобы мама не слышала. Маме не надо слышать, как он рыдает. Ей и так плохо. – Его привезут в покойницкую, за кузницей Стокса. Наши женщины очень добры, они приготовят его к погребению, сделают все, что надо, но первым придешь к нему ты, да, Тимми? Придешь к нему и скажешь, как мы его любим. И ты, и я. Я сама не могу. Человек, за которого я по дурости вышла замуж, так меня искалечил, что я почти не могу ходить… и вообще ничего не вижу. Какой же я была дурой, какой ка-мей! И теперь мы оба расплачиваемся за мою глупость.

– Не надо так говорить. Я люблю тебя, мама. Конечно, я пойду к нему.

Но время еще терпело, и Тим сначала пошел в сарай (в доме было слишком уж много женщин) и соорудил себе постель из соломы и старых попон. Он заснул почти мгновенно. А около трех пополудни его разбудил Питер Косингтон. Лесоруб прижимал шляпу к груди, а лицо у него было скорбное и серьезное.

Тим сел, протирая глаза.

– Келлса нашли?

– Нет, сынок. Но мы нашли твоего отца и привезли в деревню. Твоя мама сказала, ты отдашь ему дань уважения за вас обоих. Она говорит правду?

– Да, да. – Тим поднялся на ноги, отряхнул солому со штанов и рубашки. Ему было стыдно, что он заснул, но этой ночью он почти не спал, и ему снились кошмары.

– Ну, значит, пойдем. Поедем на моей повозке.

Покойницкая располагалась на заднем дворе деревенской кузницы, но ее редко использовали по назначению. В те времена деревенские жители, как правило, сами готовили к погребению своих умерших близких и хоронили их на собственной земле, обозначая могилу деревянным крестом или грубо отесанной каменной плитой. Кузнец Дастин Стокс – носивший неизбежное прозвище Молот – стоял в дверях. Сейчас он был в белых холщовых штанах вместо всегдашних кожаных и длинной белой рубахе, доходившей почти до колен и поэтому похожей на платье.

Увидев Стокса, Тим вспомнил, что по обычаю белый цвет – это цвет скорби по мертвым. И вот тут он все понял, до конца осознал всю ужасную правду, которую не желал принимать даже тогда, когда смотрел в мертвые глаза отца под прозрачной текучей водой. У мальчика подкосились ноги.

Питер Косингтон подхватил его сильной рукой и не дал упасть.

– Ты сможешь, сынок? Если не сможешь, тебя никто не осудит. Он был твоим папой, и я знаю, как ты его любил. Мы все это знаем.

– Я смогу, – сказал Тим. Ему не хватало воздуха, грудь как будто сдавило, и вместо обычного голоса получился сдавленный шепот.

Молот Стокс поднес кулак ко лбу и поклонился. В первый раз в жизни Тима приветствовали как взрослого мужчину.

– Хайл, Тим, сын Джека. Его ка ушло в пустошь в конце тропы, а то, что осталось, покоится здесь. Ты пойдешь на него посмотреть?

– Да, пожалуйста.

Питер Косингтон шагнул назад, и теперь уже Стокс взял Тима под локоть и повел вовнутрь – не тот Стокс, который вечно ругается и сквернословит, раздувая кузнечные мехи, и ходит в своих неизменных кожаных штанах, а Стокс торжественный и серьезный, в белых ритуальных одеждах; Стокс, который открыл перед Тимом дверь в комнату, где все четыре стены были расписаны изображениями леса; Стокс, который подвел мальчика к вытесанному из железного дерева постаменту в самом центре – на открытом пространстве, символизировавшем пустошь, где кончаются все пути.

Большой Джек Росс тоже был во всем белом, хотя его одеянием служил льняной саван. Глаза, лишенные век, сосредоточенно смотрели в потолок. У одной из раскрашенных стен стоял гроб, и его кисловатый, но все же приятный запах наполнял всю комнату. В этом гробу, сделанном из железного дерева, останки Большого Росса пролежат тысячу лет – и даже больше.

Стокс отпустил руку Тима, и тот подошел к постаменту один. Встал на колени. Просунул ладонь под льняной саван и нащупал папину руку – такую холодную и неживую. Но мальчик без страха и колебаний сплел свои теплые живые пальцы с мертвыми пальцами отца. Так он держал папу за руку, когда был совсем маленьким и еще только учился ходить. В те времена мужчина, шагавший рядом с ним, казался огромным, как великан, – и бессмертным.

Тим стоял на коленях и смотрел на лицо своего отца.

Когда Тим вышел наружу, его поразило, что солнце уже клонилось к закату. Значит, с тех пор как он вошел к отцу, прошло больше часа. Косингтон и Стокс курили, стоя в глубине двора у кучи золы высотой в человеческий рост. Большого Келлса все еще не нашли.

– Может, он бросился в реку и утонул, – высказал предположение Стокс.

– Забирайся в повозку, сынок, – сказал Косингтон. – Отвезу тебя к маме.

Но Тим покачал головой.

– Спасибо, но, если вы не возражаете, я бы лучше пошел пешком.

– Нужно время подумать, да? И это правильно. А я, пожалуй, поеду домой. Обед будет холодным, но я с ним расправлюсь за милую душу. Никто никогда в жизни не станет ни в чем упрекать твою маму.

Тим слабо улыбнулся.

Косингтон уселся на козлы, взял в руки поводья, потом на секунду задумался и наклонился к Тиму.

– Ты осторожнее, когда пойдешь. Я, конечно, не думаю, что Келлс объявится средь бела дня. Но ты все равно смотри в оба. А ночью мы к вам отрядим пару-тройку ребят покрепче. Будут дом охранять.

– Спасибо, сэй.

– Не надо никаких «сэев». Зови меня Питер, сынок. Ты уже взрослый парень, а я еще не такой старый. – Он наклонился еще ближе к Тиму и быстро пожал ему руку. – Жаль, что все так получилось с твоим отцом. Очень жаль.

Тим шагал по лесной дороге. Заходящее солнце уже наливалось красным. Мальчик чувствовал себя пустым, как будто выскобленным изнутри. Наверное, это и к лучшему. По крайней мере сейчас. Что теперь с ними будет? Теперь, когда мама ослепла, а в доме у них нет мужчины и некому добывать средства к существованию. Конечно, их не оставят в беде. Лесорубы, бывшие товарищи Большого Росса, будут им помогать – чем смогут и сколько смогут, – но у каждого из этих людей есть своя собственная семья, и каждый несет свое бремя забот. Папа всегда называл дом и землю «свободным владением», но теперь Тим понимал, что ни один дом, ни одна ферма, ни один пятачок земли в Древесной деревне вовсе не был свободным – и не будет свободным до тех самых пор, пока к ним каждый год приезжает сборщик налогов с его списком имен. Тим вдруг искренне возненавидел далекий Гилеад, который прежде всегда представлялся ему (когда он думал об этом, что случалось отнюдь не часто) местом волшебным и удивительным. Не будь Гилеада, не было бы и налогов. И тогда жители Древесной деревни стали бы по-настоящему свободными.

Тим разглядел облако пыли, поднимавшееся от дороги на южной стороне деревни. Заходящее солнце подернулось кровавой дымкой. Мальчик знал, чьи повозки подняли эту пыль. Женщины, которые с утра собирались у Нелл, сейчас направлялись в покойницкую, откуда только что ушел Тим. Там они омоют тело его отца, уже омытое водами лесной речки, куда его бросил убийца. Они намажут его душистыми маслами. Вложат в правую руку кусок бересты, на котором напишут имена его жены и сына. Поставят ему на лоб синюю точку и уложат в гроб. Молот Стокс заколотит гроб, вбивая гвозди короткими, четкими ударами. И каждый из этих ударов будет страшен своей окончательной необратимостью.

Женщины будут пытаться утешить Тима – чистосердечно и искренне, – но Тим не хотел, чтобы его утешали. Он не знал, сможет ли выдержать их доброту и участие и опять не сорваться и не заплакать. Он уже устал плакать. Думая об этом, мальчик сошел с дороги и направился к маленькому ручейку за деревней, известному как Стейпов ключ. Если пройти вдоль него вверх по течению, он приведет к большому ручью, протекающему через задний двор дома Россов.

Как в полусне, Тим брел по узкой тропинке и думал о самых разных вещах. О сборщике налогов, о ключе, отпирающем любой замок, но всего один раз, о живоглоте на дереве, о маминых руках, протянутых на звук его голоса…

Тим был так глубоко погружен в свои мысли, что чуть не прошел мимо предмета в траве рядом с идущей вдоль ручейка тропинкой. Это был стальной прут с набалдашником из какого-то белого материала, похожего на слоновую кость. Тим опустился на корточки, глядя на свою находку широко раскрытыми глазами. Ему вспомнилось, как он спросил сборщика налогов, не волшебная ли это палочка, и тот ответил совсем непонятно: В прошлой жизни это был рычаг переключения передач в «додже-дарте».