Читаем без скачивания Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

— Привет, — сказал он. — Это я…

— Я так и думала. — В трубке слышалось дыхание — А где ребята?

— Едут за нами. Все живы и вертят дырки в пиджаках. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит… И уже далеко убежал… За много-много световых верст.

Ирина молчала.

— Ну-ну, успокойся… Мы едем. А ты накрывай столы. Все что найдешь, выставляй. И учти, на Руси воинов из похода встречают с энтузиазмом и восторгом. Допускаются радостные клики… Ты поняла меня?

— Да, Андрей. Жду. Только езжайте осторожнее…

— Все исполним. Мы будем в пути минут еще тридцать. У тебя есть время. Ну, всего. Целую…

Он повесил трубку, усмехнулся печально своему отражению в остеклении будки и вышел. Шульгин ждал, вновь делая вид, что ничего на этом свете его не касается. Левой рукой он подбрасывал и ловил сверкающий стальной шарик.

— Дай я за руль сяду, — сказал Новиков. — Отвлекусь. Нервы ни к черту стали. — Шульгин кивнул.

Трогаясь, Новиков слишком резко отпустил сцепление, и мотор сбился с ритма, застучал, теряя обороты. Пришлось перегазовывать, выключать и вновь включать скорость.

— Кто ж так ездит! — не удержался Шульгин. — Движок порвешь!

Андрей не ответил.

Шульгин подождал, пока они влились в поток движения и двигатель зашелестел на пятой передаче, и вдруг сказал, наклонившись к голове Новикова так, что глухо стукнулись друг о друга шлемы:

— Я вот все время думаю — зря тебя на классику потянуло. Придумал же — «Одиссей покидает Итаку…» Забыл, что потом было? И главное — сколько? А у меня жена через три недели приезжает…

Эпилог. На далеком берегу — 2

Часы в высоком резном футляре у дальней стены, почти невидимые в полумраке, медленно и тягуче отзвонили четырежды. Новиков словно в удивлении оглянулся на них и отложил толстую рукописную тетрадь.

— Однако… Увлеклись мы. А уже почти что утро…

Но на утро похоже было мало. Тьма за окнами не стала светлее, все так же подвывал ветер и, судя по всему, разыгрывалась настоящая пурга. Дом вздрагивал от особенно сильных ее порывов, стекла почти наглухо залепило рыхлым снегом, и только одно окно, выходящее на подветренную сторону, оставалось чистым. Присмотревшись, можно было заметить, как через разрывы в низко летящих тучах проблескивает полная луна. Почти такая, как на Земле, даже, пожалуй, ярче.

То, что Альба услышала, поразило ее. И не столько экзотикой чужой далекой жизни, массой неведомых ей, но колоритных подробностей, странностями психологии, хотя всего этого в рассказе Новикова было в избытке. Здесь она как раз научилась ориентироваться довольно легко, тем более, что по ходу чтения Андрей пояснял многие темные для нее места. Альба совершенно искренне сопереживала героям повествования, характеры которых вполне сочетались с теми представлениями об Андрее и его времени, которые у нее уже успели сложиться. Люди романтического XX века и должны были быть такими — решительными, отважными, самоотверженными, склонными к авантюрным поступкам, и вообще она с детства не мыслила прошлого без невероятных приключений и сильных страстей.

Но вот с точки зрения логики все ею услышанное выглядело странно. Прежде всего потому, что ни она, ни кто угодно другой в ее мире и понятия не имели о том, что еще триста лет назад Землю посещали представители иной, гораздо более развитой цивилизации, забрасывали на нее своих агентов, пытались вмешаться в историю человечества и с непонятной целью изменить ее.

С тех пор люди вышли в дальний космос, изучили и освоили его на полтораста световых лет вокруг Солнечной системы — и не обнаружили никаких следов и признаков существования хоть какой-нибудь иной разумной жизни. Вот это было странно, необъяснимо, невероятно даже, внушало сильные сомнения в достоверности новиковского повествования.

В то же время никак нельзя было отрицать факта, что она действительно сидит сейчас в кресле у камина, в деревянном доме, в девяноста с лишним световых годах от Земли и разговаривает с совершенно живым и реальным человеком XX века.

Об этом она и спросила, решив оставить уточнение многих других, интересных, но не столь сейчас существенных деталей до более подходящего момента.

— Вот! — словно даже с удовлетворением сказал Новиков, вороша длинной кочергой поленья в камине. — Я ведь не случайно сразу спросил, знаете ли вы что-нибудь о наших или любых других пришельцах? А раз не знаете, то выводы для всех заинтересованных лиц напрашиваются самые неутешительные. Вполне возможно, что никто из нас больше на Землю не вернется. По каким угодно причинам. На выбор: или указанные пришельцы до нас все же доберутся и, так сказать, нейтрализуют, или аппаратура у Левашова просто-напросто сломается и придется нам всем здесь свой век доживать, а записки мои, — он кивнул на брошенную вверх корешком на край стола тетрадь, — никто кроме тебя и не прочитает… Неприятные варианты, сама понимаешь. Но, к счастью, все же не единственные. Можно и другие придумать. Например, мы с вами живем в параллельных мирах, и наше настоящее — отнюдь не ваше прошлое. И наоборот, соответственно. Для меня это дело малопонятное, я гуманитарий, а не физик, но Ирина о подобных вещах говорила. Когда ты с ней познакомишься, сможете на более серьезном уровне сей вопрос обсудить. С ней и с Левашовым, он у нас самый натуральный гений. Ну, есть и третий вариант… — Новиков улыбнулся простодушно, словно заранее предлагая не принимать его слова всерьез. — Третий — это уже мое личное предположение, только что придуманное. Вообразим себе такую штуку… Если здесь, на Валгалле, время совпадает с земным и вы действительно как-то сумели попасть в реально существующее прошлое, то что получается? Раз наши приключения еще не завершились никаким окончательным образом, то и на будущее они еще никак не успели повлиять. Все еще может и так, и наоборот повернуться. Следовательно, оказавшись здесь, с нами, до того, как все определилось, вы, в своей предыдущей жизни и не могли ничего знать. Поскольку ничего из того, что может случиться, еще просто не было. Вот когда все, что с нами может случиться, произойдет, тогда только история пойдет предназначенным ей путем. И поэтому ранее прожитая тобой жизнь не имеет ничего общего с той, которая будет. Улавливаешь?

Заметив, что она не до конца его понимает, Андрей пояснил, продолжая улыбаться:

— Ну вот, если бы я сейчас попал в XIII век и решил возглавить борьбу против монгольского нашествия, исходя из своего исторического опыта и технических познаний. Наверняка то, что со мной бы там произошло, не имело ничего общего с тем, что мне сейчас известно о событиях 1237 года… Как тебе такой силлогизм?

— Силлогизм интересный, — ответила Альба. — Но оценить его по достоинству я не готова. Я ведь тоже не физик, я биолог. Так что оставим эти проблемы для специалистов. Наверное, Герард с Борисом в них лучше разберутся. А вот я, как биолог, с твоей Ириной буду очень рада познакомиться. Разумная инопланетянка — невероятно…

— Ну-ну… — все с той же непонятной усмешкой сказал Новиков. И вдруг спохватился. — Слушай, я же тебя, наверное, совсем замучил своими россказнями… Дорвался… Правда, собеседников у меня давно не было, тем более — таких. Извини. Спать тебе пора…

— Нет, не беспокойся. Двое-трое суток я вполне могу без сна обходиться. И слушать тебя интересно. Да еще после кофе. Сильный стимулятор. Мы натуральный кофе, да еще такой крепкий, редко пьем…

— Почему так?

Альба пожала плечами. Действительно — почему? Как объяснить изменение вкусов и пристрастий людей не за годы, за века? Тут и мода, и медицинские соображения, и социокультурные факторы.

Но сейчас ее интересовало совсем другое. Психология Андрея и его друзей занимала ее куда больше, чем гастрономические склонности своих современников.

— Объясни мне лучше, почему вы все же оказались здесь, на этой планете, почему сразу не обратились к человечеству, не сообщили о встрече с пришельцами? Я не понимаю… Это же событие всемирного значения, а вы все стали делать втроем… Разве так можно?

Она подняла глаза и увидела, что Андрей смотрит на нее со сложным выражением — с усмешкой, и будто бы с печалью, и с непонятным ей сожалением. И она еще не была уверена, что определила все его чувства.

Новиков встал, прошел несколько раз молча от стола до окна и обратно, потом присел у камина и вновь стал разжигать свою трубку.

— Ох, Альба… — он вздохнул. — Это же еще сколько объяснять придется, а я, честно признаюсь, уже на пределе. До ваших возможностей я еще не дорос, и если трое суток без сна и выдержу, то без всякого удовольствия. Даже в твоем обществе. Лучше бы завтра… Помнишь — «наступило утро, и Шехерезада прекратила дозволенные речи».

Но, очевидно, он прочитал в глазах гостьи такую заинтересованность и нетерпение, что тряхнул головой и развел руками.