Читаем без скачивания Чужие деньги - Фридрих Незнанский

— Да, — признала она. — Ты права. Обе мы дуры приезжие. Сами виноваты. Понаехали зачем-то в Москву. Думали, в поисках счастья, а оказывается, затем, чтоб москвичи тут о нас нош вытирали.

— Ир, тебя кто-то обидел?

— Вроде того. Хотя нет… наверное, сама виновата… а в общем… Галь, а пироги — это ты серьезно предлагала? Тогда знаешь что: давай я поставлю чай. Или кофе растворимый у меня есть, «Нескафе», хочешь?

Пирога удались в самый раз, правда, корочка чересчур затвердела, но домашний теплый дух с лихвой возместил такие мелочи, и под хорошо пропеченное тесто с картофельной начинкой и под растворимый кофе замечательно пошла история Ириных московских терзаний.

Еще с первого дня своего пребывания в муровском общежитии Галя втихомолку ломала голову: как связана Ира с милицией? Оказалось, связь весьма косвенная и прихотливая: Ира — бывшая жена приезжего милиционера, который пошел на повышение и по пути служебного роста подобрал себе новую подругу. Прежнюю подругу милицейской жизни из общежития, едва не ставшего их семейным гнездышком, не вытурили, но предупредили, что с января следующего года придется съезжать. Регистрация тоже кончается; а на той работе в торговле, которой она сейчас занимается, неизвестно, продлят ли. И домой возвращаться не хочется, и остаться в Москве возможности нет. Разъяренная мужским предательством и работой, приносящей копейки, Ира решила: как со мной, так и я! Пыталась подцепить богатого женишка. Авантюра обернулась хуже некуда: любовник, сын строгих московских родителей, водил в милицейское общежитие своих приятелей, устраивал пьянки и дебоши, так что на Иру уже дважды жаловались коменданту. Ира все терпела — не из-за квартиры и прописки, потому что чем дальше, тем отчетливее понимала, что московские родители ее не примут; просто привязалась к этому Сереже никчемушному… если хотите, полюбила. А он ей сказал, что она корыстная, что она обманом хотела забеременеть, чтобы он женился на ней… Сережа! Сережа! Ну и кто ты после этого, как не скотина?

— Не расстраивайся, Ирка! — просила ее Галя. — Ты думаешь, москвичи счастливо живут? Я тебе, если хочешь, расскажу анекдот из жизни про одну москвичку. И красивая она, и умная, и образованная, и все у нее, казалось бы, есть: квартира, двое детенышей, муж для тела и любовник для души. А так получалось, что чем больше у нее всего было, тем меньше у нее было счастья…

И, поддерживая наметившиеся добрососедские отношения, поведала печальную историю Валентины, преодолевая подспудный скулеж собственной совести: «Не полагается, Галина, ох не полагается следователям рассказывать о подследственных. Профессиональная этика не велит».

«Но я же косвенно, — легко оправдалась перед совестью Галя. — Не называя имен. А если не называя, тогда корректно».

После пирогов с чаем на радостях пошли в Ирину комнату, смотреть телевизор, который ей оставил муж.

— Сегодня Сергей Свечников был назначен президентом нефтяной компании «Российская нефть», — объявили по телевизору…

29

Питер Реддвей только что покинул бассейн на своей вилле и вытирал жестким белым полотенцем необъятную спину и отвисающую, как у женщины, грудь, поросшую седыми волосами. Бывший заместитель директора ЦРУ самодовольно полагал, что сохраняет отличную физическую форму. Правда, справедливости ради, он признает, что по сравнению с временем ухода на пенсию прибавил килограммов пять, причем не за счет мышц… Питер любовно и критически погладил выпуклый живот, нависающий над резинкой красных плавок. Что ж, когда-нибудь это должно было случиться. Нет на земле человека, который посмел бы сделать ему замечание по этому поводу: он больше не принадлежит Конторе. Он принадлежит дочерям, внукам и, конечно, Марсии, которая любит его вне зависимости от толщины подкожножирового слоя вокруг пупка. Марсия утверждает, что ее возлюбленный остался точно таким же, как в молодости: круглое, излучающее приветливость лицо, маленькие глаза, глядящие на мир с выражением легкой иронии, сияющая белозубая улыбка. Между двумя верхними передними зубами — щель, так и не подвергшаяся влиянию стоматологов, придававшая улыбке ранимость. Эта внешность вводила в заблуждение многих; различие между внешним добродушием, как бы говорящим, что экспансивного толстяка Реддвея нельзя принимать всерьез, и жестким напористым способом ведения дел было столь разительным, что многих субъектов, не проявивших должной проницательности, лишало дара речи… Но для Марсии суть и маска совпадали. В кругу семьи Питер Реддвей позвонил себе быть таким, каким казался: добродушным, милым, ранимым. Ведь на самом деле (и в этом заключался еще один секрет) именно такова была его суть. А жесткость и напористость — всего лишь знаки профессии. Теперь, на пенсии, с ними можно расстаться. Прощай, ЦРУ!

Питер Реддвей распрощался со своей профессией, но она не распрощалась с ним. Два часа назад ему звонил старый друг из России, спрашивал о том, что имело отношение к его прежней деятельности. О человеке, с которым Питер некоторое время работал… Питер попросил дать ему время, якобы для того, чтобы собрать сведения, на самом деле — для того, чтобы собраться с мыслями. Чтобы избрать верную линию и решить, что говорить можно, а что — нельзя.

Реддвей помнил так отчетливо, словно это было вчера: он в своем рабочем кабинете, за столом заместителя директора ЦРУ. Разгар страшной августовской жары, от которой плавятся чипы компьютеров, вентилятор, мерно вращающий с гудением свои коричневые лопасти под потолком, не освежает воздух, а скорее нагнетает пессимистическую атмосферу. Отделенный барьером стола, на стуле напротив — молодой человек с длинным носом и отросшими, беспорядочно вьющимися рыжеватыми волосами. Волосы, сами собой укладывающиеся в локоны, делают посетителя похожим не на хиппи, а, скорее, на персонажа исторического фильма — флибустьера, аристократа, искателя приключений… Питеру приходит в голову, что этого типа, должно быть, очень ценят на службе, если игнорируют его прическу.

— Вы перспективный экономист, мистер Зерноу.

— Я давно уже не экономист. Я пишу об экономике.

— Чтобы писать об экономике так, как это делаете вы, необходимо разбираться в ней лучше, чем это доступно специалисту в одной узкой области.

Питер наклоняет длинный подбородок к груди, безмолвно принимая слова, которые, он отдает себе отчет, соответствуют истине. Питер Реддвей, добродушно чернея щелочкой между передних зубов, пододвигает к противоположному от себя краю стола простую бронзовую пепельницу:

— Курите.

— Спасибо, я не курю.

— Мы информированы о том, что вы два с половиной дня назад бросили курить. Однако продолжаете носить с собой пачку «Лаки страйк». Если вам это поможет расслабиться, курите, это средство подходит лучше всего.

Зерноу воздевает на Питера удивленно распахнутые глаза: как, он еще не успел поделиться с женой намерением бросить курить, а здесь уже известны подробности его сложных взаимоотношений с никотином? Неужели ФБР и ЦРУ действительно все про всех в Америке знают?

«Ну нет, — усмехается про себя Питер Реддвей, — это предположение несколько преувеличено. Отслеживающего все и вся Большого Брата в Америке еще долго не будет. Но мы знаем все, что надо знать. Про тебя, голубчик, я в настоящее время знаю то, что ты не шпион и шпионом никогда не станешь. Ты не умеешь держать удар, тебя легко расколоть. Если к своему возрасту ты не научился выдержке, поздно учиться».

Однако в его лице и биографии присутствовало что-то многообещающее, ради чего над этим материалом стоило работать.

— Итак, мистер Зерноу, вы талантливый экономист, — задумчиво, словно пробуя слова на вкус, произнес Питер Реддвей. — Насколько талантливый из вас литератор, судить не могу, так как всегда был при-скорбно туп в области искусства, но отзывы разбирающихся людей о вас — благоприятные. Полагаю, вы сможете помочь своей родине… обеим своим родинам. Не стесняйтесь, я лишен предрассудков в отношении американских граждан русского происхождения. Я соприкасался с русскими — нашими, американскими русскими — и считаю их людьми, для которых совесть и честь — прежде всего. Русские очень чувствительны в отношении морали…

За этими словами кроется нечто большее, чем способен в эту минуту уловить Питер: кое-что о личной жизни мистера Зерноу, чего не знает мистер Зерноу. Возможно, Питер Реддвей никогда ему эту информацию не сообщит. Если не потребуется… А вообще, Питер не любитель грязных уловок. Он отличный семьянин. Для чего ему понадобилось бы разрушать чужую супружескую жизнь?

— Мистер Зерноу, вас, наверное, не нужно ставить в известность относительно того, какое влияние оказывает Иран на цены на нефть? Мне всегда было досадно, когда настолько коррумпированные государства держат в запятнанных кровью и грязными деньгами руках мировую экономику. Исламские лидеры провозглашают святость и бескорыстие своих намерений, а при этом перераспределяют мошенничеством денежные потоки, чтобы их жадные семейки могли купаться в золоте. По-моему, достойная тема для вашего острого пера!