Читаем без скачивания Менялы - Артур Хейли

Затем тело его с обескураживающей неожиданностью стало отвечать на близость Эйврил, и ему стало все труднее справляться с мыслями и стремлениями, которые он считал непристойными. Он почувствовал, что Эйврил забавляет его смятение и сопротивление растущему желанию. Наконец у дверей его спальни, куда она проводила его далеко за полночь, Хейворду стоило невероятного усилия воли — в особенности когда она проявила желание задержаться — не пригласить ее зайти.

Прежде чем направиться в свою комнату, Эйврил тряхнула рыжими волосами и, улыбаясь, сказала:

— Возле кровати находится переговорное устройство. Если вы что-либо захотите, нажмите седьмую кнопку, и я приду.

На этот раз не возникало сомнения, что обозначает “что-либо”. А семерка, видимо, была номером для вызова Эйврил, где бы она ни находилась.

— Спасибо, нет, — сказал он почему-то охрипшим голосом, с трудом ворочая языком. — Спокойной ночи.

Но и тогда его внутренний конфликт не разрешился. Раздеваясь, он думал об Эйврил и, к своему огорчению, обнаружил, что тело его не согласно с решительным приказом воли. Такого с ним давно не бывало.

И тогда он упал на колени и стал молиться Богу, прося защитить его от греха и избавить от искушения. И спустя некоторое время молитва его, казалось, была услышана. Тело устало, обмякло. Чуть позже он заснул.

А сейчас, пока они ехали по шестой дорожке, Большой Джордж предложил:

— Послушай, приятель, сегодня ночью, если хочешь, я пришлю к тебе Лунный Свет. Поверить трудно, какие фокусы знает этот маленький цветок лотоса.

Лицо Хейворда вспыхнуло. Он решил быть твердым.

— Джордж, мне приятно быть с вами, и я буду рад нашей дружбе. Но должен вам сказать, что о некоторых вещах у нас с вами разное представление.

— Это в каких областях?

— Мне кажется, в области морали. Большой Джордж задумался, лицо его стало маской. И вдруг он расхохотался:

— Морали — а что это такое? — Он остановил карт, поскольку достопочтенный Харольд приготовился к удару слева от них. — Хорошо, Роско, поступай как знаешь. Но если передумаешь, скажи.

Несмотря на твердость принятого решения, в следующие два часа воображение то и дело рисовало Хейворду хрупкую и соблазнительную японочку.

Пройдя все девять лунок, они присели на площадке освежиться, и Большой Джордж возобновил спор с Байроном Стоунбриджем, начатый на пятой лунке.

— В правительстве Соединенных Штатов, да и в других правительствах, — заявил Большой Джордж, — сидят люди, не понимающие или не способные понять основ экономики. Этим объясняется — и только этим, — почему у нас постоянная инфляция. Вот почему рушится мировая денежная система. Вот почему все, что связано с деньгами, может только ухудшаться.

— Я лишь отчасти согласен с вами, — сказал ему Стоунбридж. — То, как конгресс тратит деньги, наводит на мысль, что их запасы неисчерпаемы. У нас есть вроде бы нормальные люди в сенате и в Белом доме, которые считают, что на каждый поступивший в казну доллар можно спокойно потратить четыре или пять.

Большой Джордж нетерпеливо произнес:

— Это знает каждый деловой человек. Знает давным-давно. Вопрос не в том, рухнет ли американская экономика, а в том, когда это произойдет.

— Я не уверен, что это обязательно случится. Мы все еще можем этого избежать.

— Можем, но не избежим. Слишком глубоко пустил корни социализм, который тратит деньги, каких у вас нет и никогда не будет. Так вот: наступает момент, когда у правительства иссякает кредит. Дураки считают, что этого не случится. Но это произойдет.

Вице-президент вздохнул:

— На публике я стал бы отрицать справедливость этого утверждения. Но в нашем узком кругу не могу.

— Каков будет следующий этап, — сказал Большой Джордж, — легко предсказать. Во многом это будет похоже на события в Чили. Многие считают, что Чили далеко и там все по-другому. Ничего подобного. Эта страна была маленькой моделью США — или Канады, или Британии.

— Я согласен с вашим высказыванием насчет этапов, — задумчиво произнес достопочтенный Харольд. — Сначала демократия устойчивая, признанная всем миром и действенная. Затем социализм, поначалу мягкий, но затем все ужесточающийся. Деньги тратятся без удержу, пока не остается ничего. После этого финансовый крах, анархия, диктатура.

— В какой бы глубокой дыре мы ни сидели, — сказал Байрон Стоунбридж, — я никогда не поверю, что мы до этого дойдем.

— А нам и не обязательно следовать этим путем, — ответил Большой Джордж. — Если кое-кто из нас, обладающий умом и властью, подумает о будущем и спланирует его. Когда наступит финансовый крах, в Соединенных Штатах есть две сильные руки, способные предотвратить анархию. Одна — это крупный капитал. Под этим я подразумеваю картель мультинациональных компаний вроде моей и крупные банки вроде вашего, Роско, и других, которые могут управлять финансами страны и наладить финансовую дисциплину. Мы останемся кредитоспособными, так как имеем дело со всем миром: мы поместим наши ресурсы там, где инфляция их не поглотит. Вторая сильная рука — это военные и полиция. В сотрудничестве с крупным капиталом они сумеют сохранить порядок.

Вице-президент сухо произнес:

— Иными словами, полицейское государство. Вы можете столкнуться с оппозицией. Большой Джордж пожал плечами:

— Может быть, с небольшой. Люди смирятся с неизбежным. В особенности если так называемая демократия развалится, денежная система рухнет, и покупательная способность людей будет равняться нулю. Кроме того, американцы больше не верят в демократические институты. Вы, политики, их подорвали.

Роско Хейворд хранил молчание и слушал. Теперь он произнес:

— То, что вы предвидите, Джордж, это превращение нынешнего военно-промышленного комплекса в элитарное правительство.

— Вот именно! А промышленно-военный комплекс — мне так больше нравится — становится все сильнее, по мере того как слабеет американская экономика. У нас есть организация. Она еще не оформлена, но формируется на глазах.

— Эйзенхауэр первым признал существование военно-промышленной структуры, — сказал Хейворд.

— И предупреждал об ее опасности, — добавил Байрон Стоунбридж.

— Да, черт побери! — согласился Большой Джордж. — Что делает его еще большим дураком! Кто-кто, а Айк должен был бы видеть такие возможности сосредоточения силы. А вы их видите?

Вице-президент сделал небольшой глоток плантаторского пунша:

— Это, конечно, между нами. Но да, я вижу.

— Вот что я скажу, — убежденно произнес Большой Джордж, — именно вы должны присоединиться к нам.

Достопочтенный Харольд спросил:

— Сколько, вы думаете, у нас есть времени, Джордж?

— Мои личные эксперты утверждают, что от восьми до девяти лет. После этого крах денежной системы неизбежен.

— Мне как банкиру, — вставил Роско Хейворд, — больше всего нравится идея о дисциплине в финансах и в управлении.

Джи. Джи. Куотермейн подписал счет из бара и встал.

— И ты ее увидишь. Это я обещаю.

Они подъехали к десятой отметке.

Большой Джордж обратился к вице-президенту:

— Бай, вы играли намного лучше своих возможностей, и это делает вам честь. Так держать, и посмотрим, как выглядит экономический и дисциплинированный гольф. Вы опережаете нас всего на одно очко, а вам предстоит одолеть еще девять сложных лунок.

Большой Джордж и Роско Хейворд ожидали на дорожке для картов, когда Харольд Остин искал свой мяч у четырнадцатой лунки, после длительных поисков сотрудник секретной службы обнаружил его в зарослях гибискуса. Большой Джордж расслабился после того, как они с Хейвордом преодолели две лунки и теперь опережали соперников на одно очко. Пока они сидели в карте, речь зашла о том, на что рассчитывал Хейворд. Случилось это на удивление неожиданно.

— Значит, ваш банк хотел бы иметь дело с “Супранэшнл”.

— Мы думали об этом. — Хейворд старался говорить в таком же небрежном тоне.

— Я расширяю вложения “Супранэшнл” в иностранные средства связи, приобретая контрольные пакеты акций маленьких телефонных и радиокомпаний. Как правительственных, так и частных. Делаем мы это тихо, подкупая местных политиков, где нужно; таким образом мы избегаем националистической шумихи. “Супранэшнл” предоставляет передовую технику, высокий уровень обслуживания, который не могут обеспечить маленькие страны, а также стандартизацию международной связи. Нам это тоже очень выгодно. Через три года мы будем контролировать — через наши дочерние предприятия — сорок пять процентов линий связи по всему миру. Это и близко никому не удавалось. А для Америки это важно, так как будет жизненно необходимо в условиях господства промышленно-военного комплекса, о котором мы говорили.

— Да, — согласился Хейворд, — я понимаю, какое это имеет значение.

— От вашего банка мне нужен кредит в пятьдесят миллионов долларов. Конечно, по самым высоким кредитным ставкам.