Читаем без скачивания Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

И призрачный голос Энеи ответил: «Но терять все это навсегда – и есть сущность человеческого бытия, любимый».

Отец Клифтон кашлянул:

– Вы когда-нибудь слышали о пари Паскаля, Рауль?

– Да.

– Неужели? – Похоже, отец Клифтон здорово удивился. – Тогда вам известно, какой в нем заключен смысл.

Я снова вздохнул. Боль стала постоянной, уже не было приливов и отливов, как раньше… Впервые о Блезе Паскале я услышал от бабушки, еще ребенком, и с Энеей мы о нем говорили. В библиотеке Талиесина я случайно наткнулся на его «Мысли».

– Паскаль был математиком, – сообщил отец Клифтон, – до Хиджры, по-моему, в середине восемнадцатого века…

– Вообще-то семнадцатого, – поправил я. – Если не ошибаюсь, он родился в 1623 году, а умер в 1662-м. – Ну, положим, с датами я слегка блефовал. Вроде похоже, но держать пари на свою голову я бы не стал. Как-то зимой мы с Энеей недели две подряд обсуждали Просвещение и как оно повлияло на людей эпохи до Хиджры.

– Верно, – согласился отец Клифтон, – но когда именно он жил, не так важно, как его так называемое пари. Поразмыслите, Рауль, с одной стороны – шанс воскресения, бессмертие, вечность на небесах и благодать Господня. С другой… Как вы выразились?

– Большой пшик, – с удовольствием повторил я. – Вечный мрак.

– Хуже того, – сказал молодой священник с неподдельной убежденностью. – Ничто. Сон без сновидений. Но Паскаль понимал, что если ты лишен искупления Христова, то это во сто крат хуже. Это вечное сожаление… бесконечная печаль…

– А-а? – спросил я. – Вечное наказание.

Отец Клифтон стиснул руки, явно смущенный этой стороной вопроса.

– Возможно, – сказал он. – Но даже если ад – только вечное сожаление об утраченных возможностях… Стоит ли рисковать? Паскаль понял, что, если Церковь ошибается, ничего не потеряешь, если принять надежду. А если права…

Я улыбнулся:

– Несколько цинично.

Священник пристально посмотрел на меня.

– Не так цинично, как бессмысленная смерть, Рауль. Приняв Христа, ты можешь творить добро, служить своим ближним, своим братьям и сестрам во Христе, и ты спасешь свою жизнь и свою бессмертную душу.

Я кивнул, помолчал и проговорил:

– А все-таки это важно, когда именно он жил.

Отец Клифтон озадаченно заморгал: он явно не понял.

– Блез Паскаль, я имею в виду, он пережил невиданную интеллектуальную революцию. Коперник, Кеплер и их последователи тысячекратно расширили вселенную. Солнце стало… ну, просто солнцем, отец. Все переместилось, отодвинулось, выкатилось из центра. Паскаль однажды сказал: «Меня ужасает вечное молчание бесконечных пространств».

Отец Клифтон наклонился так низко, что я уловил исходящий от его кожи запах мыла и аромат крема для бритья.

– Тем больше у вас оснований разделить его мудрость, Рауль.

Мне захотелось отодвинуться от этого розового, свежевыбритого, лунообразного лица. От меня самого пахло потом, болью и страхом. Зубы я не чистил уже сутки.

– Я не считаю возможным заключать пари, если это имеет отношение к Церкви, настолько привыкшей, что все продается и покупается, что устанавливает цену за спасение жизни ребенка – полное повиновение и подчинение всем ее требованиям, – сказал я.

Отец Клифтон отшатнулся, как от пощечины. Он встал и похлопал меня по плечу.

– Отдыхайте. Мы с вами еще поговорим до отлета.

Но времени у меня не оставалось – катер Немез уже садился на военной базе в Бомбасино.

Отец Клифтон ушел, и я заснул.

Я наблюдал, как мы с Энеей сидим на крыльце ее домика и продолжаем наш разговор.

– Я уже видел этот сон, – сказал я, прикасаясь к камню под холстиной. Камень еще хранил дневное тепло.

– Да, – согласилась Энея, потягивая свежезаваренный чай.

– Ты собиралась рассказать мне, что делает тебя мессией, – услышал я собственный голос. – Раскрыть секрет, почему ты стала той «связью между мирами», о которой говорил ИскИн Уммон.

– Да, – повторила она и кивнула. – Но сначала скажи, ты считаешь, что правильно ответил отцу Клифтону?

– Правильно? – Я пожал плечами. – Он меня разозлил.

Энея отпила маленький глоток. Пар поднимался от чашки к ее ресницам.

– Но ведь ты так и не ответил на вопрос о пари Паскаля.

– Я не мог ответить ничего другого. Маленький Бин Риа Дем Лоа Алем умирает от рака. Церковь использует крестоформ как рычаг давления. Это мерзко… Я не желаю иметь с этим ничего общего.

Энея посмотрела на меня:

– Но если бы Церковь не была насквозь продажной, Рауль… если бы она предлагала крестоформ, не требуя ничего взамен… Ты бы принял его?

– Нет, – выпалил я и сам удивился.

Энея улыбнулась:

– Значит, дело не в Церкви и не в продажности. Ты отвергаешь саму идею воскресения.

– Такое воскресение – да. Его я отвергаю.

– А что, есть другое?

– Церковь полагала, что есть, – сказал я. – Без малого три тысячи лет она предлагала воскресение души, а не тела.

– И ты веришь в такое воскресение?

– Нет, – без колебаний ответил я. И покачал головой. – Пари Паскаля никогда меня не привлекало. Оно казалось мне логически… неполным.

– Возможно, потому, что предлагает лишь два варианта, – предположила Энея. Где-то в ночи заухала сова. – Духовное воскресение и бессмертие – либо смерть и проклятие.

– Два последних – не одно и то же.

– Для такого человека, как Блез Паскаль, это одно и то же. Для того, кого ужасает «вечное молчание бесконечных пространств».

– Духовная агорафобия, – пробормотал я.

Энея рассмеялась.

– Религия всегда предлагала людям этот обманчивый дуализм, – сказала она, поставив чашку на камень. – Молчание бесконечных пространств – или уютный покой внутренней определенности.

Я хмыкнул.

– Пасемская Империя и Церковь предлагают более прагматичную определенность.

Энея кивнула:

– В наши дни, возможно, это единственный выход. Возможно, наш источник веры иссяк.

– По-моему, ему следовало бы иссякнуть давным-давно, – сурово сказал я. – Человечество дорого заплатило за все эти религиозные предрассудки. Войны… погромы… отрицание логики, науки, медицины… не говоря уж о том, что власть попадала в руки таких же, как те, кто заправляет Пасемской Империей.

– Разве религия только предрассудок, Рауль? Разве вера – это глупость?

– Что ты хочешь сказать? – спросил я, ожидая подвоха.

– Если ты веришь в меня, это глупо?

– Верю в тебя… В кого? В мессию? Или в друга?

– А какая разница? – Энея снова улыбнулась своей дразнящей улыбкой.

– Вера в друга… это дружба, – сказал я. – Верность. – И, помедлив, прибавил: – Любовь.

– А вера в мессию? – спросила Энея.

Я досадливо махнул рукой.

– Это религия.

– А если твой друг – мессия? – не унималась она.

– То есть если он думает, что мессия? – уточнил я и снова пожал плечами. – Наверно, ты хранишь ему верность и пытаешься уберечь от сумасшедшего дома.

– Хотела бы я, чтобы все было так просто, мой друг, – с непонятной мне горечью сказала Энея.

Она уже не улыбалась.

– Энея, девочка моя, так ты расскажешь мне, что делает тебя мессией? Из-за чего ты стала связью между двумя мирами?

Она торжественно кивнула.

– Меня избрали потому лишь, что я была первым ребенком от союза человечества и Техно-Центра.

Она это уже говорила. Я тряхнул головой.

– Значит, вот какие эти два мира, которые ты объединяешь… мы и Техно-Центр?

– В какой-то мере, – ответила Энея, поднимая голову и глядя на меня. – Но они не единственные. Именно этим и занимаются мессии, Рауль, – перекидывают мостки между мирами. Между эпохами. Объединяют в единое целое непримиримые концепции.

– Выходит, мессией тебя делает твоя связь с обоими мирами? – тупо спросил я.

Энея покачала головой – быстро, почти нетерпеливо. В ее взгляде промелькнуло что-то вроде раздражения.

– Нет, – ответила она резко. – Я мессия из-за того, что могу делать.

Я даже испугался ее реакции.

– И что же ты можешь делать?

Энея протянула ладонь, ее пальцы коснулись моих волос.

– Помнишь, я говорила, что Церковь и Орден были правы насчет меня? Что я – вирус?

– Угу.

Она стиснула мое запястье.

– Я могу распространять этот вирус, Рауль. Заражать других. В геометрической прогрессии. Я – разносчик заразы.

– Какой заразы? Мессианства?

Она вновь покачала головой. Ее лицо было столь печальным, что мне захотелось обнять ее, утешить.

– Нет. Всего лишь следующего шага к пониманию того, кто такие мы, люди. Кем можем стать.

Я перевел дыхание.

– Ты рассуждала о том, чтобы научить физике любви. О представлении любви как основополагающей силы во вселенной. Это и есть вирус?

По-прежнему держа меня за руку, Энея пристально поглядела мне в глаза.

– Это источник вируса, – сказала она тихо. – Я учу тому, как пользоваться этой энергией.

– И как же? – прошептал я.

Энея моргнула, словно мой вопрос вырвал ее из сладостного забытья.