Читаем без скачивания Коэффициент любви, или Тайна нуля - Александр Казанцев

— О, это нам предстоит услышать и очень скоро, у меня есть соображения, как это сделать, — деловитым уже тоном заявил профессор.

Обе женщины с нескрываемым восхищением смотрели на него.

Возможно, это был редкий случай, когда в семейном (научном) споре последнее слово оставалось за ним: «Голос из космоса».

Глава шестая

ГОЛОС ИЗ КОСМОСА

Всякий обладает достаточной силой, чтобы исполнить то, в чем он убежден.

Кассиопея примчалась в «приют спокойствия» проведать Надю и помириться с ней.

Обнявшись, девушки стояли в мягкой траве на подмытом берегу, завороженно смотря на отливающую синевой гладь озера. С другого берега доносился далекий всплеск весел, где-то старательно стучал дятел, перекликаясь, чирикали птицы.

— Вот так здесь и лечат тишиной, — прошептала Надя.

— И красотой! — подхватила Кассиопея. — Одно это зеркало роскошное чего стоит! Царевнам сказочным в него смотреться!

— Уж очень оно огромное, зеркало это. Я сверху и не разобрала, где его берега.

— И чего тебя гордыня твоя ввысь тянет?

— Не гордыня, а мечта. Без нее и легенда о Дедале и Икаре не появилась бы.

— Мечтать и на земле можно.

— О нет! Когда летишь выше всех, видишь дальше всех, такую ясность ума чувствуешь, что самое невероятное постигнуть можешь! Я когда к норме мастера готовилась, умудрилась вверху теорему своего прапрадеда доказать, целых сто лет недоказанную.

— Лесную теорему.

— Почему лесную?

— Доказав ее, в лес спустилась, с сосны пожарные снимали. Доказательство потом на березке в лесу изобразила, кое-кого завлекая.

— Звездочка!

— Шучу я, глупышка! А летать хорошо. Я маленькая была, во сне летала.

— Во сне все летают, потому и мечтают о полете. Вспомни Наташу Ростову, Катерину из «Грозы» Островского.

— Что ты себя с ними равняешь!

— А что? Я не могу встать в один ряд с такими истинными женщинами, познавшими и горе, и радость?

— А у тебя одна радость впереди. И никакого горя!

— И тебе не стыдно? А папа, а Никита?

Кассиопея смутилась, но постаралась овладеть собой:

— Папы всегда рано или поздно уходят. Закон природы! А вот Никита!.. Мой Константин Петрович не решился на звездный полет. Это из-за меня! Так проверяется настоящая любовь! У настоящего мужчины все звезды — к ногам любимой, а не звезды вместо нее!

— Я бы так поступила!

— Так почему позволяешь себе на прозрачных крылышках, как стрекоза, летать? А мама? А дед?

— Тогда вспомним о космонавтках, героинях-летчицах, о планеристках, парашютистках. Ты думаешь, они никого не любили или себя не берегли? Сколько рекордов оставили еще с прошлого века! И с нераскрытым парашютом прыгали.

— Подумать страшно.

— А они не боялись. И чего только не делали в свободном полете без парашюта! И танцы в воздухе без тяготения, и акробатика! Даже свадьбу неоднажды играли, с самолета прыгнув. Шампанское успевали распить в высотном падении. «Горько!» — жениху и невесте кричали. А парашюты потом открывали.

— А я так считаю, Наденька! Молиться на меня можно, но… «не называть меня небесной», как говорил поэт. Я способна приподняться над землей, но только на высоком каблучке, чтобы держаться стройнее и нога выглядела изящнее. «Мой мужчина» к нам спешит.

Девушки снова обнялись.

— Какая трогательность! Ожившая скульптура! Привет бесподобным! — послышался голос профессора Бурунова. — Прилетел за вами, как обещал. «Приют спокойствия» отпускает Надю с полным спокойствием, поскольку заболевание ее, если не считать ушиба о воду, оказалось подобным корню квадратному из отрицательной величины, то есть мнимым, — и, тряхнув светлыми кудрями, он поклонился так, что они свесились вниз.

— Вы хоть бы при мне отказались от своего ужасного математического жаргона, — надула губы Кассиопея.

— Здравствуйте, Константин Петрович! Мы сразу к дедушке? — обрадовалась Надя. — Вы на взлетолете?

— Конечно! Вас уже ждут.

Надя помчалась проститься с радушными сестрами здоровья из «приюта спокойствия», готовая хоть с субсветовой скоростью мчаться домой.

Мама встретила ее на крыльце. Всегда сдержанная, углубленная в себя и заботливая о других, она молча обняла повисшую у нее на шее дочь.

— Ну хватит, хватит, — сказала она, гладя вздрагивающую от рыданий спину Нади. — Вернулась живой — это главное.

— Мамочка, милая! Я никогда, никогда больше не буду!

— Никогда? — сквозь выступившие у нее слезы горько спросила Наталья Витальевна. — Трудно поверить. Разве что ты поумнеешь и поймешь, что жизнь твоя принадлежит не только тебе, но и деду, и маме твоей, которая папу уже утратила, а за деда трясется… А тут ты еще!..

— Ну, мамочка, прости, родная. Я никогда, никогда больше не буду.

— Хорошо, хорошо, в угол тебя не поставлю. А дед твой велел передать, что в наказанье тебе должна ты его где-то там в парке найти для разговора без свидетелей.

— Мамочка! Я ведь знаю, ты добрая-предобрая, а строгостью только прикрываешься… для виду. Я тебя поцелую и побегу, а Звездочка с Константином Петровичем пусть цветочки дедушкины польют! Или просто подышат их ароматом.

— Беги уж! Мы тут как-нибудь до обеда управимся. Обед я заказала на всех, скоро привезут.

— Бегу, бегу, родная! Я мигом!

— Деду-то не позволяй особенно торопиться, побереги его!

— Ну конечно!

Надя убежала привычной старинной дорогой с подъемами и спусками, с раскинувшимися полями по обе стороны. Идя по краю, она срывала душистые полевые цветочки, прижимая их к пылавшим щекам.

А вот и знакомый парк. Группа туристов у входа в музей. За усадьбой ведущая к пруду аллея огромных, каждое со своей оградкой, деревьев. Конечно, здесь на заветной скамеечке, любуясь кувшинками, сидит, опершись подбородком о палку, огромный бородатый дед с самой мягкой душой на свете!

— Дедушка! А я вас нашла!

— А я и не прятался. Но велел тебе сюда прийти, чтобы поблагодарить.

— Меня? За что? Я думала, ругать…

— Ругать — это особо. А благодарить за коэффициент масс, введя который в формулу, ты показала, что она превращается в единицу и нет никакой относительности с нелепыми постулатами. Спасибо тебе.

— Это вам так Бурунов рассказал?

— Да, Константин Петрович, причем с восхищением! Говорит, ты тайну нуля открыла: не пустота он вовсе, а следствие реальных действий. Ретроспекция.

— Ну и ну! — покачала головой Надя. — Значит, он вам только про сомножитель сказал?