Читаем без скачивания Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива

— Услышав «кроме», вы решили порыться всерьез?

— Не успели. Когда мы вернулись в «Сухую глотку», там оказался лейтенант стражи и захотел узнать, чего мы требовали от лепесточников. Мы договорились, что не отвечаем на вопрос, если немедленно уйдем.

Ругать парней не было смысла — они сделали что могли. Братство с незапамятных времен жило на договоренностях с властью. Одна из них — почки на пустоши. Сборщики сдают их только скупщикам, скупщиков охраняет стража, золотая пена этой кухни течет блюстителю Справедливости. На самом деле — персоне, которую в шутку и всерьез называют королем Свободы, блюстителю Добродетели. О том, что Братство не влезает в этот бизнес, договорился еще мой предшественник. А я подтвердил договор, когда стал маршалом.

Поэтому моим ребятам бродить вокруг пустоши — все равно как, не надышавшись цветов, лечь отдыхать на песочек. Уносить ноги придется очень скоро.

Понятно, запреты существуют для того, чтобы их нарушать. Но всякий раз надо четко понимать, во сколько это обойдется. Предположим, прямо сейчас в эту дверь введут единственного отпрыска свергнутой династии. И что мне с ним делать?

У маршалов своя клятва перед Братством. Я обязан думать о его интересах. Значит — немедленно договориться с блюстителем Добродетели о цене, которую он даст за мальчишку. Или в золоте, или в привилегиях. Уверен, в этом случае он за ценой не постоит.

Уверен я и в другом: если он узнает, что принц у нас, начнется немедленная война на уничтожение. Договоренностей с Советом четырех у нас несколько, и самая серьезная — не про пустошь и не про почки. Мы просто не лезем в дела власти. А держать у себя наследника престола — самое явное покушение на власть.

Это мне скажет каждый капитан, каждый лейтенант Братства: мальчишку надо отдать, и немедленно. Бывают случаи, когда лучше продешевить, чем промедлить. Если же найти мальчишку и спрятать по хорошему надежному адресу, — спрятать не от стражи, от своих, — то чем я буду отличаться от крысливого Габоша? Нет, буду, сделаю гораздо хуже: одно дело торговать тайной, другое — спрятать у себя эту тайну вживую.

Я рассмеялся над собой — вспомнил старую сказку о глупце, который поймал кролика, начал в мыслях обменивать и продавать с выгодой, а когда башня фантазий поднялась до сундука с золотом, кролик вырвался и ускакал.

Мальчишка и его странная патронесса должны быть на пустоши.

Надо удостовериться самому. Сделать то, что не удалось моим людям. Заодно проверить, способен ли я провернуть такую штучку.

И еще меня интересовала дамочка. Самое странное, после нашей недолгой встречи интерес касался уже не вопросов, откуда она и какие у нее способности.

Она очень умна, как мне показалось. Мимолетное ощущение, укол интуиции, которой я привык доверять. А еще женщина красива, причем не той красотой, которой нарочито слепят чужие глаза. Опасное сочетание — ум и красота. Было бы интересно увидеть ее в чем-то другом, чем мешковина лепесточника.

Впрочем, для этого ее надо просто увидеть. Чем я и займусь.

ЭТЬЕН

Настроение было хуже некуда, как и положено после плохих новостей. Так что Крошка сердилась не зря.

У блюстителя Добродетели есть привычка — перед тем как что-то обсуждать на Совете, поговорить с каждым из нас. Для этого он и пожаловал. Отказался от бокала вина — впрочем, я не был настойчив — и приступил к делу сразу:

— Мы в очень плохом положении, надеюсь, вы понимаете и без меня.

Я понимал. Я мог бы и сам продолжить его монолог. Доходы падают, средств на заграничные цветы зарабатываем мало, в сундуках свергнутого короля уже показалось дно. Плохо с пищей — дождей нет, горные реки, которые питают город и окрестные поля, иссыхают. Недовольство повсюду, и можно гадать, чего ждать в первую очередь: бунта голодных, бунта измученных жаждой, бунта задыхающихся.

Все это я знаю и мог бы сам сказать. Но интересно, к какому выводу придет мой гость.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— В Городе слишком много дармодышащих, — заявил собеседник. — Их число нужно сократить.

Я промолчал и тут, хотя мог бы заметить — аристократов сократили, в смысле уничтожили. Дышать легче не стало.

— Необходимо начать с лепесточников, — продолжил блюститель Добродетели. — К ним постоянно прибивается различный посторонний народец, каждый из них собирает почки по два-три часа в день, а остальное время они пьют и спят.

— Вам виднее, — ответил я, — но, если не будет лепесточников, кто же соберет почки?

— На пустошь можно приводить бригады приговоренных к колесу — разнообразная работа всегда полезна. Двое-трое надышанных стражей заставят два десятка оболтусов за день выполнить норму, которую лепесточники выполняют за неделю.

— А куда денутся лепесточники? — спросил я.

— Свобода требует тяжелых решений, — вздохнул собеседник. — Для самых сильных вы найдете место на мануфактурах, что же касается слабых, то смерть иногда избавление.

— В народе говорят: лепесточника убить — свое счастье погубить, — заметил я. — Эта мера не понравится многим. Не поискать ли нам иные пути? Например, узнать, за сколько лепесточники сдают товар и сколько денег остается скупщикам. Может быть, это…

— Кстати, насчет того, что говорят в народе, — перебил меня собеседник. — Мне сообщили из типографии «Листка свободы»: завтра должна выйти очень интересная статья. Кто-то считает, что из всех блюстителей-министров только вы справляетесь со своими обязанностями. Интересно, кто?

— Мне это тоже интересно, — ответил я с улыбкой, хотя с огромным трудом сдержал удивление. — Газета про меня и прежде писала много чего, я никогда не спорил.

Мы несколько секунд глядели друг другу в глаза.

— Этьен, — наконец произнес гость, — вы и вправду хорошо справляетесь со своими обязанностями. Но заменить можно каждого.

Я назвал эту мысль очень мудрой. После чего намекнул, что готов прощаться.

Уходя, блюститель Добродетели повернулся ко мне.

— Да, напомню насчет мальчишки-самозванца…

— Так его все еще не нашли? — усмехнулся я.

— Не нашли. Но тот, кто найдет его раньше меня, сообщит мне в тот же час, лучше в ту же минуту. Тому, кто захочет укрыть самозванца, замена будет найдена немедленно.

И ушел, больше не сказав ни слова.

АЛИНА

— Конечно, я понимаю. — Тюльпанчик завозился у меня на коленях и снова обнял обеими руками за шею, умудрившись зажать безропотно муркнувшего кота между нами. — Я сразу знал, что ты не такая, как все… Но про цветы… ты уверена? Точно уверена, что они вырастут и расцветут?

— На все сто! — Эх, хотелось бы на самом деле так чувствовать. А то ведь сомнениям в голове так просто не прикажешь: вон пошли! Они, сволочи, роятся, как дрозофилы над подкисшим помидором, и жужжат, жужжат в самую душу: а вдруг ничего не получится, а вдруг? — Даже больше!

С другой стороны — вот почему бы цветам не вырасти? Ведь вон они, торчат из почвы, острые, нежно-зеленые и совершенно настоящие. И луковки были здоровые, не склизкие, хорошего цвета… Короче говоря, я постановила: здесь будет город-сад. Даже и без города можно.

Нико сидел-сидел, пыхтел мне в шею и явно думал, какими бы вопросами меня засыпать. То ли про цветы, то ли про другой мир. А кот мурлыкал. И неожиданно, но очень удачно ребенок задремал. Я выдохнула и малодушно понадеялась — а вот если унести отсюда мелкого, вдруг получится убедить Нико, что ему все приснилось?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Совесть моя проклюнулась почти сразу, так что я сама себя пнула и отругала. Этот ребенок к своим восьми-девяти годам пережил такое, что на двух взрослых хватит, и уж точно научился отличать сон от яви. И кто помешает ему улучить момент, проверить кусты и найти клумбу? Вот именно.

Нико я аккуратно умыла влажным куском ткани — хорошо, что крови из носа накапало совсем чуть-чуть. Уложила чуть в стороне от клумбы под особо развесистый куст и посадила на накидку рядом с ним Паршивца, строго велев: