Читаем без скачивания Пойди поставь сторожа - Харпер Ли

– Я просто хотел сказать… спросить… Что я, по-твоему, должен делать? Чего ты ждешь-то от меня?

– Что делать? По крайней мере, носа не совать на заседания этого вонючего совета граждан! Близко не подходить к этим подонкам! И плевать мне сто раз, что рядом с тобой сидит Аттикус. Да пусть бы хоть сам король английский сидел справа, а лично Господь слева! Я жду, что ты поведешь себя по-мужски!

Она задохнулась негодованием.

– Ты… Ты был на войне, черт возьми, там страшно, я понимаю, но ты прошел ее, ты же ее прошел! И вернулся домой, чтобы здесь бояться всю жизнь – бояться Мейкомба! Мейкомба, штат Алабама! О господи!..

Они стояли у дверей конторы.

Генри схватил ее за плечи:

– Джин-Луиза, да постой же ты спокойно хоть секунду! Пожалуйста! Послушай меня! Знаю, я не Бог весть что, но все же задумайся на минуту… Прошу тебя. Это мой город, моя жизнь, как ты не понимаешь? Черт бы все побрал, пусть я – белая шваль, но я белая шваль округа Мейкомб. Да, я трус, я – ничтожество, меня убить мало, но это мой дом. Чего ты добиваешься? Чтобы я трубным гласом оповестил весь белый свет: я Генри Клинтон, а вы все дерьмо собачье? Мне здесь жить, Джин-Луиза. Когда ты это уразумеешь наконец?

– Пока что я уразумела, что ты – бессовестный лицемер.

– Я все пытаюсь тебе объяснить, что роскошества, доступные тебе, мне не по карману. Ты вправе вести себя как вздумается, а я совсем не все могу себе позволить. Как я буду полезен городу, если он ополчится против меня? Может, мне все бросить – а ты ведь не станешь отрицать, что кое-какие знания у меня имеются и я в Мейкомбе совсем не лишний? Согласна? Мою работу кто попало не сделает. Неужели так вот все бросить, выкинуть на свалку, вернуться домой и продавать муку людям, которым мог бы пригодиться мой талант? Ты считаешь – дело того стоит?

– Генри, как ты уживаешься с самим собой?

– Легко. Иногда достаточно просто не афишировать свои взгляды, только и всего.

– Хэнк, мы с тобой на разных полюсах. Я мало что знаю, но одно знаю точно. Я с тобой не уживусь. Я не могу жить с лицемером.

Приятного тембра мужской голос у нее за спиной произнес:

– Не понимаю, почему. У лицемеров такое же право жить в этом мире, как и у всех прочих.

Джин-Луиза обернулась и встретилась взглядом с отцом: шляпа сдвинута на затылок, брови вздернуты, на губах улыбка.

17

– Хэнк, – сказал Аттикус, – а сходи-ка ты полюбуйся розами на площади? Найдешь верные слова для Эстеллы – она подарит тебе цветочек. Кажется, сегодня верные слова нашел я один.

Он дотронулся до лацкана со свежим алым бутоном в петлице. Джин-Луиза взглянула через площадь и увидела черную против солнца фигуру – Эстелла усердно рыхлила землю под кустами.

Протянутая Джин-Луизе рука повисла в воздухе, и Генри, уронив ее, ушел без возражений. Джин-Луиза посмотрела ему вслед.

– Ты все это знал про него?

– Разумеется.

Аттикус относился к Генри как к сыну, перенес на него всю любовь, что раньше предназначалась Джиму. Джин-Луиза внезапно осознала, что они стоят на том самом месте, где Джим умер. Аттикус заметил, как она вздрогнула.

– Не прошло, вижу?

– Не прошло.

– Пора бы уж пережить и избыть. Схоронили – и дальше пошли: надо жить.

– Не хочу про это говорить. Да и вообще мне надоело здесь торчать.

– Ну, пойдем в контору.

Отцовская контора всегда была для нее прибежищем и тихой пристанью. Джин-Луизе было там тепло и уютно, а горести, если и не улетучивались вовсе, по крайней мере, становились переносимы. Интересно, думала она, на столе те же самые выдержки из свода законов, папки и всякая канцелярская утварь, что и во времена, когда она, запыхавшись, влетала в кабинет в страстных мечтах о ванильном рожке и просила пять центов. Она и сейчас видела, как Аттикус разворачивался в своем вертящемся кресле и вытягивал ноги. Потом засовывал руку в самую глубину кармана, извлекал горсть мелочи и отбирал совсем особую монетку. Его детям всегда и всюду был вольный вход.

И сейчас Аттикус медленно уселся и развернулся к ней. Она заметила, как по его лицу скользнула и исчезла болезненная гримаса.

– Так ты все знал про Хэнка?

Знал.

– Я не понимаю мужчин.

– Ну-у, моя милая, мужья, которые обсчитывают жен, выдавая им деньги на хозяйство, и не подумают обсчитывать лавочника. Людям свойственно хранить свою порядочность в потайном ящике секретера. В каких-то делах они могут быть безупречно честны, в других – сами себя дурачат. Так что будь помягче с Хэнком: он делает большие успехи. Джек сказал мне, ты чем-то расстроена. В чем дело?

– Джек сказал тебе…

– Ну да. Звонил недавно. И среди прочего сказал, что ты вот-вот выйдешь на тропу войны, если еще не вышла. Судя по тому, что я слышал, – это произошло.

Ах вот как, значит. Кажется, пора бы привыкнуть, что близкие покидают ее один за другим. Доктор Финч был последней надеждой – теперь не стало и ее. Ну и черт бы с ними со всеми. Ладно. Она скажет Аттикусу, в чем дело. Скажет и уедет отсюда. Убеждать и доказывать ничего не будет – проверено опытом, что это бесполезно. Он всегда ее переспорит: она ни разу в жизни не выиграла у него ни единого спора. Больше можно и не пробовать.

– Да, сэр, я расстроена. И могу сказать, чем именно. Этим вашим советом граждан. Я считаю, это отвратительно, и заявляю об этом прямо.

Аттикус откинулся на спинку кресла.

– Джин-Луиза, – сказал он. – Ты ничего не читала, кроме нью-йоркских газет. Я не сомневаюсь, ты повсюду видишь только дикие угрозы и взрывы. У нас тут не Северная Алабама и не Теннесси. Мейкомбский совет состоит из наших граждан и ими же управляется. Наверняка ты лично знаешь там всех.

– Ну как же! Всех – начиная с этой твари Уиллоби.

– У каждого, кто пришел туда, могли быть свои причины. Причем разные.

Не припомню иной войны, что затевалась по такому множеству причин… Кто это сказал?

– Ну да, но сошлись все ради одного.

– Могу сказать, что туда привело меня. Федеральное правительство и Ассоциация. Скажи мне, Джин-Луиза, что ты почувствовала, узнав о решении Верховного суда?

Детский вопрос. На это она ответит.

– Я была в ярости.

Это правда. Она слышала, что оно готовится, знала, каким оно будет, считала, что оно не станет для нее потрясением, но когда купила на углу и развернула газету, пришлось зайти в первый попавшийся бар и выпить чистого бурбона.

– Почему?

– Вот, подумала я, опять нам говорят, что надлежит делать и как быть.

Аттикус усмехнулся:

– Это была непосредственная реакция. А что ты подумала, пораскинув мозгами?

– Ничего особенного я не подумала, но испугалась. Опять они норовят поставить телегу впереди лошади.

– То есть?

Он поддразнивает ее. Ладно, пусть. Сейчас оба они на твердой почве.

– Ну, пытаясь соблюсти одну поправку, они как будто вычеркивают другую. Десятую[60]. Она короткая, в ней всего одна фраза, но, кажется, едва ли не самая важная.

– Это ты своим умом дошла?

– Да, сэр, своим. Я ни бельмеса не смыслю в конституциях, но…

– Но пока мыслишь весьма конституционно. Валяй дальше.

Дальше? Что дальше? Дальше надо сказать, что я не могу смотреть ему в глаза. Ладно. Хочешь знать мои взгляды на Конституцию – изволь:

– Мне кажется, Верховный суд, пойдя навстречу реальным нуждам небольшой группы населения, совершил нечто ужасающее – такое, что всерьез навредит огромному большинству. То есть сделал все наоборот. Аттикус, я правда же не разбираюсь… Но, по-моему, между нами и каким-нибудь не в меру бойким пареньком, которому неймется, стоит только Конституция, а тут вдруг является Верховный суд и шутя-играя отменяет целую поправку. У нас вроде бы система сдержек и противовесов, но когда доходит до дела, сдержать этот самый суд нам нечем и уравновесить – тоже. Потому что – кто ж на такое отважится? О господи, я вещаю как в Актерской студии…[61]

– Что-что?

– Неважно. Я… я просто хочу сказать, что, пытаясь поступить правильно, мы подвергаем реальной опасности само наше устройство.

Она взъерошила волосы. Обвела взглядом ряды черно-коричневых книжных корешков – переплетенные судебные отчеты. Посмотрела на выцветшую картину «Девять стариков», висевшую слева. Жив ли еще Робертс?[62] Она не помнила.

– Итак, ты говоришь… – вернул ее к действительности терпеливый голос отца.

– Да… Я говорю, что… что не сильно разбираюсь в правительственных делах, во всякой экономике, да, если честно, мне и не интересно особо, но я знаю одно: для меня, маленького гражданина этой страны, федеральное правительство – сплошь унылые коридоры и долгое сидение под дверью. Чем больше у нас есть, тем дольше мы ждем и тем больше устаем от ожидания. Вот эти замшелые старцы-рутинеры на картине понимали это – но теперь, вместо того чтобы провести законопроект через Конгресс, через законодательные собрания штатов, как полагается, мы, пытаясь все исправить, просто позволили им понастроить новых коридоров, где ждать придется вообще до бесконечности…