Читаем без скачивания Новый Мир ( № 5 2008) - Новый Мир Новый Мир

Заявлю во весь голос: пивной изоляционизм не свойственен уже Североамериканским Соединенным Штатам, чего, кстати, не скажешь о родине помянутых уже не раз “Мёрфиз” — об Ирландии. Здесь царят две вещи: католицизм и черный портер. Из последних главный — “Гиннесс”; он царствует, имея одесную — “Мёрфиз”, ошуюю — “Бимиш”. “По праву руку — ко-нопелюшка, по леву руку — анаша”, — как пел один доморощенный русский Янг. “Гиннесс” для ирландца — это Свифт, Джойс, Беккет, Кухулин, Парнелл, Коннолли и Де Валера в одном стакане. Группа с литературным названием “Дублинцы” распевает народную песню “Кружка портера” (имея в виду отнюдь не “Мёрфиз”). В пабике главная тема обсуждения — где “Гиннесс” нажористей: у Шона в “Лире” или у Патрика в “Трилистнике”. Как-то мы с приятелем молчаливо, по-джентльменски проводили время в дублинском пабе. Напротив нас уселся невменяемый от пиянства молодой абориген с двумя пинтами напитка на букву “Г”. Он был настолько пьян, что не мог толком поднять веки, не говоря уже о голове. Посидев так минут пять, он вдруг вскинул башку, одарил нас мутным взором, хлебнул из одной пинты, потом из другой и, наконец, неожиданно вежливо и воспитанно заметил: мол, “Гиннесс” сегодня удался. После чего уложил нечесаную головушку аккурат меж двумя стаканами и захрапел.

Самая большая достопримечательность Дублина — не собор, где деканом был гиппофил Свифт, не дом, где Леопольд Блум жарил почку, не почтамт, который за полтора года до ленинской триады захватили повстанцы, и даже не замок, где этих повстанцев расстреляли. Нет. Главная достопримечательность Дублина — завод, где варят “Гиннесс”. На заводе — музей, устроенный с какой-то гринуэевской маниакальной избыточностью и параноидальной нумерологией. Этаж гиннессовской башни отведен под великую рекламную историю излюбленного напитка патриков и шонов. Несколько этажей демонстрируют любознательному посетителю весь технологический цикл приготовления черного ирландского золота. Еще есть парочка этажей, где наглядно изложена история изобретения и коммерческого триумфа утолителя жажды истинного ирландца. На последнем уровне нас бесплатно причастят пинтой только что сваренного достояния Ирландской Республики. Здесь же можно отведать ирландское рагу и обозреть город с величавой гиннессовскои высоты. Желающие могут потом посетить завод, где гонят “Джеймсон”.

В этом черном как смоль море разливанном красный эль подает едва заметные сигналы бедствия. Что же до, собственно, пива, до лагера, например, то статистика говорит о неуклонном росте его потребления; глаза же говорят об обратном. На родине портерного гения Флэнна О"Брайена нынче почему-то принято воспевать полезность прозрачных легких пив, будто смена цвета и плотности способна превратить пьянчуг в добропорядочньж граждан. Махнув рукой на мужичков, которые после работы исправно заправляются в пабах густым и черным, радетели (но не родители!) возлагают надежды на молодежь. “Гиннесс” и “Мёрфиз” — напиток отцов, рассудили они, а для юных глоток и глаз мы изобретем что-нибудь молодежное. Осенью 2001 года в спальном районе Дублина я отправился в торговый центр за поганой пиццей навынос и чем-нибудь запить. В ликерке взгляд мой упал на бутылочку с темной этикеткой и надписью “Revolution”. Это был новый молодежный пивасик — светлый, прозрачный, с закосом под антиглобалиста. Пицца оказалась лучше — я смог осилить две трети круга, а вот половину революции пришлось вылить.

Надо ли рассказывать, что я делал в том промозглом ноябре в общежитии теологического факультета Тринити-колледжа; то есть, пожалуй, в самом ненавидимом населением Республики Ирландия месте? Да, я прожил неделю среди будущих протестантских попов — и это в самой католической стране Европы. Я провонял запахом фиш-энд-чипса и честной бедности. В соседней комнате обитал один парень, бывший королевский полицейский в Белфасте. Он рассказывал, что никто, ты понимаешь, никто, ни одна собака, кроме жены, не должна знать, что ты служишь в полиции. ИРАшники придут и убьют тебя. Никто, ты слышишь, парень, никто, кроме жены, не знал, что я служу в этой долбаной полиции. А женка моя форму стирала ночью и сушила ее в подвале, чтобы никто не видел. Мне все это вот где встало. Я послал их куда подальше и решил стать священником. Выучусь и вернусь домой. Я сидел, кивал головой, думал о своем, пузырьки пены лезли из бутылочек “Гиннесса”. Что же я там делал? Толком уже и не помню. Лекции какие-то читал. Когда мой бывший полисмен поднабрался, когда к нам присоединился совсем молодой парень со второго этажа, когда^голландский профессор, живший в восточном крыле, притащил пузырь “Йеневера”, когда к нам прибился еще кто-то на улице, когда мы все ввалились в местный паб — там уже играл главный гимн родному вселенскому убожеству: “Dirty Old Town”, “Старый грязный город”:

Целую свою девушку у заводской стены.

Старый грязный город.

Старый грязный город.

“Дети олд тааааааааааауууууууууууун ” — ныло в моей несчастной голо

ве, пока я извергал изо рта потоки бурой жидкости в треснувший унитаз с

веселеньким трилистником на ободке. Когда я вернулся в зал, кто-то уже

поставил другую песню той же божественно-алкоголической группы

“Погз”. “Потоки виски”. И я почувствовал себя беспомощным перед эти

ми потоками.

Винография: “Paddy” на два пальца. Со льдом и водой. И ни-ни!

1976 год стал в истории рока поворотным.

Следовало бы даже уточнить: ноябрь 1976-го. А чтобы окончательно снять сомнения в том, что история — вещь точная, расчисленная по дням, укажем две еще более конкретные даты: 25 и 26 ноября.

25-го, в День благодарения, в сан-францисском “Уинтэлэнд боллрум” отыграл свой “Последний вальс” “Бэнд”.

26-го “Секс пистолз” пальнули синглом “Anarchy in the UK”. Пальнули — в загнивший, как им казалось, мир, и прежде всего — в обуржуазившуюся и запопсевшую рок-тусню, шестидесятников, не способных более взять грязный, но верный аккорд. “Анархия в Соединенном Королевстве” положила начало планетарному триумфу панка и обозначила конец олдовой музыки.

В сей календарной последовательности присутствует немалый символический смысл. Это потом выяснится: концерт 25 ноября 1976 года, объявленный завершением гастрольной деятельности “Бэнда”, фактически обозначит уход гитариста Робби Робертсона, “первого среди равных” в группе (кто-то из критиков назовет позднейший “Бэнд” без Робертсона “„Гамлетом" без Принца датского”.) В следующее турне группа отправится в 1983-м, а новый альбом выпустит лишь через семнадцать лет после знаменитого сан-францисского выступления. Это потом, в 1986-м, покончит жизнь самоубийством пианист Ричард Мануэль, решив, что “Бэнд” превратился в собственную тень. Это потом, в 1993-м, в автобиографии барабанщик Ле-вон Хелм обвинит Робертсона в неоправданных претензиях на роль лидера, претензиях, едва ли не стоивших “Бэнду” распада. На следующий год Хелм демонстративно не примет участия в церемонии введения группы в “Зал рок-н-рояльной славы”.

Это потом. А пока... Зовите нас просто “The Band”. Часто ассоциирующийся с Бобом Диланом, с которым коллектив плотно сотрудничал в 1960 — 1970-х годах, он был основан четырьмя канадцами. Впоследствии к квартету присоединится арканзасец Марк Лавон (отсюда “Левон”) Хелм. Простые провинциальные ребята, живущие гурьбой и гуртом в “Большом розовом” доме в Вудстоке (их первая пластинка так и будет называться: “Музыка из Большого розового дома”, 1968). Дружащие со всеми. Любимые всеми. Проповедующие возврат к американским музыкальным корням, будь то кантри, блюз, каджун или блю грасс. Все эти годы “Бэнд” успешно создавал положительную автомифологию, позиционируя себя как рок-команду, воплощающую в своем жизнетворчестве коллективистские идеи шестидесятых.

“Последний вальс” вышел в 1978 году в виде тройного альбома и — фильма, снятого Мартином Скорцезе. В многочисленных разговорах, которые Робертсон ведет с режиссером на протяжении картины, постоянно присутствует тема конца дороги. Дороги, ставшей жизненной школой, но которая более не таит сюрпризов для путешественников, обещая им только усталость. Дороги, откуда не вернулись многие. Следует мартиролог: Хэнк Уильяме, Бадди Холи, Отис Реддинг, Джими Хендрикс, Дженис Джоплин... Чтобы отметить завершение шестнадцатилетнего пути, группа решила собрать на свой прощальный концерт музыкантов-друзей. И не просто друзей, а тех, чье влияние на музыку целого поколения было решающим. “Мы хотели, чтобы это был не просто концерт. Мы хотели, чтобы это было празднованием”. — “Празднованием конца или начала?” — допытывается у собеседника Скорцезе. “Началом начала конца начала”, — грустно хохмит в ответ Робертсон.