Читаем без скачивания Алый знак воина - Розмэри Сатклифф

— Я думал, тебе сказали. Проснись, Дрэм. Ты убил своего волка, и тебя ждет место среди Новых Копий.

Дрэм замотал головой, все еще не смея поверить.

— Пастухи убивают волков без счета, и я тоже убил. Волчья Охота бывает один раз, и я промахнулся. — Голос его дрогнул и перешел в шепот. — Это все неправда, это не может быть правдой.

Никто не заметил, как Блай перестала молоть зерно и выскользнула, как тень, за дверь, оставив их вдвоем. Они вообще не заметили ее присутствия. Теперь тишину нарушал лишь стук скатывающихся капель.

— Я твой кровный брат, а вовсе не злейший враг, — сказал Вортрикс. — С чего бы я стал тебе говорить, если б это было неправдой? Послушай, Дрэм. Три дня назад все было решено на Костре Совета Старейшин. Это правда, клянусь тебе копьем, это чистейшая правда.

Дрэм теперь больше не сомневался. Он сжал запястье Вортрикса и попытался привстать на своем папоротниковом ложе, не обращая внимания на рвущую боль в груди и в плече.

— А как это?.. Я… Я не очень понимаю… Расскажи, что было на Костре Совета, расскажи подробно.

Вортрикс уложил его обратно:

— Не надо подниматься. Если у тебя откроются раны, ругать будут меня. А теперь слушай! Когда я начал начищать шкуру и обнаружил шрам, я пошел к Дамнориксу, своему отцу, и показал ему шрам, как сейчас показал тебе. — Вортрикс улыбнулся. — Видишь, как иногда полезно быть сыном Вождя. Отец рассмеялся громко, как он умеет, и сказал: «Щенок всегда был драчуном, с самого первого дня в Школе Юношей, я помню. А такие драчливые могут понадобиться племени, случись что» А когда через три дня собрался Весенний Совет, он взял у меня шкуру, показал всем мужам, сидящим у костра, и сказал: «Глядите, Сияющий еще раз послал волка Дрэму-однорукому, и на этот раз Дрэм не промахнулся». После этого было много разговоров, один из старейшин заявил, как ты сегодня, что на волка можно охотиться один раз. В конце концов сошлись на том, что решать должен Мудир, который там присутствовал, но, как всегда, сидел у костра с отрешенным видом. Когда он вышел из забытья и снова обратил взор в этот мир, он сказал: «Я видел раны на плече мальчика. Они покрыли шрам, полученный им на первой Волчьей Охоте, а это означает, что тот, первый шрам, больше не существует. Тогда дело осталось незаконченным, а сейчас оно завершилось. Поэтому пусть один из вас, помимо Катлана, его деда, поручится за мальчика в День Новых Копий, ибо так угодно Богу Солнца и богам-покровителям племени и охотничьей тропы». По правде говоря, я думаю, что нашлись бы еще люди, которые охотно бы взялись поручиться за тебя вместе с Катланом. Но никто не успел и рта раскрыть, как вскочил Тэлори. Сам знаешь, какой он быстрый, как дикая кошка. Он вышел вперед и, стоя перед всем кланом, с улыбкой сказал: «Семь весен назад я нашел этого мальчика далеко в Диких Дебрях под корнями дуба — он забился туда, как волчонок. Он убежал от родных именно потому, что боялся промахнуться на охоте, когда настанет время. Маленький беззащитный зверек, он хоть и был испуган, свирепости у него хватило прокусить мне до кости палец, когда я вытаскивал его из логова. Может, потому, что он был такой маленький и храбрый, и к тому же еще однорукий, как и я, сердце мое повернулось к нему, и я обещал в ту ночь, что, когда он убьет своего волка и настанет время ему предстать перед кланом в День Новых Копий, я поручусь за него вместе с Катланом, его дедом. Так что все уже решено семь весен назад». А потом старейшины и все мужи племени переглядывались, качали головами и твердили: «Да, все это хорошо». А Мэлган, и я, и все наши стали колотить копьями по мечам и устроили страшный шум. Вот так все и кончилось. А ты мне, кстати, ничего не рассказывал о Тэлори.

Дрэм, не отрываясь, смотрел в лицо Вортрикса, стараясь представить себе все, о чем тот говорил. Он даже рассмеялся, когда Вортрикс жестом и мимикой изобразил неистовость и проворство Тэлори. А потом, то ли оттого, что он мог теперь вернуться в свой привычный мир к своим товарищам, или, может быть, оттого, что он был еще очень слаб, смех вдруг застрял в горле, и он, уткнувшись лицом в ладонь здоровой руки, разрыдался.

Проходили дни, и Дрэм постепенно набирался сил. Каждые три дня приходил Мудир и касался Пальцами Мощи его ран на груди, на руке, плече, вдыхая в них новую жизнь. А мать и Блай врачевали его мазями, приготовленными из тысячелистника, окопника и мелких розовых васильков, которые растут на Большой Меловой. При этом они произносили заклинания, разные, в зависимости от снадобья, после чего раны затягивались, не воспаляясь, и вскоре от них остались лишь шероховатые малиновые рубцы. У очага появилась еще одна женщина — Драстик привел в дом пухленькую розовую Корделлу. Она не принимала участия в уходе за Дрэмом. И не то чтобы она не хотела, но стоило ей только взять в руки миску с едой, Блай тут же молча ее забирала, скаля при этом, как лисенок, зубы. Дрэм наблюдал эту сцену и смущенно думал, что был неправ, когда боялся, что Корделла будет плохо обращаться с Блай. Теперь, наоборот, ему хотелось, чтобы Блай была поласковее с Корделлой.

Как только он достаточно окреп, он стал выбираться на солнышко у порога. Он кропотливо возился с волчьей шкурой, чтобы закончить ее до того, как придет время ему предстать перед кланом вместе с другими Новыми Копьями. Он натирал ее травами, смешанными с солью, и смазывал гусиным жиром, пока она не стала мягкой, как хорошо выделанная оленья шкура. Ему" хотелось покоя и тишины в эти весенние дни, когда в низинах возле тропинки можно было неожиданно наткнуться на влажную россыпь первоцвета, а ольха у ручья роняла в воду темные малиновые сережки.

Было еще одно дело, о котором ему нужно было позаботиться перед тем, как он явится перед кланом. Как-то вечером после ужина он достал с чердака, с прокопченных балок, тяжелый бронзовый щит из воловьей кожи, который раньше был собственностью деда и должен был перейти к нему после Белтина. Пристроившись у притушенного очага рядом с остальными домочадцами, он начал прилаживать к плечу ремни из лошадиной кожи, как в Школе Юношей прилаживал ремни своего щита.

Дед, некоторое время созерцавший в огне былые битвы, вдруг поднял голову и стал с презрительным любопытством наблюдать за ним Удивление его росло, и он даже подался вперед, чтобы получше разглядеть его работу.

— Так, так. Хитрая это штука, — сказал он. — Вижу, что ты собираешься делать. Так щит не носит даже Тэлори.

— В этом нужды нет. Для щита у него есть рука со змеей, — сказал Дрэм, держа в зубах ремень.

Старик поглядел на него из-под лохматых золотисто-седых бровей:

— Почему ты ни разу не сказал мне о вашем сговоре с Тэлори семь весен назад?

Дрэм не сразу ответил. Он многое мог бы сказать деду, много обидных слов Прежде выпади такой случай, он бы не удержался, и все высказал. Но не сейчас. Он выплюнул ремень и повернул к себе щит другой стороной.

— В детстве хорошо иметь тайну Когда у тебя есть тайна, чувствуешь себя выше других.

Драстик, чинивший какую-то деталь воловьей упряжки, посмотрел на него и медленно, как бы нехотя, улыбнулся:

— А зачем тебе надо быть ј выше других? Чего тебе не хватало, братишка?

— Разве может чего-нибудь не хватать щенку, у которого такой замечательный старший брат, с таким длинным хлыстом? — сказал Дрэм и тоже улыбнулся. — Брось-ка мне лучше кусок ремня.

И вот наступил канун праздника Белтина, день, когда Дрэм должен был идти в Школу Юношей. Он не ел утром со всеми, так как Новым Копьям полагалось поститься перед посвящением.

Как требовал ритуал, он искупался в ручье и сейчас мокрый, с рубцами на груди и на шее, стоял возле очага, пока мать и Блай надевали на него набедренную повязку из алой ткани — алый знак воина. Он чувствовал, как она пламенем охватила его тело. Затем он перекинул через плечо волчью шкуру, стянув ее на талии синим ремешком с бронзовыми бляшками, расчесал волосы и завязал их сзади в узел кожаным шнурком. Теперь, когда приготовления были окончены, он, расправив плечи, стоял, будто воин перед сражением, но без оружия и боевой раскраски на лице. Он взглянул наверх и увидел, что дедов меч висит на прежнем месте. Сегодня вечером они снимут его и положат у очага рядом с новым копьем, которое он еще не видел. Сегодня вечером… Но где он будет сегодня вечером? Никто из тех, кто прошел этот путь, не мог ему ничего рассказать, ни Драстик, ни даже Вортрикс. Они были связаны обетом молчания, как и он будет им связан завтра.

Блай оправила ему складки на шкуре. Он посмотрел на нее сверху вниз, но увидел только макушку склоненной головы, а потом Блай молча, не взглянув на него, отошла. Она теперь никогда не глядела на него, с тех пор как он начал поправляться. Она все делала, что он просил, притом охотно, но не смотрела в его сторону, и в глубине души его это задевало.

Ему пора было идти. Он опустился на колени и, согласно обычаю, положил ладонь на бедро деда. И дед тоже, как велит обычай, положил свою огромную с синими венами руку на его руку со словами: