Читаем без скачивания Похищение Муссолини - Богдан Сушинский

— Мне не хотелось бы, чтобы вы еще раз упомянули о ней вслух, дорогой штурмбаннфюрер, — грубо осадил его Скорцени.

— Но ведь я упомянул о ней впервые. И прошу вас об этом, как об услуге земляку. Готов повести на приступ виллы первую волну штурмующих.

— Первую? Вы представляете себе это так, будто мы будем взбираться на ее стены по штурмовым лестницам? У вас богатая фантазия, Умбарт.

— И все же, когда человек стремится повести на приступ первую волну, отказывать ему в этом грешно, — смело вмешался в разговор оберштурмфюрер.

— Вы появляетесь, как ангел, Родль. Всегда в нужную минуту и всегда над ликом страждущего.

— Война заканчивается. Возможно, что эта мой последний шанс, — уже почти канючил Умбарт. — Лучше погибнуть в этой операции, чем от пули завшивленного итальянского партизана.

— О, да на вас тоже воздействует бонапартистский воздух Корсики! — лениво отшвырнул салфетку Скорцени, поднимаясь из-за стола. — Вот только не каждая Санта-Маддалена превращается в Святую Елену.

— Браво, гауптштурмфюрер. Вы — философ. Я всегда считал, что возглавить диверсионную службу рейха может только философ. Хотя у штурвала нашего государства топчется слишком много людей, лишенных всякой фантазии.

46

Власевич появился неожиданно. Рослый, кряжистый, он брел, тяжело переставляя ноги, по-волчьи, поворачиваясь всем корпусом, оглядывался, словно затравленный зверь. Карабин в его огромной лапище казался игрушечным.

Он приближался молча, не догадываясь, что свои уже рядом. И сидевшие в засаде диверсанты тоже никак не выдавали себя.

К речушке подпоручик подступал, держась поближе к зарослям, чтобы в любое мгновенье можно было скрыться в них и вновь отстреливаться, отбиваясь от наседающей погони.

Иволгин, который оказался ближе всех к речке и первым должен был окликнуть Власевича, почему-то молчал: Остальные тоже молча проследили за тем, как, перешагит вая с камня на камень, подпоручик переправился через многорукавый плес, прилег за валун и, немного отдышавшись, подполз к воде. Пил он долго и жадно, а потому беспечно. И пока утолял жажду, Курбатов сумел незаметно приблизиться к нему.

— Так как там твоя могильная рулетка, легионер? — Власевич, все еще лежавший на животе, порывисто перевернулся на спину, схватился за карабин и только тогда понял, что рядом с ним, за кустом, командир группы.

— Какого черта вы здесь, ротмистр? Уж эту-то рулетку я бы докрутил сам.

— Похоже, вы недовольны, что оставил именно вас.

— Что вы, ротмистр, — насмешливо ответил Власевич. — Как графиня-девственница после первого бала.

По красновато-лиловому лицу его стекали струйки воды, напоминавшие потоки слез.

— Ну и прелестно!

— Погоня! — вклинился в их разговор голос Иволги-на, все еще пребывавшего где-то за кустами. — Они рядом. За изгибом, — негромко объяснил штабс-капитан.

Курбатов и Власевич на несколько мгновений приумолкли. Красноармейцы уже были по эту сторону скалы и приближались к изгибу тропы.

— Сколько их там, подпоручик? — негромко спросил Курбатов.

— Человек шесть.

— Всем скрыться. Подпоручик, — вон за тот каменистый гребень, — едва слышно распоряжался Курбатов, показывая Власевичу на видневшийся неподалеку каменный шрам. — И дайте красным втянуться в коридор.

— Это и архангелу Михаилу понятно, — проворчал Власевич и, подхватившись, начал отходить, перебегая от куста к кусту.

Первыми появились двое красноармейцев. Они медленно, без конца оступаясь на каменистых россыпях, подкрадывались к речушке, держась по обе стороны тропы. Потеряв «контрабандистов» из виду, солдаты заметно нервничали.

«А ведь, знай они, что имеют дело с диверсантами, наверняка не решились бы столь упорно и долго преследовать их, — хладнокровно прикинул Курбатов, с интересом рассматривая щупловатых низкорослых бойцов. — Эти явно не из пограничной стражи. Разве что отряд прикрытия».

Разведчики преодолели речушку и остановились на том же месте, где несколько минут назад устроил себе водопой подпоручик Власевич. Они внимательно осмотрели кустарник вдоль тропы, но ничего подозрительного так и не заметили. Пока разведчики по очереди наслаждались прохладой горных родников, подошли еще трое.

— Дак ушли они, старшина, — довольно громко, хотя и не совсем уверенно, доложил один из разведчиков.

— Черти б их носили! В поселке или в городе ими займется милиция. Тем более, что одного мы все же подстрелили.

— Но они где-то здесь, неподалеку, — вмешался в разговор кто-то третий. — И что-то не похожи они на контрабандистов. Форма-то красноармейская.

— А в прошлый раз, на том контрабандисте, что с зельем шел, какая была, японская, что ли?

«Хотя бы никто не выдал себя», — подумал Курбатов, прислушиваясь к перепалке преследователей. В левой руке он сжимал пистолет, в правой кинжал, но действовать нужно было наверняка.

— Где надо, разберутся.

— Разбираться сначала будут с нами, — проворчал старшина, Курбатов уже узнавал его по голосу — низкому, нахраписто-хамовитому. — Что упустили. А где это Бураков? Эй, сержант!

— Да вон он, — ответил через несколько секунд один из солдат.

Ротмистр не видел Буракова, но догадывался, что тот, очевидно, показался из-за изгиба троны.

— Войлоков, идешь первым, — распорядился тем временем старшина. — И смотреть в оба, в оба!

— Да ушли они. Дураки, что ли, тащиться по тропе? Не уложили бы овчарку — мы бы сейчас по следу.

— Все равно смотреть!

— Возвращаться надо, старшина, вот что я скажу, — ожил чей-то бас.

— Будто не знаешь, Бураков, что тропа выводит на дорогу. По ней и будем добираться назад, как Бог и устав повелят.

«Возвращаться изволите, господа? — внутренне вскипел Курбатов, терпеливо выслушав всю эту перепалку. — Поздновато. Лишь бы у кого-то из моих нервы не сдали… Да, вовремя остановил их Власевич».

47

Однако нервы сдали у самого Власевича. Вместо того чтобы, как приказано, дожидаться погони у каменного шрама, он неожиданно появился на тропе и открыл огонь по группе.

Кто-то из красноармейцев отчаянно закричал и рухнул на землю, остальные бросились врассыпную. Однако отстреливаться они пытались из-за кустов, где их ждали остальные диверсанты.

Выстрелы, ожесточенные рукопашные схватки… Один из красноармейцев — приземистый сержант с исклеванным оспой лицом, — прорвавшись через полосу кустов, выстрелил в Курбатова, но пуля задела лишь рожок вещмешка. Выстрелить второй раз он уже не успел. Ротмистр захватил ствол винтовки и, подставив подножку, сбил его с ног. Сержант все еще держался за свое оружие, и Курбатову пришлось протащить его несколько метров по земле, прежде чем сумел вырвать винтовку. Только потом ударом приклада буквально припечатал упрямца к валуну.

Через несколько минут все Диверсанты собрались на поляне, где происходила эта схватка. Итог стычки с красными подвел Реутов, доложив, что одному большевичку удалось бежать, остальные убиты. Из диверсантов легко ранен штыком в предплечье Матвеев.

— Царапина. Не стоит внимания, — поспешил успокоить командира поручик-радист.

Барон фон Тирбах, добровольно взявший на себя обязанности санитара, уже снимал с него гимнастерку, готовясь приступить к перевязке.

— Э, да убиты, оказывается, не все, — продолжил прерванный доклад Реутов. — Ваш ротмистр вроде бы оживает.

Все повернули голову в сторону лежащего у камня сержанта, на лбу которого красовалась багрово-лиловая ссадина.

— Фамилия? — пнул его носком в грудь Реутов.

— Бураков, — на удивление быстро ответил сержант. Он выкрикнул это по армейской привычке, словно находился в строю.

— А ведь говорил же тебе старшина: «Смотри в оба», — возник над уже окончательно пришедшим в себя Бураковым ротмистр Курбатов. — Придется наказать, сержант.

Заметив, что пограничник пошевелился и пытается приподнять голову, Кульчицкий занес над ним винтовку с прим-кнутым штыком, однако ротмистр успел остановить его.

— Понадобится. Приведите его в чувство, подъесаул. И уходим. В километре отсюда, накоротке, допросим. Реутов, документы убитых собраны?

— А также два автомата и патроны. Винтовки вывели из строя. Странно: у одних винтовки, у других автоматы;

— Не успели перевооружить. Бросились, когда поняли, что с трехлинейками против шмайсеров не очень-то навоюешься.

48

«Бурка служила мне и матрацем и одеялом, сложенная одежда — подушкой, а темное небо, устланное яркими звездами юга, роскошным пологом. Тишина царила кругом. Слышно было мерное жевание верблюдов да тяжелые вздохи бедных мулов, оставшихся без воды на ночлег. И вот среди этой ночной тишины раздался звучный гортанный говор абана Лихэба, молодого сомалийца…»