Читаем без скачивания Журнал `Юность`, 1973-3 - журнал Юность

Но сейчас мы говорили только об одной стороне развития, которое может дать искусство.

«…Жалок был бы круг наших представлений, если бы мы были предоставлены только своим личным пяти чувствам и мозг наш перерабатывал только пищу, им добытую. Часто один мощный художественный образ влагает в нашу душу более, чем добыто многими годами жизни. Мы сознаем, что лучшая и драгоценнейшая часть нашего «я» принадлежит не нам, а тому духовному молоху, к которому приближает нас мощная рука творчества».

Это уже давно сказал русский писатель Гаршин.

Трудно сказать лучше. В искусствах сокрыт опыт развития человеческих чувств, взаимоотношений, представлений о добре и зле, о прекрасном и безобразном — то, без восприятия чего человек не станет звеном в цепи рода человеческого, в цепи культуры человеческой.

Опыт этот сокрыт, конечно, во всех искусствах. Во всех! И тут одно искусство не может заменить другое. Каждое хранит свою часть информации. Ту, которую не могут нести иные, иначе не жило бы оно тысячелетиями.

Я не знаю, какая из этих двух сторон важнее для развития человека и общества… Но можно ли обойтись без них?

К этим двум сторонам можно прибавить и третью, тоже важнейшую, — развитие у человека влечения к творчеству. На ранних, детских и юношеских этапах искусство может здесь сделать неимоверно больше любой другой человеческой деятельности.

Вот передо мной лежат эти работы… Сколько выдумки, сколько увлеченности и труда! Тут и фантазия и наблюдения. Каждому чувствующему искусство они доставят радость.

Ценны эти работы — подснежники творчества, но не они важнейший итог и продукт творчества ребенка. Та радость, которую испытал ребенок при создании этой работы, — творческая радость — и есть главный, важнейший для человека и для всего общества продукт этой работы.

И если эта радость повторяема, если входит в привычку, она становится потребностью, радостной и мучительной потребностью на всю жизнь, потребностью в творческой жизни.

А что может быть важнее? Если творчество становится сутью человека, жизнь его радостна и нужна людям! Ни одно занятие в детстве и даже в юношеские годы не дает таких возможностей втянуться в творческие радости, кроме искусств. Творчество — ведь это создание неповторимого, личного.

Вот как много в душе, в мозгу человека проделывает, вернее, может проделывать искусство.

Мы будем обеднять себя, пока остается это непонимание задачи и возможностей искусства как деятельности человеческой, как деятельности, в которой каждый человек способен создать прекрасное.

Возможно, это — следствие наивности. Но сколько ещё десятилетий можем мы быть наивны? Растет поколение за поколением, и, наверно, пора сделать так, чтобы радость искусства, радость творчества были сызмальства доступны каждому, где бы он ни жил — в Москве, Воронеже или маленьком, далеком от центров рабочем поселке.

Ведь для этого есть пути.

Есть возможности.

Письмо марта

Дорогая «Юность»! Пишу вам первый раз по очень интересующему меня вопросу.

Мне 19 лет, говорят, самый расцвет — цветущая юность.

В Моём возрасте люди совершают трудовые подвиги, отдают свои силы Родине.

Скучно, да. Пропадает интерес. Нет полной отдачи, приложения сил, желаний.

Я хочу строить дома, дома, города. И хочу строить там, где их никогда не было, где шумят дремучие леса, бродит зверь.

Конечно же, на Дальнем Востоке, в Восточной Сибири.

Осенью 1973 года я отрабатываю на автомобильном заводе два года практики после училища. и хочу ехать строить, обживать нетронутый край.

Но вот не знаю куда.

Абакан — Тайшет — там уже горячее первое время прошло.

Саяно-Шушенская ГЭС уже строится, Усть-Илим — уже и город есть.

Может, вы мне поможете, посоветуете, где сейчас в Сибири ещё только начинается, где ещё только вагончики и размеченные колышками будущие производственные и жилые районы.

В общем, я хочу попасть в начало стройки северной, сибирской, где мороз, где гнус и мошкара.

Нет, трудностей я не боюсь, и это не просто слова.

Мне 19 лет, а я ничего не построил, а мои ровесники когда-то построили Братск, Комсомольск-на-Амуре.

И я хочу, пока молодые годы, пока в жилах бьется горячая кровь.

Что для этого надо?

Я комсомолец с 25 декабря 1970 года, но хотел бы приехать сам, да не знаю, где брать эту путевку, а могут ещё и не дать.

Ведь дают, наверное, лучшим из лучших, а я простой, посредственный.

В общем, я буду ждать от вас ответа…

Коля ПОПОВ

гор. Миасс, Челябинской области.

Ада ЛЕВИНА

ТОРОПИСЬ К НАЧАЛУ

Казалось бы, прекрасное письмо. Ему можно только обрадоваться, и ответ на него может быть только один: вот, мол, Коля, адреса ударных-73, упаковывай вещи, желаем удачи!

Но, признаюсь, я не хотела бы, чтоб Коля получил такой ответ. Письмо Коли Попова вызывает, кроме радости, ещё и сомнения. Особенно вот эта его строчка: «Я хочу попасть в начало стройки северной, сибирской, где мороз, где гнус и мошкара».

Как живо напомнили они мне другие строчки из заявления такого же парнишки, написанные шестнадцать лет назад, когда уходили эшелоны в Братск и Рудный: «Прошу принять меня в Сибирь, т. к. я хочу участвовать в новых электростанциях и заводах…». Я познакомилась с ним на курсах при райкоме комсомола, где завтрашним новоселам преподавали азы строительного дела. Паренек — его звали Эдиком — тоже, как и Коля Попов, мечтал отправиться «строить, обживать нетронутый край», и его не пугали «гнус и мошкара».

Мы договорились: Эдик будет писать с дороги и со стройки подробные письма — как знать, может, из них сложится документальное повествование о том, как он участвовал «в новых электростанциях и заводах». И Эдик сдержал слово, он писал. Вначале восторженные письма с дороги — как ехали, какие песни пели. Потом появились какие-то нотки растерянности — трудности, но не такие, каких он ожидал. Поставили на бетонный завод учеником плотника. В цехе непорядки, вчера простояли, мастер ругается, топор валится из рук, в общежитии кто-то надел его шапку да так в ней и ушел, деньги как-то расползаются…

После долгого молчания пришло письмо: «Во всём здесь я разочаровался… Весною уеду дальше, на Восток, туда, где есть настоящие стройки!..»

Может, и уехал, больше писем не было. Но вот только доехал ли он до той идеальной Стройки с большой буквы, где не будет нежеланных нарядов и требовательного мастера?

Вот что я вспомнила, прочтя, Коля, в твоем письме: «Трудностей я не боюсь». Как представляются они тебе, эти трудности? Если судить по письму, то только в таком облике: «мороз, гнус, мошкара, необжитость». В том, что ты представляешь их только так, виноват, конечно, не Коля Попов девятнадцати лет, а скорее всего мы, журналисты и писатели, от которых ты узнал, что главные трудности новостроек такого рода. А ведь это не так! На стройку прибывает в десять раз больше добровольцев, чем ей нужно рабочих. Но из сотни приехавших остаются десять, двадцать, тридцать. Остальные едут дальше, силе дальше, на некий идеальный передний край.

Помню девушку — комсорга изолировщиц на строительстве Троицкой ГРЭС. Работа изолировщиц трудная, в основном ручная, механизацию надо «выбивать». А тут ещё не выдали «спецмолоко». И вот разговор: «Уеду я в Братск; там все иначе! До весны только доработаю и уеду». «А сама откуда?» «Из Каховки». «Так у вас же там тоже важная стройка и люди ой как нужны!» «Ну какая дома может быть великая стройка? Я там токарем работала в мастерских. Обыкновенность каждый день. Вот взяла путевку и поехала сюда, на Урал. А тут тоже обыкновенность. Нет, я дальше поеду… где романтика!»

Но романтика — это не географическое понятие, а состояние активности души. Она помогает человеку разглядеть поэтический смысл обыкновенности. Тем более, что и новостройки нынче иные.

Вот только что приехала я со строительства Лисаковского горно-обогатительного комбината. Стройка эта, заметь себе, Коля, самая наиударная, помечена на всех картах комсомольских строек, находится под особой опекой и шефством комсомола: нужна стране лисаковская руда. Растет Лисаковск в 100 километрах от города Рудного — ровесника города Братска. Но растет, опираясь на опыт Рудного и именно поэтому существенно отличаясь от него. Рудный начинался с палаток и бараков, времянок, которые, конечно же, стоят до сих пор и с которыми мыкается выросший город. Первый дом, построенный в Лисаковске, имел пять этажей, балконы, газ. Сейчас в городе семьдесят таких домов. Ничего начерно, все набело. Нынешний Лисаковск не черновик будущего города, а первая частица его. Он будет не перестраиваться, а просто расти, прирастать.