Читаем без скачивания Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся эта публика в восторге от «Снегурочки». Поссе и Пятницкий приедут из Питера к 20-му. Это — законно. Видели бы Вы, как хорош бобыль — Москвин, царь — Качалов и Лель — Ольга Леонардовна! Она будет иметь дьявольский успех — это факт! Его разделят с нею и все. другие, но она — ошарашит публику пением, кроме красивой и умной игры. Музыка в «Снегурочке» — колоритна до умопомрачения, даром что ее кривой Гречанинов писал. Милый он человек! Любит народную песню, знает ее и прекрасно чувствует.
Художественный театр — это так же хорошо и значительно, как Третьяковская галерея, Василий Блаженный и все самое лучшее в Москве. Не любить его — невозможно, не работать для него — преступление, ей-богу!
Я, знаете, преисполнен какой-то радостью от «Снегурочки» и хотя видел в Москве вещи ужасно грустные, но уехал из нее — точно в живой воде выкупался. Видел я, например, женщину редкой духовной и телесной красоты, Давно я ее знаю — дивная женщина! И вот она уже девятый месяц лежит в постели полумертвая и полуумная от того, что жизнь — грязна, лжива и нет в ней места для хороших людей. Женщина эта заболела от того, что огромная масса других женщин сносит легко; — от несоответствия мечты с действительностью. Жалко мне ее так — что если б надо было убить человека для ее здоровья и счастья — я бы и убил.
Больше писать не буду, ибо хочется ругаться и стало грустно. Жена кланяется Вам и благодарит за портрет.
Будьте здоровы! Крепко жму руку. Просить Вас приехать в М[оскву] к 20-му — не смею. Но хочется мне этого — ужасно. Нет, уж поезжайте за границу. Пьесу кончили?
Купил Ваш 2-й том. Сколько там нового для меня! Если б Вы высылали мне корректуры следующих томов! Это облегчило бы мне мою задачу:
Всего доброго!..
Ваш А. Пешков
117
А. П. ЧЕХОВУ
Между 1 и 7 [14 и 20] октября 1900, Н.-Новгород.
Дорогой Антон Павлович!
Я только что воротился из Москвы, где бегал целую неделю, наслаждаясь лицезрением всяческих диковин, вроде «Снегурочки» и Васнецова, «Смерти Грозного» и Шаляпина, Мамонтова Саввы и Крандиевской. Очень устал, обалдел и — рад, что воротился в свой Нижний. «Снегурочкой» — очарован. Ол[ьга] Леон[ардовна] — идеальный Лель. Недурна в этой роли и Андреева, но Ол[ьга] Леон[ардовна] — восторг! Милая, солнечная, сказочная и — как она хорошо поет! Музыка в «Снегурке» до слез хороша — простая, наивная, настоящая русская. Господи, как все это было славно! Как сон, как сказка! Великолепен царь Берендей — Качалов, молодой парень, обладающий редкостным голосом по красоте и гибкости. Хороши обе Снегурки — и Лилина и Мундт. Ох, я много мог бы написать о этом славном театре, в котором даже плотники любят искусство больше и бескорыстнее, чем многие из русских «известных литераторов». Для меня театр, Васнецов и сумасшедшая семья Книппер — дали ужасно много радости, но я боюсь, что Вам, мой хороший, любимый Вы мой человек, от моей радости будет еще грустнее в этой чортовой пустынной и тесной Ялте. А хотелось бы мне, чтоб и Вас жизнь осыпала целой кучей искр радости. Уезжайте куда-нибудь!
Хорошо побывать в Мос[кве], но быть в ней неделю — утомительно. Видел я Мамонтова — оригинальная фигура! Мне совсем не кажется, что он жулик по существу своему, а просто он слишком любит красивое и в любви своей — увлекся. Впрочем — разве можно любить красивое — слишком? Искусство — как бог, ему мало всей любви, какая есть в сердце человека, ему — божеские почести. И когда я вижу Морозова за кулисам» театра, в пыли и в трепете за успех пьесы, — я ему готов простить все его фабрики, — в чем он, впрочем, не нуждается, — я его люблю, ибо он — бескорыстно любит искусство, что я почти осязаю в его мужицкой, купеческой, стяжательной душе.
Васнецов — кланяется Вам. Все больше я люблю и уважаю этого огромного поэта. Его Баян — грандиозная вещь. А сколько у него еще живых, красивых, мощных сюжетов для картин! Желаю ему бессмертия.
Крандиевская. Простая, милая женщина, глухая. Любит Вас — безумно и хорошо понимает. Славная баба, совсем не похожая на «интеллигентку». Говоря с ней, приходится кричать, но это ничего, — она тоже многое любит, и со страстью. А мне это дорого. Шаляпин — простой парень, большущий, неуклюжий, с грубым умным лицом. В каждом суждении его чувствуется артист. Но я провел с ним полчаса, не больше.
Очень мне понравился в этот приезд умница Данченко. Я прямо рад, что знаком с ним. Я рассказал ему мою пьесу, и он сразу, двумя-тремя замечаниям, меткими, верными, привел мою пьесу в себя. Все исправил, переставил, и я удивился сам, как все вышло ловко и стройно. Вот молодчина!
У Книппер я обедал с женой. Анна Ивановна пела вместе с дочерью а одна — хорошо! Тут же была мать Средина — прекрасная старуха. Удивительно, что все хорошие старухи, которых я знаю, обладают безобразными физиономиями. Хорошо у Книппер — просто и чертовски весело.
В неделю эту я пережил чорт знает как много! Я поехал в М[оскву] под таким впечатлением: за два дня до отъезда вхожу в квартиру Чешихина-Ветринского — может, знаете его книги о Грановском и сороковых годах? — вхожу и — вижу: на пороге его квартиры лежит брат его жены, 17-летний мальчик, а голова у него сорвана и вдребезги разбита, так что на шее висит одна нижняя челюсть. Неподалеку лежит часть лба и кусок щеки, а между ними — открытый глаз. На потолке, стенах — мозг и кровь. В руках мальчика — двустволка. Он выстрелил себе в рот из обоих стволов дробью. От любви и от недостатка правды в жизни.
В тот же день получил телеграмму из Мос[квы]: «Зина скончалась». Зина — это чудная женщина, мать четверых детей, дочь той барыни Позерн, которой я посвятил одну свою книжку. Это был человек кристально чистой души. Она однажды увидала, как ее муж расстегивал кофточку на груди швейки, жившей в их доме, и, увидав это, — упала на пол.
