Читаем без скачивания Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

Е. И. В. Наслѣдникъ Цесаревичъ среди офицеровъ эскадры Тихаго океана. (Снято на фрегатѣ «Владимiръ Мономахъ»).

На резкий окрик командира он съежился и, заморгавши глазами, вошел на палубу, притворяясь недоумевающим младенцем. Поставщики отказались взять уголь обратно, ссылаясь на то, что его выбирали сами наши «опытные специалисты» — ревизор и старший механик. Пришлось покупать уголь у другой фирмы, а наш «бенгальский камень» решено было свезти на берег и поручить самому Ф-у продать его за бесценок, если найдутся охотники на это добро. И наша куча с надписью «Monomack’s coal» еще много лет оставалась на берегу.

Началась новая страда — выгружать около 800 тонн угля через узкие трубы угольных ям по маленьким корзинкам. Эта работа при тропической жаре и частых дождях продолжалась около недели. Затем мы приняли новый уголь и дней через 10 вышли в океан. Угольная эпопея отняла у нас 20 дней. В последних числах мая мы вышли в океан, спустились на юг и, пройдя штилевой полосой, обогнули остров Сокотра; на этом круге мы не чувствовали свежего муссона. Уголь горел отлично, и мы шли 12 узлов. На 8-й день прошли Гвардафуй и вошли в Аденский залив, взяв курс на NW. Здесь, под африканским берегом, муссон был ослаблен и дул он не в нос, а в левый борт, давая возможность нести косые паруса, прибавлявшие нам ходу.

На этом пути командир заболел очень серьезно, по отзыву доктора, воспалением легкого; а мичмана болтали, что причиною его угнетенного настроения был инцидент с углем; ему тяжело было разочароваться в избранном им самим ревизоре. Мне и старшему штурману пришлось его заменять. В Адене ему стало лучше, и он вышел наверх. В Аден мы пришли в первых числах июня. Здесь уголь опять пришлось принимать в запас, так как предстоял длинный переход Красным морем с противными (летом) северными ветрами. Дня три мы опять промучились, окутанные угольной пылью, и, вымывшись, пошли дальше в Суэц и Порт-Саид. Проходя остров Перим с его сильными укреплениями, невольно отдашь должную дань разумной, дальновидной политике англичан, сумевших занять все проливы на земном шаре и этим крепко держащих в своих руках все мировое мореплавание.

В Красном море, не встретив ожидавшихся северных ветров, пришли благополучно в Суэц на 7-е сутки. На следующий день, дождавшись своей очереди, мы вошли в Суэцкий канал. На ночь мы стали на якорь в Измаиле и на утро пошли опять каналом, и поздно вечером пришли в Порт-Саид. Здесь, благодаря хорошо организованным артелям туземцев и негров, погрузка угля происходит очень быстро, и в один день мы уже с нею покончили.

Освободившись затем обильным мытьем от угольной пыли и устроив для команды «баню» в импровизированной палатке, мы следующие три дня отдыхали, ничего не делая и спуская команду на берег, чтобы освежить их после томительных переходов и угольной эпопеи в злополучном Коломбо. Почти вся команда успела перебывать здесь на берегу и сделать запасы табаку и фруктов (фиников). Офицеры же покупают так называемые «Каирские» папиросы из египетского табака, который известен по всей Европе, он очень душист и мягок.

Русский консул немец Brun прислал почту, и я получил от жены письмо после долгого промежутка.

20-го июня направились на остров Мальта — опять в английский порт. На четвертый день утром фрегат вошел в обширную, почти круглую гавань города La Valetta. Этот порт, принадлежавший когда-то Мальтийскому Ордену, теперь служит главною стратегическою базою английской Средиземной эскадры. Бросаются в глаза ярко-желтые обрывистые берега (мальтийский известняк), точно выкрашенные охрой, с довольно узкими воротами. Эта природная гавань имеет вид котла, на вертикальных стенках которого лепятся старинные дома, церкви и вообще все городские и портовые постройки. La Valetta представляется городом, сохранившим характер средних веков, а стоящий на рейде английский флот с современными броненосцами являет собой резкий контраст с городом. Здесь рядом как бы совмещены две картины из различных эпох. Военные и морские власти — все англичане, а жители города сохранили свою национальность и свой язык. Пополнив уголь, мы ушли в Кадикс. Все наши переходы Средиземным морем сопровождались ясной, тихой погодой. После того пекла, которое мы испытали в тропиках, и в особенности в Коломбо, здесь мы чувствовали себя прекрасно, точно летом на даче. Приближалось время возвращения в Россию, и я принялся «наводить чистоту» и окраску.

Гибралтар мы проходили на третий день плавания, а на следующее утро, с восходом солнца, вошли в Кадикс. Белый город с крепостными стенами блестел под яркими лучами южного солнца, и мне было приятно вспомнить, как 10 лет назад я был очарован этим живым памятником былого могущества средневековой Испании, с ее гордым поэтическим народом, с красавицами-испанками, боями быков и прекрасными винами… Но теперь при входе на рейд старшему офицеру следует отбросить поэзию: надо заботиться о прозе — скорейшей погрузке угля, чтобы обеспечить фрегату беспрепятственное стремление домой — в родную страну, хотя и бедную, темную, в сравнении с пройденными нами богатыми колониями, но в страну, где нас ждут с нетерпением дорогие нашему сердцу и близкие нам семьи.

Здесь я получил с полдюжины писем от сослуживцев с заказами на вино от Скрыдлова, Пилкина, Бирилева, Нидермиллера, Вирениуса, каждый просил привезти по несколько бочек мадеры, марсалы и испанских вин. Это обычные поручения, получаемые судами, проходящими по «винным портам» на пути в Россию. Для себя я тоже решил взять немалые запасы испанских вин, и на этот раз я сам съехал на берег. Громадные погреба фирмы «La Cave» находятся за городом. Времени ушло много на выбор вина, и только поздно вечером я вернулся в город. Офицеры трунили, что в Кадиксе фрегат наш сел на целый фут глубже от принятой массы вина: для Кронштадтского Морского собрания, Гвардейского экипажа, для своей кают-компании, кроме того, каждый офицер взял для себя по несколько бочонков вина. Здесь были взяты хереса: amontilado, manzanilla, malaga, oporto, pajaretta, lacrima Cristi и др. Мадерой и марсалой мы запаслись в обилии еще на Мальте. Теперь наши трюмы и погреба были битком набиты этим драгоценным грузом.

В письме своем капитан I ранга А.А. Вирениус (он служил в те времена в Морском Техническом Комитете в должности помощника Главного инспектора минного дела) сообщал мне, что я буду назначен помощником Главного инспектора по минному делу на должность, соответствующую чину капитана I ранга. Странно, я еще не вернулся, а меня, не спросив, назначили на «береговую», хотя и высшую должность.

Я готовил себя для чисто морской карьеры, в первое мгновение по получении письма А. А-ча я был недоволен засесть в Адмиралтействе на «береговой» должности, но, теперь окончив сравнительно рано ценз старшего офицера, я рассудил, что корабль 2 ранга получу в командование не ранее, как через 5 лет, и чем эти годы тянуть лямку в кронштадтских береговых экипажах без дела, то лучше жить в Петербурге и занимать почти адмиральскую должность по интересующей меня технике и моей специальности — минного офицера. Во всей дальнейшей моей службе судьба мне покровительствовала: все высшие чины и должности, до начальника эскадры включительно, я получал всегда неожиданно и ранее сверстников.

12 июля фрегат вышел в Шербург. В Бискайском заливе, как и следовало ожидать в летнее время, погода стояла на редкость «дамская» и позволяла мне продолжать окраску фрегата. В Ламанш вошли мы также при ясной погоде и 20 июля стали на якорь на обширном Шербургском рейде. Приемка угля и французских вин здесь несколько затруднялась большим волнением, разводимым довольно свежим ветерком, стихавшим обычно только по ночам. Я здесь закупил жене французской мануфактуры, материи шелка, перчатки, духи и т. п.

В последних числах июля вышли в море для следования в Киль. В Ламанше мы шли в обычном густом тумане, хотя сверху жгло ясное июльское солнце. Кругом по всему горизонту, закрытому от глаз молочною мглой, слышатся со всех сторон гудки и сирены снующих здесь многочисленных пароходов, идущих в океан или обратно, сдавленных в Ламанше, как в узкой воронке. Плавание здесь усложняется еще большим числом банок и отмелей, рассыпанных по всему проливу, и чем ближе к узкому Па-де-Кале, тем они гуще. Каждая банка со стороны фарватера обставлена плавучим маяком или баканом с гудящими сиренами, и нужно быть хорошим лоцманом, чтобы уметь отличить по слуху гудок искомой банки в этом безграничном оркестре гудящих кругом пароходов. Наш опытный старший штурман (Э. Г. Егерман — весьма симпатичный, любимец кают-компании, прекрасный штурман, владеющий многими иностранными языками, долго проживавший на Востоке; это было его третьим кругосветным плаванием) прекрасно ориентировался в этой опасной толчее и с привычным искусством подвел фрегат к английскому порту Dover, а затем на утро мы, пройдя маяк Галопер, вошли в Немецкое море. Там имели ясную погоду и попутный ветер, позволявший нести паруса в помощь машине.