Читаем без скачивания Мальчик, который видел демонов - Кэролин Джесс-Кук

Наконец от щек отливает кровь, и руки перестают трястись. То же самое произошло, когда я в последний раз принимал таблетки, но тогда это продолжалось лишь несколько секунд. Я перебрасываю ноги через край кровати и ставлю на пол.

– Тогда почему ты сам не задал ей вопросы?

– Она пытается избавиться от меня, Алекс, – отвечает Руэн, поворачивая голову к двери. – Хочет убедить тебя, что я – ненастоящий.

Но это я уже слышал. И решил, что у него большая проблема: он демон и комплексует из-за того, что никто его не видит. Правда, есть тут одна странность: если я могу его видеть, тогда, конечно же, и другие люди тоже могут.

– Почему ты прячешься ото всех?

Секундой раньше Руэн стоял у дальней стены, а теперь сидит на корточках рядом со мной, лицом к лицу, в уголках рта пузырится слюна.

– Я не прячусь. Думаешь, я хочу быть невидимым, глупый мальчик? Думаешь, это приятно, если никто не видит, какой ты и что делаешь? Что, по-твоему, ощущал бы Макс Пейн[26], если бы все его героические деяния оставались незамеченными? Или Бэтмен?

Он встает и отходит. Я хмуро смотрю ему вслед.

– Бэтмен носит костюм, – замечаю я.

– Что?

– Бэтмен носит костюм. И все супергерои тоже, чтобы скрыть свой настоящий образ. Не желают, чтобы их прославляли за то, что они делают. Они просто хотят помогать людям. – И думаю: «В отличие от тебя».

Руэн так долго смотрит на меня широко раскрытыми глазами, что у меня возникает мысль: а может, он умер и сейчас рухнет на пол?

– Руэн!

Он улыбается, потом хлопает в ладоши. И наконец – это меня поражает – направляется ко мне, потирая руки, и ерошит мне волосы.

– Какой умный мальчик, – усмехается он, и звучит это глупо, потому что он тоже мальчик. Руэн тычет в меня пальцем и смеется.

– Почему сегодня все считают, что я очень забавный? – спрашиваю я.

Руэн так смеется, что не может говорить. Он подходит к зеркалу над раковиной и смотрит на свое отражение. Распрямляет плечи и выглядит очень довольным собой.

– Костюм, – говорит он. – Или полномочия.

– Что такое полномочия?

Он поворачивается лицом ко мне.

– Здесь от тебя пользы мне нет, так?

– Что?

Он качает головой.

– Неважно. Ты очень хочешь увидеть свою маму?

– Не то слово.

– Ладно, – кивает Руэн, сцепляя руки. – Иди за мной.

Я вылезаю из кровати, и сразу же ощущения такие, будто я на корабле.

– Держись на ногах, – добавляет Руэн.

Я закрываю глаза и мысленно считаю количество ребер в грудной клетке человека. Когда открываю глаза, мне уже заметно лучше.

– Возьми одежду!

Я плетусь к шкафчику без дверцы, надеваю рубашку, брюки, туфли и блейзер.

– Я готов.

Руэн смотрит на кепку.

– Она может тебе понадобиться, – говорит он. – Шарф тоже. Иначе ты можешь найти на улице смерть. И что мне тогда делать? – Он начинает смеяться.

Все остальные в отделении спят. В конце коридора Руэн прижимает палец к губам, и я останавливаюсь, а потом прячусь за дверь. Медсестра катит мимо меня мальчика в инвалидном кресле. Руэн машет рукой, и я на цыпочках иду за ним. Вижу табличку «ВЫХОД» над дверью. Указываю на нее. Руэн качает головой и ведет меня к желтой двери с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ». За ней коридор, слева – кухня, справа – дверь пожарного выхода.

– Толкай! – велит Руэн.

Я наваливаюсь на дверь, толкаю и – я под открытым небом. Темнота – хоть глаз выколи, и дождь такой сильный, что я почти ничего не вижу. Словно железный занавес, думаю я. Но все-таки различаю здание, где находится мама, высокое, белое, с тонким шпилем на крыше, на вершине которого периодически вспыхивает синий свет. До здания идти минут десять, но я уже промок насквозь. Решаю бежать. Мчусь через автомобильную стоянку, вижу женщину в длинном белом пальто, направляющуюся ко мне, ныряю за зеленую изгородь, дальше бегу по мокрой траве. Ориентируюсь по синим вспышкам. В какой-то момент снимаю пиджак и оборачиваю им голову.

Когда добираюсь до центрального входа, тяжело дышу, как собака. Руэн возникает у двери.

– В таком виде тебе не пройти мимо регистрационной стойки, – говорит он мне. – А кроме того, время для посещений закончилось.

Я вздыхаю, мне холодно, я устал и чувствую, если упаду, останусь лежать, пока кто-нибудь не наступит на меня.

– Что же мне делать?

Руэн пожимает плечами и складывает руки на груди, словно намекая, что ему до этого нет дела.

– Есть один вариант, – наконец произносит он, разглядывая свои ногти, будто они действительно его интересуют. – Но сначала ты должен пообещать кое-что для меня сделать.

Меня трясет от холода, мокрые волосы падают на глаза, я едва могу говорить. Очень зол на Руэна. Сначала он подбил меня на побег, а теперь заставляет что-то ему пообещать.

– Это как-то связано с Аней? – спрашиваю я.

Руэн поднимает голову и кивает.

Волна злости захлестывает меня, я обнимаю руками грудь, чтобы согреться. Трясусь, словно через меня пропускают электрический ток.

– Да пошел ты, лузер, – бормочу я себе под нос, потому что в этот момент просто ненавижу Руэна, поворачиваюсь и под проливным дождем направляюсь к своему корпусу.

Тут же Руэн возникает передо мной, и я останавливаюсь. Вода течет по лицу, если я поднимаю голову, она заливает глаза. Теперь он – Рогатая Голова, и я никогда не видел его так близко в этом образе. Красный рог с такого расстояния в действительности совсем и не рог: он выглядит жидким. Меня тошнит.

– Аню это не расстроит, – шепчет Руэн у меня в голове. – Это подарок для нее.

– Подарок? – кричу я. – Разве ты не видишь, дрочила… у меня нет денег! Мне только десять лет! – Я обхожу его.

– Ты нужен своей маме, Алекс, – замечает Руэн.

Я чувствую, как щемит сердце, но продолжаю идти.

Но тут образы мамы возникают у меня перед глазами: мама, какой я нашел ее в последний раз, сидящей на полу в нашей ванной комнате, с опущенной головой, с вывалившимся изо рта языком, совсем как у собаки. И в предыдущий раз, когда я вошел в кухню и увидел ее у раковины, и подумал, почему она плачет и режет морковь, но она не резала морковь, а в раковине плескалась кровь. И ранее, когда мне хотелось в туалет, и она не отвечала, и я открыл дверь и увидел, что она в ванне, без сознания, и голова вот-вот уйдет под воду.

И потом я вспомнил ее, стоящей в дверях кухни и наблюдающей, как я пытаюсь приготовить блюдо, называемое брускетта, с луком и сыром, но ограничиваюсь гренками с луком.

«Ты так похож на него», – сказала она, привалившись к дверному косяку.

«На кого?»

Она посмотрела на еду и улыбнулась: «На своего отца».

Я вспоминаю о том, как вышел из церкви в тот день, когда мы репетировали, готовясь к школьному рождественскому концерту. Мы пели «В яслях», мне надоело долго стоять на месте, и учитель разрешил мне выйти в туалет, но, когда я туда добрался, через открытую дверь дул сильный ветер, вот я и вышел на улицу.

Церковь со всех сторон окружали магазинчики, люди шли по тротуару. Я увидел маленькую девочку, которая ела чипсы, и подумал, может, она поделится со мной. Потом заметил полицейских и испугался, и тут же увидел синюю машину. Я случайно вышел из церкви, и в этот самый момент приехал мой папа, словно нас связывала эластичная лента, которая, сжавшись, одновременно притащила нас в одно место. Я никому не рассказывал, что видел его, даже маме. И я не думаю, что папа знал о моем присутствии. Помню, что говорили люди на похоронах полицейских: их убил злой человек, гореть ему за это в аду. И жены полицейских стояли такие печальные, и маленькой девочке предстояло расти сиротой.

А тут еще один эпизод возникает у меня в голове, и я понимаю, что он прятался в памяти целую вечность, как иголка, воткнутая в кресло, которая постоянно колет людей в зад, а они не понимают, что доставляет им боль.

Это мой отец, вытрясающий что-то тяжелое из большого блестящего черного мешка и укладывающий в пианино, в ту его часть, где струны. Он в синей футболке, и я вижу татуировку на его руке. Я не могу ее прочитать, потому что только пошел в школу, поэтому спрашиваю, что там написано.

Отец улыбнулся.

– Это группа, Алекс. Группа людей, которые верят в свободу.

– И убийства, – добавляет мама из кухни.

Я в недоумении.

– И ты в этой группе?

Мой отец уже полностью переложил содержимое мешка в пианино и закрыл крышку.

– Да, – ответил он. – И мой отец в ней состоял, и мой дед, и даже мой прадед.

В моей голове сформировалась длинная цепочка людей, с которыми меня связывают кровные узы. Теперь эта цепочка дотягивается до меня, только я не уверен, что хочу этого, и такое ощущение, что она рвется на две части, и разрыв этот проходит через меня.

Я падаю на колени в грязь и начинаю плакать. Плачу навзрыд, и ветер такой сильный, что я могу кричать во все горло, но меня никто не услышит. Когда я открываю глаза, Руэн по-прежнему рядом, но теперь в образе Старика. Я облегченно вздыхаю.

– Какой подарок? – спрашиваю я, вытирая глаза.