Читаем без скачивания До чего ж оно все запоздало - Келман Джеймс

…

А ты что скажешь?

Я не говорил, что он замешан в политике.

Мы спрашиваем не о том, чего ты не говорил, а о том, что ты скажешь, нас это интересует.

…

Задержанный отказывается комментировать сказанное.

Да ничего я комментировать не отказываюсь, просто пытаюсь припомнить, что я сказал, по-моему, я сказал, что он торговец. Я знаю, что он работает на рынке.

И кем же?

Сэмми пожимает плечами. Купля-продажа.

Купля-продажа чего?

Ну, всякой всячины.

Всякой всячины.

И ты просто столкнулся с ним, имея в кармане кучу денег?

Правильно.

Ты в этом уверен?

Да… хотя, ну, в общем, кроме всего прочего, я же был под мухой, могу и ошибиться, но, правда, не думаю то есть насчет него.

Стало быть, это Нога ошибается?

Насчет чего?

Не надо умничать, Сэмми.

Послушайте, я и не пытаюсь умничать, я просто пытаюсь во всем разобраться, хотя бы для себя, я к тому, что, господи, как будто мне нравятся эти провалы в памяти. Я о чем вам толкую-то, я же был полупьяный, не мог ни на чем сосредоточиться, потому что беспокоился, расстроен был из-за ссоры с подружкой, из-за размолвки, даже больше чем размолвки. Может, я с кучей народу встречался, не знаю, не могу вспомнить. Я же не говорю, что Нога ошибается. Но, может, и ошибается. А может, мы оба правы, просто говорим о разном времени или еще чего. Мы оба были под парами, понимаете, надрались из-за этих шальных денег, господи, да я выпивку просто стаканами глушил, друг, вот что я делал, так что как знать, как знать, если честно, я не могу сказать, кого я видел, кого не видел. Вот и все, что я говорю, провал в памяти. А потом меня взяли ваши ребята.

В воскресенье утром.

В воскресенье утром, правильно, у вас там все записано. Сэмми вздыхает; поводит плечами, уж больно они затекли; сгибает и разгибает запястья. Вздыхает еще раз.

Больше тебе добавить нечего?

Да в общем-то нет.

Совсем нечего?

Ну, э-э, я вроде помню, как врезался башкой в фонарный столб, и Ногу прямо скрючило от смеха. Понимаете, он подумал, что это шутка – я вмазался лбом в столб, потому как меня качало; а он же прихрамывает, Нога-то, а тут, пожалуйста, качнуло меня, вот это я вроде помню. Плюс, еще девчонка какая-то пела песенку Пэтси Клайн, под караоке, что ли, – а может, и не под караоке, может, группа какая играла, не помню, помню только, здорово у нее получалось, такое редко услышишь. По-моему, она «Одержимый»[22] пела, а может, и нет. Некоторые так здорово поют под караоке, что и не поймешь, может, они профессионалы, просто попрактиковаться решили.

Ну и наглец же ты, Сэмми.

Да нет, я чего, я просто рассказываю, что в памяти всплывает. Сэмми шмыгает носом, поднимает руки в браслетах, утирает нос костяшкой левой руки.

Что-нибудь еще?

Мне кажется, где-то ночью в субботу попадался мне такой Стюарт, Стюарт Мьюр, он иногда выпивает в «Глэнсиз». Вроде я видел его с женой. Тоже хороший певец, «Битлз» поет, Отиса Реддинга,[23] в общем, шестидесятые. Нет, правда, хороший.

Что-нибудь еще?

Сэмми нахмуривается. Качает головой, расправляет плечи. Извини, приятель, затекли, слишком долго просидел на одном месте. Вообще все болит. Не только глаза, уши тоже и ребра. Я потому и иду нынче утром к врачу

да, долбаные хвастливые ублюдки, вам хотелось наглеца увидать, так я вам, казена вошь, покажу наглеца

Сэмми шмыгает. Чтобы он меня осмотрел. Просто хочется знать, что я в порядке, медицинское заключение и все такое.

…

Вот от сигаретки я бы не отказался, сигаретка это неплохо.

И тяжелый же ты человек, Сэмми.

Так я чего. Просто вы же мне табачок прихватить не дали; сграбастали прямо из ванны.

Сэмми лежит, сна ни в одном глазу. В камере с ним еще один малый. Заговорить не пытается. И слава богу. Не то у него настроение, чтобы выслушивать россказни про полицейский суд. Ё-моё, каким же он себя чувствует старым. Слишком старым для таких игр. Только этого ему и не хватало – еще одного срока. Он его не потянет. Это точно.

Да нет, ни хера не точно; сходил на скок, мотаешь срок. Он уже отмотал за все про все одиннадцать лет. Так и просятся с языка. Интересно услышать, как это звучит.

Такова жизнь. Все становится частью тебя. А как же иначе, и с Элен было то же самое. У нее это лихо получалось – взять твои проблемы и обратить их в свои. Твой срок был ее сроком. Хотя ни хера он ее сроком не был; не имела она права так поступать. В депрессию впадать. Впрочем, чего удивляться, ну и впадала. Кто ж в эту долбаную депрессию не впадает. А он, друг, он ее ни хера не держал, понимаешь, о чем я, хочешь уйти, угребывай.

Ладно, опять ты заводишься. А заводиться не с чего. Просто иногда тебе хочется

Хочется тебе!

Нет, ты подумай, до чего ты дошел. Какой-то ночной кошмар. Каждый раз, просыпаешься – здрасьте вам, новый этап жизни.

Хуже, чем теперь, уже не будет. Теперь ему точно кранты. Самое дно, вот где он оказался. Достиг, на хер, самого долбаного дна, друг, самой, учена мать, распродолбанной преисподней, чистилища; в котором только и дел, что думать. Думать. Вот все, что тебе осталось. Просто думай, блин, о том, что ты сделал, а чего ни хера не делал; смотреть тебе не на что, все равно ничего не увидишь, это просто район бедствия – твой мозг, твоя память, район долбаного бедствия. Есть чему удивляться. Почему это случилось с тобой, а не с каким другим мудаком? Нет, все ж не обычный он малый, Сэмми, вот в чем вся штука, не обычный, друг, потому как будь он, в жопу, обычным, ни хера бы с ним и не случилось. Вот как тебе надо рассматривать твою жизнь, надо понять, что ты такого натворил, чтобы отличаться от все прочих. А все остальное, блин, херня, гребаные неудачи, совпадения. Даже то, что ты ослеп. Хотя это не просто СЛУЧИЛОСЬ, я к тому, что это ж не просто СЛУЧИЛОСЬ; ни с того, в фалду, ни с сего, вдруг; это все сучары-фараоны, все они, тупые, долбаные-распродолбаные позорники.

Нет, ты только подумай! Все пошло наперекосяк! Вся твоя хлебаная жизнь! С самого первого шага! Все, блин, наперекосяк! Даже самая что ни на есть глупость, и она туда же! Чувствуешь себя так, будто спрашиваешь у какого-то мудака. Почему все вот так? Почему это случилось со мной, а не с ним! вон он, валяется рядышком, почему с ним-то ничего не случилось, с дрочилой на соседней шконке.

Ты просто

Единственная, кого он любил, это она. Она. Единственная. Она, друг. Понимаешь, если подумать, так оно и есть, она, на хер. Больше у него ничего и не было. Ни хера вообще! Исусе-христе. Вот что хреново-то. Он был никем. Хрен без палочки. Он все ждал и ждал, слишком долго. И ей все это надоело, на хер. Если б она не ушла на прошлой неделе, так ушла бы на следующей. И ни хера ее в этом винить ты не можешь, друг, понимаешь, потому как, господь всемогущий, скорее всего она познакомилась с каким-нибудь молодым мудаком, который в паб завалился, с клиентом, елейным ублюдком, и все у них сладилось. Вместе и умотали. И вся, блядь, история. Точно так же могла бы и раньше уйти. Еще до того, как этот ебаный говнюк, друг, это ебаное слепое говно, друг, это слепое, на хер, говно, ебаный слепой слепой слепой ебаный слепой хмырь слепой блядь ебаный слепошарый ублюдок, который и ходит-то, на хер

и ходит-то на хер

ну то есть хрен знает что.

Сосед опять перднул. Вот и все его занятия. Пердеть во сне.

Сэмми надо подумать, надо подумать. Во что впутался этот мудак Чарли? Ад задроченный! Только и остается, что дивиться, друг, – в его-то возрасте все еще с бомбами возиться, охренеть можно. Сорок же лет, господи прости. А они вроде большего-то и не просили, просто, чтобы Сэмми сказал, что виделся с ним. Подтвердил какую-то их долбаную тряхомундию.

Нога небось проболтался.

Необязательно. Он и Чарли-то ни хера не знал. Он вообще по этой части был полным лохом; по части политики. Думал, что чего-то там понимает, а не понимал. Про Чарли он вообще ничего толком не знал. Как и Сэмми, но это уже другая проблема.