Читаем без скачивания Гипнотрон профессора Браилова - Наум Фогель

…Ирина шла за гробом, рассеянно глядя по сторонам, и думала, думала.

“Почему я не пошла вместе с ним? Если бы я не осталась… О чем он хотел рассказать мне? Почему был так взволнован?.. Надо бы сразу поднять тревогу, а я…”

В глаза лезли яркие вывески. “Ателье мод”, – читала Ирина. Какие аляповатые манекены! “Хлебобулочные изделия”… Что значит изделия? Вещи, сделанные из чего-нибудь… Хлебобулочные вещи… Булка… Сдобная булка… Французская булка… Булавка… Буланка… Буланка – это буланая лошадь… светло-желтая… Почти рыжая… Волосы у того тоже были рыжие… “Булка” и “буланка”… Какие нелепые ассоциации! Почему нелепые?.. Ведь корень слова звучит одинаково. Ассоциация по сходству. Эту особенность еще Аристотель открыл. “Горпромремприбор”… Что бы это могло означать? Удивительно, до чего неблагозвучные названия придумывают у нас. В одном слове – пять “Р”… Кто это здоровается с ней? А, часовщик.

Ирина кивком головы ответила на приветствие.

Алеутов стоял у дверей мастерской в синем халате, без шапки, провожая процессию грустным взглядом.

Ирина вдруг вспомнила свои ночные кошмары. “Интересно, почему он привиделся мне? Как это было? Я шла, все больше и больше погружаясь в воду. Сзади всплески… Показалось – Лосев. Обрадовалась, а потом вдруг увидела его с усами и бородкой…”

Ирина снова глянула на Алеутова.

“Глаза… У того, пьяного, были, примерно, такие же глаза. Опять ассоциация по сходству. В сновидениях это часто бывает. Причудливое сочетание образов, картин и событий… Небывалая комбинация бывалых впечатлений и… нелепейшие ассоциации”.

Оркестр, молчавший до сих пор, снова заиграл. Тоскливый мотив траурного марша рвал сердце на части.

27. ПОСЛЕ ИСПЫТАНИЯ

В серой военной палатке висел полумрак. На экране телевизора отчетливо вырисовывался полигон, расположенный за двадцать миль отсюда. Эмерсону хорошо видны были и широкое поле, и лесок на заднем плане, и наспех замаскированные траншеи. Догерти стоял рядом у пульта генератора. Пристли пыхал сигарой за спиной профессора, раздражая его своими неуместными шутками и табачным дымом.

– Атака начнется через полминуты, профессор, – глянув на часы, произнес Пристли. – Не знаю, что вы чувствуете, а у меня поджилки трясутся, как у школьника перед экзаменами.

Эмерсон ничего не ответил. Он сидел, не спуская глаз с экрана. Интересно, о чем сейчас думает Догерти? Профессор скосил глаза в его сторону. Лицо старшего ассистента, чуть освещенное отблесками сигнальных лампочек, было спокойно. “Молодец”, – мысленно похвалил своего помощника Эмерсон.

– Ну, профессор, началось! – произнес, не вынимая сигары изо рта, Пристли.

Эмерсон видел, как поднялись в атаку люди. Когда они добегут до тех кустов, что на пригорке, Догерти должен включить генератор.

Солдаты бегут, обгоняя Друг друга. Впереди – офицеры. Увлекая за собой солдат, они иногда поворачиваются и что-то кричат, размахивая пистолетами.

Все ближе и ближе пригорок. Первая цепь уже почти рядом… Сравнялась. Сухой щелчок нарушил тишину. Это Догерти включил аппарат. Ровный гул наполнил палатку. Профессору Эмерсону нестерпимо хотелось потереть кулаком подбородок. Это желание всегда появлялось у него в минуты сильного нервного напряжения. Но сейчас он заставил себя сдержаться. Внешне он должен оставаться абсолютно спокойным.

Время от времени он отрывался от экрана, чтобы взглянуть на стрелку секундомера. Излучения генератора действовали магически. Уже через минуту бег солдат перешел в тяжелую поступь. Потом они стали пошатываться, спотыкаясь, словно пьяные. Вот один упал, попытался подняться и не смог… Другой… Третий…

– Даже сам господь бог не сумел бы сделать это лучше вас, профессор! – воскликнул Пристли. – Они валятся, как мухи!

– Тише, вы мне мешаете! – оборвал его Эмерсон.

Спустя две с половиной минуты все поле было усеяно неподвижными телами. Догерти не спускал глаз с приборов. Генератор продолжал гудеть. На передней панели метались зеленые огоньки, покачивались стрелки многочисленных приборов. Вспыхивала и гасла неоновая лампочка реле времени, отсчитывая секунды. Верньер автомата медленно вращался. Белая линия на нем приближалась к ограничителю. Как только она коснулась его, щелкнули контакты.

Эмерсон посмотрел еще раз на экран телевизора и поднялся. Ему не тер­пелось поскорее поехать туда, на полигон. Внешне он держался так же спо­кой­но, но в душе… Слишком уж напоминали умерших валяющиеся на поли­го­не тела.

Скорее бы осмотреть людей, пощупать пульс, убедиться, что не лучи смер­ти сразили этих солдат, а всего-навсего безобидный сон.

– Прикажите подать машины и пригласите экспертов, распорядился Эмер­сон.

Через несколько минут шесть “джипов” уже неслись к полигону по тща­тельно отутюженной грунтовой дороге.

Люди спали. Спали крепким, казалось, непробудным сном. Пульс чуть за­­медленный, зрачки немного расширены, дыхание ровное, спокойное. Да, эк­с­пе­римент можно считать блестяще удавшимся! Теперь только убедиться в пра­вильности дозировки.

– И долго они будут дрыхнуть? – спросил Пристли, толкнув ху­до­ща­во­го солдата в бок носком ботинка.

– Аппарат отдозирован на 118 минут, – ответил профессор, морщась от раздражения, вызванного гру­бым жестом полковника. – Допустимы колебания в ту или иную сторону не больше пяти–шести минут. Здесь некоторое значение имеет состояние нервной системы, утомленность организма. Те, что недостаточно спали, этой ночью, могут проснуться немного позже.

– А они не окочурятся здесь? – спросил улыбаясь, толстый врач с широкими погонами на плечах.

– Прошу вас выбирать слова, когда вы их произносите в моем присутствии, – не выдержал Эмерсон. – И вообще, я надеялся, что экспертная комиссия будет составлена из серьезных людей, а не зубоскалов.

– Простите, профессор, – смущенно пробормотал толстяк и поспешил ретироваться. Пристли предложил скоротать время за завтраком. Эмерсон согласился. Он вылетел утром из института, легко позавтракав, и сейчас проголодался. Адъютанты накрыли походные столы в небольшой роще. Ели молча. Неподалеку, на широкой поляне, валялся полк солдат, почти три тысячи человек. Это действовало угнетающе даже на Пристли. Догерти сидел, угрюмо насупившись.

Люди стали просыпаться спустя два часа. Солдаты подымались, отряхивались, с испугом оглядываясь на товарищей. Кое-кто еще мирно похрапывал, раскинув руки. Офицеры, смущенные непонятным явлением, с нарочитой громкостью отдавали приказания.

Уже вечерело, когда тяжелый самолет приземлился на аэродроме близ института.