Читаем без скачивания Повелитель снов - Александр Прозоров

— А я исповедался после службы царской, — перекрестился дьяк, — перед сном, дабы с чистой совестью ночь встретить. Эх, княже! — Он снова крепко обнял сына своего старинного друга, после чего поднялся в стремя: — Ну коли так, давай поторопимся. С полудня крошки хлебной во рту не бывало. Поднимем чарку, Андрей Васильевич, да словом добрым перемолвимся.

Холопы с веселым гиканьем опять понеслись вперед, распугивая прохожих и всадников, вынуждая их прижиматься к заборам, загоняя на перекрестках поздние возки и телеги обратно в проулки. Боярин с князем скакали следом, саженях в десяти, посередь улицы, ни о чем особо не беспокоясь. Для них улица была безлюдна и совершенно свободна.

За третьим поворотом открылась мощеная, чисто вымытая — без обычных даже для русских городов конских катышей и коровьих лепешек — улица. По правую руку от самого угла шел новенький тын из полуохватных бревен, ворота висели на длинных железных полосах, часто пробитых медными клепками. Поверх, как в архиепископских и церковных подворьях, возвышались крытые резной деревянной чешуей луковки с образами пока неизвестных Звереву святых. Двор Кошкина уже никак не походил на недавний «приют худородных», как окрестил его всего два лета назад Федор Друцкий. Не всякий князь мог похвастаться подобными воротами. А уж про бояр — лучше и не заикаться.

Когда внутри Андрей увидел деревянную мостовую и побеленные хлева и конюшни — он уже особо и не удивился. Красиво жить не запретишь, и родившийся в нищете — относительной, конечно — Иван Юрьевич явно отрывался по полной программе. Просто уму непостижимо: неужели у дьяка царского такое огромное жалованье? Тут не гривнами и кошелями расходы измерялись, тут серебро в пудах отвешивать пришлось…

— Идем, идем, — бросив поводья подворникам, повлек за собой гостя боярин Кошкин. Андрей подумал было, что хозяин и впрямь очень сильно оголодал, но дьяк, едва они оказались наедине за стенами дома, горячо признался: — Я сон вещий видел, княже. Воистину вещий, вот те крест!

— Правда?

— Еще какой! — уже никуда не торопясь, начал повествовать Иван Юрьевич. — Третьего дня явился ко мне среди ночи Илья Пророк. Разверз небеса и поведал грозно, что супротив государя злой умысел сотворен и его извести душегубы ядом намерены. На тебя, кстати, похож был чем-то святой. Ну я проснулся, помолился о государе нашем, подумал: «Приснится же ужас такой!» А опосля тебя вспомнил. Тебе ведь, когда мы первый раз с побратимами убивцев перехватили, к государю посланных, — тебе ведь тогда это тоже во сне намедни привиделось?

— Да, — подтвердил Зверев свою давнишнюю легенду.

— От и я подумал: «А вдруг вещий сон-то?». А ну и впрямь извести Иоанна Васильевича кто-то желает? Поднял я тогда дворню всю свою, велел снедь всяческую готовить. А перед рассветом в Кремль примчался, во дворец царский. Государю велел подать то, что с собой привезено, а что стряпухами и поварами тамошними сготовлено, велел им же и съесть. Они все сожрали безропотно, без страха — ни един не отказался. Я тогда, помнится, посмеялся над домыслами своими. Ну мало ли чего причудится человеку? Однако дело свое до конца довести решил и повелел всех слуг, что при кухне состоят, в избу разбойную доставить для дознания. Ну постращал их дыбой и кнутом катовским, щипцы раскаленные под нос совал, молотком стучал рядом с пальцами. Велел отвечать, не приступал ли кто к ним с посулами злыми, не лезли ли на кухню люди неведомые, не подсыпал ли кто в пряности зелья непонятного.

— И? — остановился Андрей.

— Ничего, — развел руками дьяк. — Все божились, что безгрешны руками и помыслами и за другими ничего недоброго не замечали.

— Значит, сон-то был не вещий?

— Вещий, — опять пошел вперед боярин. — Поутру из полусотни кухарок половина преставилась. Ежели точно — три мужика и двадцать шесть баб. Отравлена была еда-то, получается. Да так, чтобы не сразу сразить Иоанна Васильевича, от отравителя подозрение отвести. Мало ли чего он за день откушать бы еще успел.

— Так кто был предателем подосланным?

— В могиле он ужо лежит. Без отпевания. Ибо руки на себя наложил, разоблачения убоявшись.

— Короче, ты его упустил, — подвел итог князь. — Ты не голову гидре срубил, ты одно из щупалец оттяпал. А их у твари тысячи, может статься, имеются. И пока до головы не доберемся, любое из них шип отравленный может всадить. Как добраться до хозяина, коли исполнителей убивать, Иван Юрьевич?

— Ты меня, друже, ремеслу не учи, — сурово отрезал дьяк. — Я об том и без тебя понимаю. Да как же его среди полусотни враз угадаешь? Вот отказался бы есть — тогда да. Главное — государя уберечь удалось. Гидру же твою словим, дай только срок.

— И как государь наш? Как чувствует себя, чем занимается? Здоров ли?

— Здоров, княже, не беспокойся, — махнув рукой, горестно вздохнул боярин.

— Чего так тяжко? — рассмеялся Зверев. — Здоров — значит, все хорошо.

— К делам государственный отрок сей никак приобщаться не желает. Поначалу, как с племянницей моей повенчался, все стихи писал, музыку для нее сочинял, службы церковные.[12] Опосля чуток успокоился в страсти своей и в письмах плачевных, жалобах весь зарылся. Каждый извет разбирает, ровно приказчик поместный, а дела стоят. В Польше вон Сигизмунд старый душу дьяволу в когти отдал. Молодой же, новый король, Август — дурак и бабник, ни о чем не думает, токмо подолы девкам по дворцу задирает. Вот сейчас бы и ударить по ней, по Польше-то… А может, и не стоит. Не тронь говно, оно и не воняет. На рубежах закатных спокойно стало, пусть люди от войн и черной нечисти отдохнут, детей подрастят, хлеба наедятся вдосталь. Так ведь и в Дании смута, и в неметчине. У нас же сила в кулаке. Отчего бы не встряхнуть схизматиков за шиворот хорошенько, не научить слову Божьему?

— Они и сами, Иван Юрьевич, так друг друга истинной вере учат, что уж половину народа по Европе вырезали.

— Какая на темном закате вера может быть, князь Андрей? Они же ведь все схизматики, а пуще прочего и новую ересь удумать успели.

— Вера у них проста, боярин. Новые еретики учат, что тот, у кого золота больше, тот Богу и угоден. Посему ради золота все дозволено. Ну а тех, кто слабее, резать и грабить сам Бог велел. Схизматики же примерно то же проповедуют, но токмо власть над душами не совсем Богу, а сперва папе римскому отдают. И резать слабых велят не просто так, а с молитвою.

— Маммоне, проклятой Исусом, стало быть, поклоняются? — испуганно перекрестился боярин Кошкин. — То ж грех страшный!

— Потому и схизматики, — напомнил князь, — что христианских заповедей не чтут. Зачем нам соваться в этот гадюшник? Их лет за пятнадцать османы всех вырежут и в ислам обратят. А мы там окажемся — нам с Высокой Портой раньше времени войну начинать придется.