Читаем без скачивания Извращение желаний - Владимир Круковер

Ты что, Бе, – спросил я, радуясь восстановленному дару, – в поэзию ударился. Я тоже в детстве написал стихотворение, хочешь прочту?

Возникло изображение хотения. Я никогда не читал стихи телепатически, но ничего, получилось.

Вышел я на улицуИ увидел курицу.Я спросил у курицы:– Ты чего на улице?И сказала курица:– Я того на улице,Что другие курицыТоже все на улице.

В голове возникло изображение молотка, превращающегося в кувалду. Похоже, Бе неплохо стал ориентироваться в людском обществе.

32. История господина Брикмана (Калининград, Народный суд)

В науке нет широкой, столбовой дороги. И только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам.

Если в коридоре воняет мышами, стулья для посетителей разномастные и пошарканные, двери скрипят, а в одной из комнат на стене герб России, – это значит, что вы попали в народный суд города Калининграда[32].

Тут все народное: и стулья, и мыши, и судьи, и подсудимые.

Когда-то профессор защищал докторскую диссертацию. Он остро помнит подсчет шаров – а ну, как черных окажется больше и его провалят. Ожидание было мучительным, профессор постарел тогда от переживаний. Но разве могут идти в сравнение те, жалкие потуги на переживания, по сравнению с тем, что профессор испытывал сейчас. Суд, народный и справедливый суд, последняя надежда избавиться от незаслуженного наказания!

Сегодняшнему дню предшествовало многое. Но все кошмары пребывания в тюрьме, в чужом и странном обществе, в чужом теле, наконец (хотя профессор не мог не признать, что молодое и крепкое тело Гоши имело перед его старым телом ряд преимуществ), смягчались надеждой на временность их существования. Профессор надеялся, что именно в суде он сможет доказать свою непричастность к преступлениям Гоши, что именно суд, в отличие от нахального следователя, сможет проанализировать все факты и признать профессора – профессором, пусть даже в иной оболочке.

Правда, тут у профессора возникали некоторые подозрения. Марксистское мышление Дормидона Исааковича напоминало ему, что сознание вторично. Следовательно, за материальные проступки материального объекта – Гошиного тела – ответственность должно нести оно же, а пребывание в данный момент в этом теле иного сознания не меняло его вины.

Но профессор старался не вдаваться в философские нюансы. Он считал себя, и вполне справедливо, иным человеком, ибо его сознание вселилось в преступное тело уже после совершения оным преступления. Профессор же во всех случаях был не более, чем жертвой. Причем, жертвой двойной. Ему даже вспомнилось зачем-то знаменитое сталинское «дети за родителей не отвечают». Он не знал, как эта цитата может ему помочь на суде, но на всякий случай держал ее в памяти.

Профессор вышел из «воронка» и Гошино тело уверенно пронесло его по скрипучим половицам народного суда. Конвоир отстегнул наручники, профессора усадили за невысокий загончик для подсудимых, зал наполнился скучающими бабками, любящими бесплатные развлечения, появились и люди знакомые, университетские, но Дормидон Исаакович сдержал себя, понимая, что выкрики грубого мужлана ничего не скажут коллегам, и сберегая энергию аргументов до заключительного боя за справедливость – до суда.

Сердце профессора дрогнуло, когда он увидел скорбное лицо Гульчары Тагировны. Но тут раздался негромкий, старческий голос секретаря:

– Встать, суд идет.

И профессор оторвал взгляд от любимого лица и встал. И почувствовал, что ему страшно хочется в туалет. Он, естественно, сдержал этот глупый и вызывающий порыв своего желудка, порыв вдвойне неподходящий ни к месту, ни к времени. Но лицо его сморщилось, глаза прикрылись и, услышав разрешение садиться, он сел и сжался в комок, пытаясь унять желудочные спазмы.

«Что же это такое я съел вчера? – думал он сосредоточенно. – Вроде ничего особенного. Так, была отоварка, печенье ели, халву, сало, маргарин. Чифир утром пили. С карамельками. Все, вроде, свежее было…».

За всеми этими мыслями профессор упустил начало судебного заседания и очнулся только от обращенного к нему вопроса:

– Подсудимый, вы согласны с составом суда или имеете отводы?

– Конечно, согласен, какие могут быть отводы, – суетливо привстал со скамьи Дормидон Исаакович. – Даже в мыслях не имею выражать сомнения к составу нашего народного…

– Достаточно, – прервал его жесткий женский голос. – Суд вас понял. С места без разрешения суда не вставайте, на вопросы можете отвечать сидя. Ваша фамилия?

– Брикман.

– Подсудимый, не вводите суд в заблуждение. Ваша фамилия Бармалеенко, зовут Георгий Георгиевич, 1948 года рождения. Так?

– Уважаемые товарищи народные судьи, – громко и торжественно заявил Дормидон Исаакович. – Я хотел бы сделать заявление. Суд введен в заблуждение нерадивым следователем и чудовищной метаморфозой, происшедшей со мной…

– Подсудимый, извольте обращаться к суду без фамильярности. Говорите «граждане судьи». Вы хотите отказаться от показаний, данных во время следствия? Они были даны вами под нажимом, следствие применяло недозволенные приемы?

– Ну, если быть объективным, следствие было несколько претенциозным. Но суть не в этом, уважаемые коллеги, простите, граждане судьи. Я имею ввиду, что личность подследственного не была в должной мере идентифицирована.

– Суд не понимает вас, гражданин Бармалеенко. В деле есть заключение комиссии психоневрологического диспансера, никаких отклонений психики не обнаружено. Вы признаны здоровым, а следовательно, вы ответственны перед законом. Вы что, настаиваете на вторичной судмедэкспертизе?

Дормидон Исаакович вспомнил, что его действительно возили в психиатрическую больницу. Дюжий врач с красными глазами кролика просмотрел его документы, радостно заулыбался и сказал:

– Здравствуй, Гоша. Ты у нас старый знакомый. Ну, как? Пьешь по-прежнему?

– Что вы имеете в виду? – начал было профессор.

– Ничего, ничего, – успокоил его врач. – Мы тебя все любим. Крокодильчики зеленые по рубашке бегают, знаю. Только не стряхивай их мне на стол. Все, Гоша, все. От 62-й никуда не денешься, самосвал-то угнал по-пьяне. Будешь лечиться, не переживай. Ну поглотаешь антабус – тебя не убудет. Вон, какой здоровый. Привет теще.

Врач дохнул на профессора перегаром и конвой увез его обратно в тюрьму. Значит, это была экспертиза? Кто бы мог подумать!

– Я хотел бы пояснить… – начал было профессор, но его прервали.

– Суд не нуждается в ваших пояснениях. У суда нет оснований не доверять мнению экспертов. Вы признаны здоровым психически. Хронический алкоголизм не является причиной для признания вас недееспособным.

Профессор взглянул, наконец, на судей. Председатель, толстая дама с заметными усиками, брезгливо листала толстый том его дела. Народные заседатели, что с удивлением отметил профессор, были ему знакомы. Справа сидела заведующая кулинарным магазином, профессор часто заказывал ей пельмени ручной лепки, слева длинной жердью торчал начальник АХО их института, который нынче именовался главным менеджером[33].

– Но я же не тот, – взвыл профессор, – я не Гоша. Я Дормидон Исаакович. Я доказать это могу. Вот вы, Глафира Степановна, я у вас пельмени часто заказывал, в вашем кулинарном отделе. И вы, Федор Спиридонович. Вы же в моем институте работаете, я у вас третий месяц не могу добиться поставки приставки принтерной к «пентику», хотя заявка подписана академиком. У меня отдел из-за ваших проволочек простаивает.

В зале повисла гробовая тишина. У нерадивого хозяйственника отвисла челюсть, дородная блондинка Глафира Степановна уставилась на профессора с подозрением, председательша ущипнула себя за правый ус и вопросительно покосилась на своих коллег. Для этого ей пришлось, как волку, повернуться всем туловищем сперва влево, а потом вправо.

– И вовсе не мой отдел, а московский склад задерживает отправку вашего принтера… – начал было начальник АХО.

– У меня много кто пельмени заказывает!.. – скандально заявила Глафира.

Они сказали все это одновременно, сконфужено покосились друг на друга, и уставились на скамью подсудимых. Здоровенный, весь обросший черной шерстью, из-под которой выглядывали многочисленные наколки, детина совсем не походил на благообразного, чистенького, худенького Дормидона Исааковича, которого они в этот момент вспомнили.

Тишину разрядила председательствующая дама. Она как раз неудачно выщипнула проволочный волосок с губы, наморщилась и сказала звучным контральто:

– Сейчас же прекратите. Вы что это себе думаете?! Вы где находитесь?!

Наведя порядок, она быстренько оштрафовала профессора за неуважение к суду и продолжила накатанную процедуру. Были зачитаны необходимые протоколы, оглашены признания, сделанные у следователя, показаны фотографии ДТП (дорожно-транспортного происшествия), зачитаны документы патологоанатомической экспертизы тела Д. И. Брикмана, из которых следовало, что профессор скончался, не приходя в сознание, от многочисленных черепно-мозговых травм и что перелом ключицы и проникающее ранение ребра никакого отношения к летальному исходу не имеют.