Читаем без скачивания Шок и трепет. Война в Ираке - Сергей Лойко

Саддам подставляет волосатую ладонь с толстыми, короткими пальцами под бьющую темным фонтанчиком кровь, распрямляет свой могучий стан, под звуки национального гимна подходит к парадной двери нового президентского дворца «Эль-Салам» (что по-арабски значит «мир») и, приложив липкую от свежей крови ладонь к блестящей медной обивке, одним толчком распахивает дверь в новый дворец, в новый мир, оставляя в истории Ирака еще один кровавый след…

Багдад — стильный город. Стиль убогой безнадеги, который диктовали старая авторухлядь, помойки и вечно юные и беззубые чистильщики разваливающейся на ходу обуви, сменился новым стилем — USMC Style — стилем американской морской пехоты. Город ожил, наполнив свои легкие почти невидимым, почти без вкуса и запаха выхлопным газом танков «Эйбрамс». Новый, окрашенный в тона пустынного камуфляжа, безукоризненный стиль идеального воплощения современного warfare (ведения войны) присущ как всем морским пехотинцам вместе, так и каждому из них в отдельности.

Рассыпанные по всему городу, словно игрушечные солдатики, в позах полной готовности к бою, стоя, лежа и сидя, они выглядят так, будто их только что достали из коробки и покрасили. Они — воплощение стиля omnea mea mecum porto — «все свое ношу с собой». У них всегда есть все — каска на голове, М-16, элегантный и легкий бронежилет с дюжиной маленьких подвесок и карманчиков для фонарика, ножа-наборчика «Leatherman», трех ручек, пластиковой ложки и кучи других необходимых в жизни прибамбасов, часть которых хранится в камуфляжном, по размеру почти школьном ранце за спиной. А ботинки — просто загляденье: желтые, легкие, на толстой рифленой подошве — «специальные пустынные бутсы», в которых нога не потеет даже в 50-градусную жару.

Они передвигаются легко и расслабленно. Они опрятны, чисты, загорелы и все одинаково вежливы и бодры. Их лица светлы, смуглы и открыты. У них нет прыщей и волдырей, нет торчащих, как палка, из-под грязного подворотничка тощих куриных шей с выпирающими кадыками. Нет синяков под глазом. И нет соплей, постоянно текущих из носа. Они не ругаются матом, не просят закурить, не клянчат денег или хлебца.

Они подпускают к себе, разговаривают с нищими детьми, дают им деньги и вкусности из своего пайка. Когда всходит солнце, они опускают на лица забралообразные goggles (громадные солнце- и пылезащитные очки). Когда их застает неожиданная темнота на лестнице в гостинице «Палестина», они поднимают к глазам висящий на шее прибор ночного видения, как в финальной сцене «Молчания ягнят».

Если морскому пехотинцу, например, захочется пить в момент уличного боя, он не побежит, спотыкаясь и матерясь, с цинковым ведром к водокачке, а просто возьмет в рот узкий пластиковый шланг, спускающийся к смазанным солнечным вариантом «Labello» губам через плечо из специальной плоской бутылочки, расположенной в ранце за спиной.

Вместо «кажись» он говорит «positive», вместо «х… его знает» он говорит «negative». Культурно и понятно.

Но идиотов, к сожалению, хватает и у них, несмотря на то, что они бреются, чистят зубы и не едят холодную тушенку с лезвия штык-ножа. Иначе армия была бы не армией, а сплошным Вест Пойнтом.

Телеоператор агентства Reuters украинец Тарас Процюк, жизнерадостный и отчаянный парень, прошедший Чечню и десятки других «горячих» точек, даже представить себе не мог, что он рискует жизнью, стоя на балконе 15-го этажа гостиницы «Палестина» и два часа подряд снимая танковое сражение, которое с грохотом и железным лязгом и скрежетом разворачивалось в километре от гостиницы.

Танк «Эйбрамс» морской пехоты США оглушительно стрельнул один раз, второй, потом поворочал своей плоской, как у гигантской анаконды, «башкой» и послал снаряд прямо в Тараса.

Рассказывает фотограф Associated Press Джером Дилэй, который вбежал в его номер минут через пять после рокового выстрела:

«Остальных раненых уже вынесли. Кто-то вокруг кричал. Кого-то рядом тошнило. Тарас лежал на спине. Зубы его были крепко сжаты. Видимо, те, кто выносил раненых, подумали, что Тарас мертв, и оставили его на полу. Тарас был еще жив. Я разжал ему челюсти, чтобы пустить в легкие воздух, — и он со стоном задышал.

В машине Тарас стонал и продолжал дышать. Водитель, иракец, через две минуты довез нас до какой-то маленькой поликлиники, но медсестры так занервничали, будто никогда не видели раненого… Мы поехали дальше. У Тараса голова не была задета. Но на животе была огромная открытая рана, и мне приходилось придерживать его живот рукой…

Следующей остановкой был Олимпийский госпиталь. Но Тарас умер у меня на руках за три-четыре минуты до того, как мы туда доехали. Я положил его на стол в приемном покое. «Доктор, сделайте что-нибудь». — «Он умер». — «Нет, доктор, он просто перестал дышать!» — «Когда это случилось?» — «Четыре минуты назад». — «Ничего сделать нельзя. Ваш друг мертв».

Джерома душат рыдания. Красавец француз, похожий на мушкетера, провел полжизни на разных войнах, но к гибели друга привыкнуть не может даже он. Такая нелепая смерть — в объективно безопасной ситуации, по вине какого-то придурка, у которого без пепси-колы произошло помутнение рассудка и он принял телеоператора за снайпера. Американцы воюют основательно — в снайпера из пушки…

Коллега Тараса, оператор испанского телевидения, умирает на операционном столе несколько часов спустя. Слух о том, что «Палестина» станет мишенью, подтвердился (хоть и благодаря дикой случайности), несмотря на неофициальные заверения Пентагона в обратном. Сотни журналистов полдня проводят на улице в шоке. К счастью, больше идиотов в американской армии, штурмующей Багдад, не оказалось.

Бой на мосту оказался самым главным и последним сражением за Багдад. Сталинграда не получилось. Грозного — тоже. Армия исчезла. Федаины-смертники разбежались.

«Честно говоря, мы ожидали значительно более серьезного сопротивления, — сказал в интервью «Новой газете» заместитель командира 3-го батальона 4-й дивизии морской пехоты США майор Мэтт Бейкер. — Я все время задаю себе вопрос и не нахожу ответа: куда подевалась республиканская гвардия и где вся их техника и вооружение?

Я не удивлюсь, если некоторые из них сейчас находятся там, в гуще празднующих свержение Саддама».

Майор Бейкер не одинок в своем удивленном неведении. В Багдаде никто не понимает, что произошло и куда делся отчетливый призрак Сталинграда. Ответ на этот вопрос может дать только один человек. Из-за которого и началась вся эта война. Но где его сейчас найдешь? Если он, конечно, еще жив.

На круглой, как арена, площади, прямо напротив гостиницы «Палестина», — толпа, человек пятьсот, танцует, поет и пинает ногами статую поверженного Саддама, которую удалось скинуть с пьедестала только после того, как американцы подогнали тягач и накинули трос на шею чугунного страшилища. Даже статую сами сбросить и то сами не смогли…

«Если бы народ восстал против Саддама, то, может быть, нам и удалось бы его сбросить, но ценой колоссальных жертв, — говорит инженер-строитель Алла Фадель, который в начале 80-х три года просидел в страшной подземной тюрьме без света и нормальной еды только по подозрению в симпатиях к коммунистической партии Ирака, которую большой друг Геннадия Андреевича Саддам Хусейнович успешно уничтожил. — Поэтому если сравнивать жертвы от американских бомбежек с возможными жертвами в результате народного восстания, можно сказать, как ни цинично это прозвучит, что мы отделались от режима малой кровью».

Буквально в тот же день, после исчезновения армии и полиции и после того, как то, что считалось разведкой боем, неожиданно завершилось взятием Багдада, на улицах города начались грабежи и поджоги. В беднейшем районе Багдада — трущобном гетто Саддам-Сити — горят разграбленные продовольственные склады. Многотысячная толпа грабит министерства, государственные учреждения, банки, посольства.

Грабежи охватывают уже весь город и превращаются в вакханалию безумия. Какой-то мужчина тащит по мостовой на веревочке, как санки, массивный настенный писсуар из мужского общественного туалета Министерства ирригации. Министерство уже охвачено огнем. Писсуар там больше не пригодится. Но ему-то он зачем?

Две женщины средних лет в длинных черных платках, закрываясь от наставленных на них камер репортеров, волокут на больничном операционном кресле здоровенный генератор. Как они его туда подняли? Он весит килограммов сто! Халява — вот безотказный наркотик, подвигающий массы на безумные нетрудовые свершения.

В Саддам-Сити разграблен склад медикаментов. В больницах города их запасов осталось едва на неделю. Какой-то местный мулла ездит по гетто на старом «Москвиче» и с помощью громкоговорителя просит граждан опомниться и вернуть лекарства в больницы. Ближе к центру вообще сюрреалистическая картина: в кузове здоровенного грузовика трясутся на каких-то ящиках человек пятнадцать врачей и сестер в небесно-голубых халатах. Завидев журналиста, один из них орет что есть силы: «Мы не украли эти лекарства — мы, наоборот, их собираем у людей!» И правда, народ что-то отдает. Видимо, понимают, что в хозяйстве не пригодится, а как употреблять — все равно не поймут.