Читаем без скачивания Зов Амазонки - Аркадий Фидлер

В 1915 году капитан Дельгадо на своей «Свободе» не смог добраться до начала Укаяли68. В районе Чикоса бушевали пожары, и капитан хотел прийти на помощь пострадавшим, но, получив ранение, предпочел не вмешиваться и бросился наутек. Удирая на всех парах, он включил сигнал тревоги и с сиреной, воющей днем и ночью, мчался к низовьям реки. Проплывая мимо жилищ асьендадо, он кричал им:

— Удирайте! Индейцы нападают! Удирайте!

Индейцы действительно напали. Под предводительством Тасулинчи они двинулись из Гран Пахоналя, чтобы отомстить за все долгие обиды и издевательства. Повстанцы собрались на реке Унуини и отсюда начали совершать набеги на все асьенды, расположенные вниз по Укаяли. Первой подверглась нападению Чикоса, и пятьдесят ее жителей погибли. Обитатели следующих асьенд уже проведали о случившемся и принялись удирать вниз по реке. Но дубины и стрелы сделали свое дело: через несколько дней в верховьях Укаяли на пространстве в двести километров не осталось ни одного белого. Только в Кумарии кампа натолкнулись на организованную оборону белых и, прекратив дальнейшее преследование, ушли в лес.

В течение нескольких последующих лет асьендадос совсем не показывались в верховьях Укаяли. Со временем новые искатели счастья начали заселять эту местность, проделывая то же самое, что и их предшественники: они выращивали кофе, хлопок, барбаско, сахарный тростник и искали дешевые рабочие руки. Строптивое племя по сей день не склонило головы. И сейчас асьендадос бледнеют от страха и сон покидает их, когда проносятся слухи о приближении индейцев-мстителей. Эти тревожные вести несутся, как лавина, от асьенды к асьенде. Иногда они оказываются высосанными из пальца, порой же не лишены основания.

Случилось так, что из Кумарии в Икитос я возвращался на пароходе сеньора Дельгадо «Либертад». Я вез с собой несколько десятков живых зверей. Дельгадо вез одну молодую индианку, крепкую, толстую и некрасивую кампа. Никто о ней не заботился, девушка спала обычно на палубе, приткнувшись в уголке. На ее лице постоянно блуждала бессмысленная улыбка, хорошо знакомая мне, — улыбка индейца, только что оторванного от родных лесов и растерявшегося среди окружающей его враждебной цивилизации.

Индианка подружилась с моими зверюшками. Я был очень доволен, она помогала мне кормить животных, ухаживать за ними и охотно возилась с ними. Ее как бы сближала с ними общность судьбы.

Вечером после ужина мы с капитаном сидели за черным кофе и курили. Дельгадо на недурном французском языке излагал свои мечты о возвращении в Европу, в Женеву, где прошли лучшие годы его жизни.

— А вас не беспокоит, — говорю ему, — что в Европе существует Лига охраны прав человека и вам могут там всыпать?

Дельгадо весело рассмеялся, сделал презрительный жест рукой и сказал только:

— Oh mon Dieu!..69

Он твердо был убежден в полной безнаказанности.

51. ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАЛЕНЬКОГО КАМПА

Разговор о рабстве на Укаяли напомнил мне об одном интересном приключении, случившемся несколько месяцев назад. Когда я ехал из Икитоса в Кумарию, на наш пароход «Синчи Рока»в Контамане села некая малокровная дама, перуанка. С ней был мальчик с глупым выражением лица и цветом кожи еще более бледным, чем у матери, а также другой мальчик, индеец, у которого было красивое личико с пухлыми щечками, блестящие, умные глазенки, изрядный животик. Он чистил бледному сыну сапоги и выносил ночные горшки за малокровной мамашей.

Мы с Чикиньо почувствовали к индейскому мальчику большую симпатию и молча обменивались с ним улыбками. Малокровная дама заметила это и сказала мне:

— Красивый мальчик, не правда ли? Здоровый, прилежный.

— Прилежный? Разве он ходит в школу? — брякнул я.

Дама несколько смутилась.

— Да нет, зачем же… Он прилежен в труде. Нравится он вам?

— Очень. А сколько ему лет?

— Десять. Это кампа, и если хотите — я недорого продам его вам.

Я уже кое-что слышал об укаяльских нравах, и поэтому такое предложение не прозвучало для меня как гром среди ясного неба. Напротив, я даже деловито спросил:

— За сколько?

— За сто соле.

Это была цена стандартного мужского костюма. Не так уж дорого за такого красивого мальчика! Оставалось только узнать, какие права на него я приобрету.

— Права? Да все права! — воскликнула дама. — Он будет вашей собственностью, как и любая ваша вещь — как часы, как ружье, костюм. Существует только одно ограничение, — добавила она, кокетливо улыбаясь. — Его нельзя убить без особенной причины, это запрещено законом.

— А закон не запрещает иметь раба?

— Закон не запрещает усыновить мальчишку.

Пока дама уговаривала меня купить мальчика, он стоял в стороне и, как всегда, улыбался мне своими умными черными глазами, не подозревая, что решается его судьба.

Ночью я спал плохо. Комары не докучали, но зато разговор с дамой не выходил у меня из головы. Судьба мальчика волновала до глубины души, надо было найти какое-то человеческое решение. Но какое? Приобрести мальчика в полную собственность? Невозможно. Я пытался представить себе, как поступил бы на моем месте любой средний европеец. Несомненно, он купил бы мальчика и возвратил ему свободу. И я решил поступить так же.

На следующий день за завтраком я поведал свои планы капитану Ларсену и попросил у него совета. Ларсен выпучил на меня глаза, как на сумасшедшего, и, ошеломленный, сказал:

— Мне понятно, что вы хотите его купить. Понятно, что вам его жаль… Но то, что вы хотите дать ему свободу, совсем непонятно. Свободу? Скажите, как вы себе это представляете?

— На ближайшей пристани отдам его на попечение местным властям…

— На попечение властям?! — разразился издевательским хохотом капитан.

— Либо отдам его какому-нибудь честному гражданину, — поправился я.

— Честному гражданину?! — повторил Ларсен, продолжая хохотать.

Позже от некоторых пассажиров я узнал, в чем тут дело. Они объяснили мне, что если бы я отдал мальчика кому-нибудь из живущих на берегу, то лицо это сочло бы мальчика своей собственностью и после моего отъезда либо превратило его в раба, либо продало кому-нибудь из пассажиров следующего парохода. Получалось так, что никакого выхода нет. На берегах Укаяли все враждебно маленькому кампа, отовсюду тянутся к нему хищные лапы!

Даже пассажиры на пароходе заволновались. Они пришли к выводу, что я чувствительный филантроп (читай: дурак!), которому денег девать некуда и которого нужно как следует ободрать. И вот все лихорадочно стали придумывать, как бы выклянчить для себя мальчика. Каждый действовал по-своему: кто ложью, кто лестью, кто хитростью, а кто и обезоруживающей искренностью, как, например, преподобный дон Хуан Пинто, у которого глаза с поволокой и сердце, плененное донной Розой де Борда. Кавалер этот с истинной грустью попросил меня, чтобы я купил для него мальчика: он хотел бы подарить его даме своего сердца.