Читаем без скачивания Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде - Владимир Бешанов

К этому времени от Ладожского озера до озера Ильмень против четырнадцати немецких действовали 28 советских дивизий и 6 бригад — около 300 тысяч бойцов и командиров, 2120 орудий и минометов, 200 танков. Силы противника оценивались в 130 тысяч человек, 1000 орудий и минометов, примерно 200 танков и штурмовых орудий. Численное превосходство Красной Армии уравновешивалось нехваткой боеприпасов, необходимостью действовать исключительно вдоль дорог, извечным «как можно скорее» и «любой ценой», неумением командиров решительно сосредоточивать силы на главном направлении, а так-же «отсутствием у нас четкой организационной структуры войск».

Как это выглядело под Тихвином, описал маршал П.И. Кошевой:

«С нашей стороны произвели несколько артиллерийских выстрелов. Снаряды разорвались в траншее противника. Это, как мне объяснили, была артиллерийская подготовка. Затем в сторону врага полетели три красные ракеты, и четыре-пять танков с десантом вышли на средней скорости на указанную им дорогу в колонне с интервалом 25–30 м.

Признаюсь, что ни до, ни после подобной атаки танков с десантом я не видывал, хотя и прошел всю войну. Как только БТ были замечены противником, по ним был открыт артиллерийский огонь. Через минуту головной танк запылал. Пехота десанта разбежалась по полю и залегла. Остальные танки остановились, дали задний ход и на предельной скорости убрались обратно в лес. Враг преследовал их огнем.

В лесу поднялся шум. Кто-то поносил танкистов отборными словами. Те не остались в долгу. В результате танки с десантом в таком же строю вновь показались на злополучной дороге, но уже без артиллерийской подготовки атаки: снарядов для нее не имелось. Все повторилось сначала. Запылали еще два танка; десант, потеряв несколько человек, рассыпался по полю. Оставшиеся машины повернули назад…

Сердце мое и сознание протестовали против того метода наступления, свидетелем которого мне довелось быть. Не так следовало атаковать и готовить бой. Не были продуманы ни подготовка, ни обеспечение успеха. Бойцов и технику бросили на съедение врагу, понесли ничем не оправданные потери и не добились ни малейшего положительного результата. Боем по-настоящему никто не управлял. Представлялось, что никто из командиров должным образом не подумал о том, что побеждает живой, а не мертвый воин».

Как и на маловишерском направлении, соединения 4-й армии упрямо ходили во фронтальные атаки на вражеские опорные пункты, не пытаясь отыскать в обороне противника слабые места или совершить обходной маневр. Например, северная и восточная оперативные группы пять дней штурмовали соответственно совхозы «Смычка» и «1-е Мая», пока не решились их обойти. К тому же, имея трехкратное превосходство над противником в артиллерии, наступающая сторона распределила ее равномерно по всему фронту полуокружения, умудрившись достигнуть оперативной плотности 3–4 ствола на километр. Боевые действия по-прежнему велись вслепую, с «невидящими глазами». Пушкари, не получая данных от разведки, стреляли наугад и только по переднему краю.

Начальник армейской артиллерии попытался было привлечь к корректировке огня авиацию — прием, известный со времен Первой мировой войны, но получил от представителя ВВС удивительный ответ: «Для наших летчиков это дело непривычное». Единственная разведывательная эскадрилья имела на вооружении одномоторные гидросамолеты МБР-2 с двумя пулеметами и крейсерской скоростью 160 км/ч. Будучи легкой добычей для немецких истребителей и зениток, днем они летать не могли и использовались исключительно для ночных бомбардировок. Зато» в этом качестве, судя по сводкам политотделов, урон врагу наносили страшный, укладывая немцев целыми полками. Вот как лихо описывала в ноябре действия 41-й эскадрильи газета «На страже Родины»:

«Эскадрилья ночью пересекла линию фронта и ворвалась в тыл противника, где немцы чувствовали себя в безопасности. Вражеские автоколонны шли с горящими фарами. Подожженные немцами деревни ярко пылали, освещая всю местность далеко кругом. Шагающие по дорогам отряды вражеской пехоты были хорошо видны сверху.

Тут наши летчики разгулялись, наши стрелки-радисты понатешились. Уничтожая бомбами танки, машины, батареи, наши самолеты переходили на бреющий полет и поливали мечущиеся полчища врага пулеметными струями. Разгром был полнейший. Враг бежал в разные стороны, оставляя тысячи трупов. А эскадрилья, исчерпав свои боеприпасы, вернулась к себе на аэродром за новым грузом. Этот груз она тоже обрушила на головы врага.

На утро весь личный состав эскадрильи ликовал».

Невозможно представить, что здесь описан рейд на Любань четырех летающих лодок, способных поднять в воздух по шесть 100-кг бомб. Жаль, мало было у Красной Армии такой «грозной» техники.

Удивляет тот факт, что все четыре года войны советские наземные войска проклинали германские «рамы» и «костыли», не дававшие покоя ни на передовой, ни в тылу. И за все это время наши генералы так и не заказали подобные машины советской авиапромышленности. Когда армии понадобился фронтовой бомбардировщик, конструктор Петляков «сконструировал» его за месяц, срисовав закупленные в Рейхе чертежи дальнего истребителя Ме-110. В том же «сейфе» лежала и документация на недоброй памяти двухфюзеляжный ФВ-189, но до нее руки дошли лишь после падения Берлина. До конца войны корректировка артиллерийского огня с воздуха так и осталась для сталинских «соколов» непривычным делом.

В ходе тихвинской операции выяснилось также, что в стрелковых подразделениях, целиком положившихся на «богов войны», которые постоянно жаловались на нехватку боеприпасов, боезапас к ротным и батальонным минометам оставался неиспользованным. Как поясняют наши историки, недооценивали, оказывается, комбаты эффективность минометного огня (хотя о немецких минометах существовало противоположное мнение), а главное, не умели их применять. Пришлось изъять из батальонов минометные роты, из полков минометные батареи, свести их в минометные батальоны и минометные дивизионы и использовать централизованно под руководством более обученных товарищей.

Вскоре, несмотря на очередную директиву Ставки от 24 ноября, приказывавшую развить наметившийся успех и разгромить совместными усилиями «всю вражескую группировку восточнее реки Волхов», и прибытие из Москвы в помощь Мерецкову маршала Кулика, и без того неспешное продвижение советских войск совершенно прекратилось, составив в среднем 5–8 км. Более того, еще 27 ноября генерал Гальдер считал, что наступление группы «Бекман» на Шум развивается достаточно успешно, и лишь 30 ноября в дневнике появилась запись: «Теперь становится все более очевидным, что предпринятое нами наступление на Шум было ошибкой. Главный удар группы Бекмана должен быть направлен на Волховстрой. Отдан соответствующий приказ». Но было поздно. Фронт ненадолго замер в шести километрах к югу, юго-востоку от Волхова и непосредственно у станции Войбокало, а 3 декабря 54-я армия, получив из Ленинграда тяжелые танки КВ, переправленные по льду Ладожского озера, нанесла контрудар по левому флангу группы «Бекман». Войскам ударной группировки, в которую входили 311, 285, 80-я стрелковые дивизии, 6-я бригада морской пехоты и 122-я танковая бригада, ставилась задача выйти в район Кириши и отрезать противнику пути отхода. Немцы отчаянно сопротивлялись, опираясь на систему взводных и ротных опорных пунктов, созданных в деревнях и поселках, на высотах и перекрестках дорог.

5 декабря, перегруппировавшись, сосредоточив главные силы на своем левом фланге и получив пополнение людьми и боеприпасами, продолжила наступление армия Мерецкова. Советские войска продвигались очень медленно. Перелом наступил только 7 декабря, когда левофланговые соединения 4-й армии прорвали оборону противника западнее Тихвина и, выйдя к Ситомле, создали угрозу перехвата единственной коммуникации его тихвинской группировки. Он совпал с переходом Красной Армии в контрнаступление под Москвой. 191-я и 65-я стрелковые дивизии вплотную подошли к Тихвину, огневые позиции заняли 200 орудий и два дивизиона гвардейских минометов. «Противник производит массированные артиллерийские налеты на город, — отметил генерал Гальдер. — Наши войска физически переутомлены. Это состояние усугубляг ют морозы, достигающие 30–35 градусов. Из пяти наших танков только один может вести огонь». В 8-й танковой дивизии наличествовало 28 офицеров, 146 унтер-офицеров, 750 солдат.

8 декабря германское командование приняло решение об эвакуации Тихвина и отводе своих войск на расстояние, «с которого можно воздействовать артиллерийским огнем по городу». 9 декабря, после жестокого ночного штурма, советские войска вошли в Тихвин.

О победе немедленно возвестило Советское информбюро: «В боях за Тихвин разгромлены 12-я танковая, 18-я моторизованная и 61-я пехотная дивизии противника. Немцы оставили на поле боя более 7000 трупов. Остатки этих дивизий, переодевшись в крестьянское платье и бросив вооружение, разбежались в лесах в сторону Будогощь. Захвачены большие трофеи, которые подсчитываются». Интересно, что из этого же сообщения сталинские «братья и сестры» впервые и узнали, что Тихвин был захвачен немцами «дней десять назад». Кстати, и 12-я танковая, и 18-я моторизованная дивизии, и остальные соединения корпуса Шмидта (и сменившего его генерала Арнима) уже были один раз «разгромлены» в сообщении Совинформбюро от 22 августа вместе с совершенно мифическими в 1941 году 11-й и 30-й дивизиями СС. И все же на этот раз им досталось: в Тихвинской авантюре 18-я мотодивизия потеряла почти 9000 солдат, к Волхову вышел 741 человек.