Читаем без скачивания Тихая музыка за стеной (сборник) - Виктория Токарева

Александр лег в больницу. В больнице ему понравилось.

Врач – волосатый еврей в расцвете сил, производил убедительное впечатление. Он успокаивал: операция не сложная, все равно что удаление аппендицита. Быстро, не больно и не опасно.

Вокруг порхали медсестры. Самая ловкая – Танька по фамилии Дабижа. Фамилия похожа на имя.

Однажды во время дежурства Танька спросила:

– Хотите мои зубы посмотреть?

– Зачем? – удивился Александр.

– Ни одной пломбы…

Не дождавшись согласия, Танька широко разинула рот. Зубы были действительно один к одному, новенькие, как из магазина, безукоризненно белые и чистые. Александр подумал невольно, что Танька вся такая – новенькая, промытая молодостью. В животе стало горячо. Ему остро захотелось ухватить Таньку и затолкать под одеяло. Но на завтра была назначена операция. Это остановило. Александр не боялся операции. В операционную пошел легко, как за сигаретами. И очень удивился, когда, отойдя от наркоза, погрузился в боль и в тошнотворное состояние. Из живота торчали трубки.

Александр спросил врача:

– Почему так больно?

– А что же вы хотели? – ответил врач. – Полостная операция, вмешательство в печень…

«Обещали одно. На деле вышло другое, – подумал Александр. – Везде обман и лохотрон».

– Терпите, – сказал врач. – Вы же мужчина…

Танька делала уколы – обезболивающие со снотворным. Александр засыпал, но и во сне ему было больно и тошнотворно.

Через несколько дней Александра отвезли в перевязочную и вытащили из живота трубки. Желчь должна была пойти по своим естественным протокам и участвовать в пищеварении. Но желчь пошла в брюшную полость. Редкое осложнение, которое называется желчный перитонит.

Чего боялись, то случилось. Пришлось делать повторную операцию. Заново разрезать, промывать и по новой вставлять резиновые трубки.

Врач матерился. Он знал, что ему за этого больного надерут задницу, намылят шею, и хорошо, если не снимут с работы.

Врач третий час работал над распростертым телом Александра: промывал, промокал, обрабатывал нужными растворами.

Лицо Александра разгладилось. Он умер.

…Александр ехал на поезде и смотрел в окно. Поезд углубился в тоннель, продолбленный в горе. В конце тоннеля – слепящий свет. Свет приближался. И тут появилась Марго – не прежняя, молодая и красивая, а последняя – старая и больная. Она увидела Александра и вскинула руку. Отмахнулась. Ее жест значил: «Нет, нет, ни за что…» Поезд затормозил. Остановился. Потом медленно двинулся в обратную сторону. Выплыл из тоннеля.

Александр открыл глаза. Над ним висело лицо Таньки Дабижи. А в отдалении маячило лицо второго режиссера Алика Пахомова. Алик шевелил губами, и Александр по губам понял, что Алик матерится. Волнуется.

Александр слабо улыбнулся и едва заметно подмигнул. Алик замер на полуслове.

Александр вернулся с того света и снял пафос трагедии. Александр не любил, когда «слишком». Все должно быть в меру, ибо мера – это и есть талант.

Лена ходила по Франкфурту, Гамбургу и Кельну.

Шел восемьдесят шестой год. У немцев был большой интерес к России, ко всему русскому, в том числе и к литературе. Приглашали, платили, гуляй – не хочу. Потом интерес к русским иссякнет, но это потом.

В каждом городе были свои достопримечательности, но Лену интересовали только магазины. Лена до сорока лет одевалась во что ни попадя – в то, что удавалось перекупить у спекулянтки. Доставался дешевый хлам, пропущенный через третьи руки. И вдруг – сказка венского леса. Вокруг – сады Семирамиды, и денег хватает на все. Лена решила одеться с ног до головы. Она выскочила, как из голодного края. Наша страна и была голодным краем, а каким же еще…

Лена купила себе каждодневное, выходное, спортивное – на десять лет вперед. Купила своей дочке – на пять лет вперед. Бабе Поле – до конца дней и в гроб. Сергею – с ног до головы. Кто же ему еще купит.

Сережины родители впали в бедность, жили на одну только пенсию, вернее, на две пенсии, но это – кошкины слезы. Государство разорило всех и каждого. Заказное банкротство. Лена купила и родителям. Маме Сергея она приобрела модную кофточку, расшитую бисером. Свекровь – вечная женщина, и ее неудобно было оскорбить чем-то старушечьим.

Напоследок Лена зашла в дорогой магазин и купила джинсы для Александра – черные, плотные, на все времена. Александр – человек публичный, на него смотрят, он должен быть лучше всех. Он и есть лучше всех. Простой и сложный. Многослойный. Алкаш и гений. И ангел-хранитель. Он охранял Лену от себя. Вышла бы за него замуж, и прости-прощай литература. А ее дочка бегала бы за бутылкой в винный отдел гастронома и стояла в длинных очередях из хмурых мужчин в серых пальто.

Лену миновала чаша сия. От Александра ей достались любовь и талант. И сама она дарила Александра тем же самым: любовью и талантом. Сверкающие страницы жизни…

Мелькнула мысль: купить что-то Вере. Но что? Вспомнился драный халат. Может быть, купить новый, вместо того. Халат – вещь удобная. Однако ни в одном из немецких городов халаты не продавались. В Германии нет такой продукции.

Александр вернулся из больницы похудевший на семнадцать килограммов. Шея стала тонкой и дряблой, как у индюка. В глазах стоял глубинный страх. Вера ходила на цыпочках, не смела беспокоить лишний раз. Иванушка сидел в комнате Марго, теперь это была его комната, играл на дудке, как пастушок. Дудку он купил на Арбате у народного умельца.

Вера просила:

– Не гуди…

Но Иван гудел. Проси не проси, как об стену горох.

Где-то в Мамырях росла девочка. Вера и Александр делали вид, что ее нет.

В один из вечеров Александр позвал Веру в свою комнату.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – начал он.

– Говори, – равнодушно отозвалась Вера.

Она устала выносить равнодушие Александра. Она каждый день ждала, что он скажет ей все прямым текстом и столкнет в пропасть одиночества.

– Я хотел изменить свою жизнь, но у меня ничего не вышло, – неожиданно произнес Александр. – Теперь ты хозяйка этого дома. Вот возьми…

Александр протянул связку ключей, которая принадлежала Марго. Здесь были ключи от входной двери, от гаража, от почтового ящика, от сейфа, в котором хранились деньги и фамильные драгоценности. Связка ключей – как символ дома. И его вручали Вере.

Сколько она ждала этой минуты? Изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год. Как на соревнованиях, бежала с Леной наперегонки, и вот – обогнала. Финиш. Победа. Залп в небо.

Вера взяла ключи. Связка была тяжелой. Влага подступила к носу. Вера подсморкнула и пошла на кухню. Не как домашняя раба, а как полноправная хозяйка. Ключница.

Вера села на стул. Прислушалась к себе. Тишина. Вера не испытала минуты ликования. Ее тоже передержали. Она устала. Но сквозь усталость, вернее, поверх усталости разливался покой. Полный покой победы. Не надо больше бежать наперегонки, бояться, ненавидеть. Можно просто жить. И любить ближнего.

Ключи еще помнили руки Марго. Вера не сомневалась, что Марго продолжает ей помогать с того света. Спасибо тебе, Марго.

Через два дня позвонила Татьяна Дабижа. Трубку взяла Вера.

– Можно Александра Алексеевича? – спросила Татьяна.

– А что вы хотели? – строго спросила Вера.

– Передайте, что он должен явиться завтра, во вторник, сдать кровь на биохимический анализ, печеночные пробы, билирубин…

– Одну минуточку. Я его позову, сами передайте. – Вера не собиралась запоминать все эти медицинские термины. Забивать голову ерундой.

– Тебя! – громко крикнула Вера.

Александр взял трубку.

– Завтра, во вторник, явиться к восьми утра, натощак, сдать кровь на анализ, второй этаж, кабинет двести семнадцать. Явка обязательна, иначе мы не можем сделать выписку.

– А попозже нельзя? – спросил Александр.

– Попозже нельзя. Лаборантка уходит.

– А с кем я говорю? – поинтересовался Александр.

– Татьяна Дабижа, – официально представилась Татьяна.

– А, Танька… – узнал Александр и почему-то обрадовался.

Александр явился ровно к восьми.

Танька выглядела хмурой и мстительно всадила иглу в вену.

– А почему ты зубы не показываешь? – спросил Александр.

– Я что, лошадь?

– А почему злая?

– Натощак, – объяснила Танька. – Когда я голодная, всегда злая.

– Пойдем позавтракаем, – предложил Александр.

С этих восьми утра все началось.

Танька жила одна, была свободна как ветер, чем выгодно отличалась от Лены, которая все время норовила усидеть на двух стульях.

Татьяна – не актриса, не писательница. Она просто была молодая и веселая, как щенок. Моложе Александра на тридцать лет и в тридцать раз веселее. Незамутненное восприятие жизни. А это важнее всех других талантов.

Александр никогда не проявлял инициативы в отношениях с женщинами. Инициативу всегда брали женщины. Именно так и случилось в последнем случае. Танька оказалась энергичной, азартной и опытной. Она сама устремилась к Александру, сама взяла ослабевшего режиссера за шкирку и сама засунула его в свое новенькое молодое тело.