Читаем без скачивания Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

Позади меня звонит планшет, означая звонок от Мины.

Глаза Джекса расширяются, и он умоляет:

— Нет, нет, нет, н… — пока я запихиваю нектарин обратно ему в рот.

Я помогаю ему встать со стула и опуститься на пол в отведенном ему углу. Где-то в течение последней недели после того, как Николайо пригласил меня на свадьбу Люси в качестве своей пары, я настояла на том, чтобы он постелил простыни для Джекса, и по какой-то причине он согласился со мной.

Теперь для Джекса там стоит импровизированная кровать. Я укладываю его на нее, поворачиваю лицом к стене, чтобы он мог уединиться, и спешу обратно к планшету. Нажав на ярко-зеленую кнопку, я принимаю вызов и радостно улыбаюсь, как только вижу красивое лицо Мины.

— Привет, Минка!

— Привет, красотка. — Я смотрю на часы. — Разве ты не должна быть на занятиях?

— Это была половина дня, — пренебрежительно отвечает она. — Угадай, что! — Она заметно подпрыгивает на своем месте, не в силах сдержать волнение.

Я вспоминаю, когда в последний раз она была так взволнована, и думаю:

— Это был день лазаньи в кафетерии?

— Нет.

— Жареный цыпленок?

— Нет, в школе больше не едят жареного.

— Точно. Я забыла… Там была драка за еду?

Она хмурится и вздыхает.

— Нет… Почему все твои догадки связаны с едой?

— Я голодна.

— Тогда поешь!

Я краснею, вспоминая, что произошло вчера на кухне. С тех пор Николайо так и не вернулся, и я не знаю, волноваться мне или злиться. В любом случае я не могу заставить себя выйти на кухню — слишком свежи воспоминания. Но я умираю от голода, и рано или поздно мне нужно поесть.

Когда я встаю, чтобы поесть, Мина кричит:

— Но не сейчас! Угадай, что!

Я сажусь обратно.

— Пицца с курицей барбекю…

— Я буду играть Джульетту в школьном спектакле!

Я скрежещу зубами, чтобы челюсть не упала от шока. Я не разочарована. Я понимаю, что люди могут быть жестокими, когда речь идет о детях в инвалидных колясках. Даже театральные учителя. И поэтому я знаю, что такая возможность выпадает раз в жизни, учитывая состояние Мины.

— Это… это потрясающе, Мина, — говорю я и говорю серьезно.

Но внутри у меня колотится сердце, а в голове проносится миллион возможных сценариев, которые позволят мне посетить ее спектакль, не подвергая ее опасности, и все они менее вероятны, чем предыдущий. Десять минут назад я не возражала против того, чтобы спрятаться в безопасном месте. Более того, я была благодарна за то, что оказалась в такой ситуации.

Когда я росла без гроша в кармане, я каждую секунду каждого дня думала о том, будет ли у меня место для сна, еда, чтобы поесть, и вода, чтобы попить и помыться. Это означало, что на завтрак и на ужин мне приходилось довольствоваться одной ложечкой арахисового масла из магазина "Доллар", чтобы Мина могла нормально и сбалансированно поесть.

Быстро приготовленный рамен был роскошью, которую я редко могла себе позволить, и лучшей едой в день были бесплатные школьные обеды, на которые я более чем имела право. Если в кухонных шкафах была еда, я съедала ее всю, даже если она была просроченной, хотя такое случалось редко, потому что у меня редко было достаточно еды, чтобы срок годности истек.

А сейчас?

Если кладовая в убежище не полностью заполнена, один из охранников заходит за продуктами для нас с Николайо или привозит еду из ресторанов, которую я никогда не смогла бы позволить себе самостоятельно. Черт возьми, я уже несколько недель даже не вспоминаю о счетах.

А душ? Мне приходится заставлять себя сокращать его не потому, что я слишком разорена, чтобы оплачивать счет за воду, а потому, что я забочусь об окружающей среде.

Но я готова отказаться от всего этого, чтобы пойти на спектакль Мины.

Я ни за что не пропущу это событие.

Неважно, что мне придется сделать, чтобы попасть туда.

— Ты можешь прийти? — спрашивает меня Мина. — Через три субботы! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Я быстро подсчитываю. К тому времени я буду жить с Николайо уже почти два месяца. К этому времени должен быть какой-то прогресс.

— Конечно, я сделаю это, — обещаю я.

Мина визжит от восторга и быстро прощается со мной, когда один из ее друзей из приюта выкрикивает ее имя на заднем плане. После того как я вешаю трубку, у меня в животе образуется большая яма. Я ни за что не пропущу спектакль Мины, но я должна учитывать риски безопасности, связанные с его посещением.

— Ты не выйдешь, — говорит Николайо у меня за спиной.

Я подпрыгиваю от неожиданности. Я даже не слышала, как он вошел, хотя это меня не удивляет, ведь он двигается как чертов призрак. Вчера я также не слышала, как он вошел, что привело к тому, что не следует называть. Что меня удивляет, так это то, что я не видела его с тех пор, как он увидел, что я кончила вчера, и вскоре ушел, а теперь, когда он здесь, он даже не задумывается о том, что произошло. Я оглядываю его с ног до головы. На нем другой наряд, что говорит о том, что он пошел куда-то переодеться.

Несмотря на свое любопытство, я не спрашиваю, куда он пошел. Я слишком сосредоточена на том, чтобы подавить жжение на щеках от воспоминаний о случившемся и гнев, кипящий внутри меня от того, что меня бросили, не сказав ни слова.

Обычно я никогда не бываю такой застенчивой после свидания. И опять же, не помогло то, что он бросил меня на острове, голую и мокрую, даже не попрощавшись. К тому же у меня была своя доля мужчин, но ни один из них не был таким, как Николайо.

У меня всегда была какая-то цель, но вчера я получила только удовольствие.

Мое удовольствие.

Так что, полагаю, это мое первое настоящее утро после секса, как бы нетрадиционно оно ни было. И именно поэтому, наряду с моей злостью на то, что меня бросили, мне требуется некоторое время, чтобы осознать его слова, но когда я, наконец, осознаю это, мое замешательство и злость быстро превращаются во всеохватывающую ярость. Кем он себя возомнил, что так мной командует?

Я хмуро смотрю на него, и в моем голосе звучит насмешка:

— О, прости, папочка. Я, наверное, пропустила, когда ты стал моим опекуном. Ты подписал бумаги об опеке и все такое? Я под домашним арестом? Мне называть тебя папой?

— Это еще одна твоя фантазия? — спрашивает он, очевидно, имея в виду вчерашнюю ролевую игру между учеником и учителем. Краешки его губ подрагивают, а голос опускается ниже, превращаясь в соблазнительное затишье. — Ты можешь называть меня папочкой, когда захочешь.

Я игнорирую его слова и меняю тему разговора, потому что я, в общем-то, сама об этом попросила.

— Ты не можешь говорить мне, что делать. И не пытайся.

Он изучает меня, его напряженные глаза смотрят на мое лицо, ища непонятно что.

— Ты вольна делать все, что захочешь. Я не говорю тебе, что делать, Минка. Я напоминаю тебе, что твои действия имеют риск и последствия. — Когда я открываю рот, чтобы заговорить, он прерывает меня: — Ты знаешь, что я прав. Что будет, если ты отправишься к Мине, а за тобой будут следить? Неужели оно того стоит?

Он, конечно, прав.

Но это не значит, что мне нравится то, что он говорит.

И не значит, что он сейчас — голос разума.

Я не должна была давать Мине никаких обещаний, но это очень важно. Она уже несколько раз прослушивалась для участия в школьных спектаклях, но, кроме нескольких ролей массовки, у нее никогда не было такой возможности.

Если меня не будет рядом, когда я ей понадоблюсь, тогда какой смысл так стараться, чтобы быть в ее жизни?

Но в глубине души я знаю, что не могу уйти.

Только если что-то изменится в нашей ситуации.

Я провожу пальцами по волосам, пытаясь сдержать свой гнев. Не получается.

— Боже. Насколько ты социально неумелый? Это не нормально, что ты даешь мне непрошеные советы по поводу моей личной жизни без приглашения. Ты видишь, как я копаюсь в твоей жизни, требуя узнать, почему на тебя заведено дело?