Читаем без скачивания Бесноватые - Кристофер Фаулер

— Я опасна для вас, — сказала Алана, осознавая, в какое положение попала.

— Может быть, но очень ненадолго, — улыбнулся Брент. — Лучше поторопиться. Кажется, объявили посадку на твой самолет, — улыбка вернулась на его лицо в виде акульего оскала. — Ты должна была понять одну вещь, Алана. Ты нас видела, поэтому ты теперь знаешь, чего опасаться.

Когда Алана бежала к выходу на посадку, она знала, что убежать не сможет. Если раньше она считала, что ее жизнь быстротечна и опасна, то теперь она даже не могла предположить, какой быстротечной и опасной станет ее жизнь в следующие несколько недель.

Свой уголок

Они позвонили в дверь — совсем как все люди. Откуда мне было знать? Было десять минут десятого утра, только что приходил почтальон. Я уже была одета, ну, как обычно, когда собираешься пойти в магазин. Никого не ждала, да в такое время утром обычно и не ждешь никого…

Обычно не ждешь.

Парень и девушка. Она выглядела чересчур худой, он — будто у него печень не в порядке; в общем, не особо пышущая здоровьем пара. «Бедновато одеты, — подумала я, — видно, испытывают затруднения». Или они всегда их испытывали. Ей можно было дать лет шестнадцать, ему — года на два или на три побольше. Джон и Эми пришли насчет комнаты. «Какой?» — спросила я. Они показали на гостиную. Увидели ее через окно, выходящее в сад; комнату, которую я по-прежнему называла залой. Снаружи шел дождь со снегом. На девушке был розовый кардиган размера на два меньше, чем надо бы — прямо девчонка. Она выглядела такой замерзшей…

Как я могла им отказать?

«Тяжелые времена», — сказал он; что-то про тяжелые времена. Ну, что ж. У всех в районе были тяжелые времена. Я считаю себя доброй христианкой. В общем, у них не было денег. При себе не было, но они могли бы раздобыть. Им бы вот комнату. «А как насчет туалета и кухни? — спросила я — Ведь они вам тоже понадобятся?» «Вы даже не будете знать, что мы здесь, мы очень тихие, — сказала девушка. — И это ненадолго».

Может быть, тогда у меня и появлялась мысль, не совершили ли они чего-нибудь предосудительного. Но глаза девушки были такими синими и широко раскрытыми, а юноша был так бледен и худ. Шея у него была покрыта сыпью и нуждалась в лечении. Так бывает жалко этих молоденьких, как им в наши дни пробиваться в жизни?

У меня достаточно места. В доме три этажа. Дом в викторианском стиле — на две семьи с общей стеной. Даже когда Сэм был жив, мы пользовались не всеми комнатами, слишком дорого обходилось отопление. А теперь, когда и его не стало, да и гостей у меня не бывает, зачем мне зала с пианино, — а инструмент требует еженедельной полировки, — и многочисленными безделушками в горке, и великолепным фарфором и коврами, наполненная воздухом таким тихим, что даже пылинки в ясный полдень парят на месте, не кружась в солнечных лучах.

Я согласилась. Был январь. Откуда мне было знать? Я дала им ключ — единственный лишний ключ, который у меня был — старый ключ Сэма. Поначалу я даже не слышала, дома ли они, так тихо они себя вели. Как-то Эми принесла мне торт; поднялась и положила на кухонный стол. Обычный магазинный торт — из бисквита с глазурью, но это было очень трогательно. Мы с ней выпили чаю с этим тортом, и она рассказала, что беременна и что отчим выгнал ее из дому. У нее нет денег. У него нет работы. Как им жить?

Я перенесла свои вещи наверх, чтобы они могли беспрепятственно пользоваться кухней и ванной комнатой. Мне казалось, так было справедливо; она сказала, что деньги мне они заплатят — вот только встанут на ноги.

Джон часто уходил в поздние часы. Я видела его из окна наверху. Эми оставалась одна, но я вниз не спускалась. Мне не хотелось создавать впечатление, будто я подсматриваю. Кому хочется, чтобы старая хозяйка вмешивалась не в свои дела и надоедала? Сейчас у молодых людей жизнь другая.

Улица у нас тихая, захудалая и грязная, но видели бы вы «е после войны, щеголеватую и ухоженную, с маленькими палисадниками, не то что в наши дни, когда повсюду вопят подростки. Теперь на тротуарах оставляют холодильники и диваны, бросают машины на дороге. Средь бела дня без всякой причины зарезали женщину. Как можно зарезать человека ни за что? Муниципалитет ничего не предпринимает. Я писала и писала, но в ответ мне приходили только какие-то стандартные бумажки: „благодарим Вас за то, что Вы обратили наше внимание на факт…“ и так далее.

В феврале шел снег, и Джон стал реже покидать дом. И начал чаще звонить дверной звонок. Поначалу это было днем. Приходили какие-то люди и спрашивали Джона. Я слышала, как Эми подходит к двери и впускает их внутрь. Они заходили на несколько минут, и затем уходили. Вскоре в дверь стали звонить и ночью — в любое время.

Помнится, однажды кто-то оставил входную дверь открытой и выстудил весь дом. Я решила проверить, все ли в порядке, и постучала в дверь залы, но никто не отозвался. Изнутри доносился плач.

В те дни я еще пылесосила. Как-то раз, занимаясь ковром в холле, я нашла иглу от шприца, мерзкую штуковину со следами крови на кончике. Мне еще тогда надо было спросить у них, что происходит. Приходила дама из социальной службы — узнать, как я; я сказала, что все в порядке. Зашла соседка из дома напротив, прихожанка методистской церкви. Я ничего не сказала о своих постояльцах, даже не знаю, почему. Мне хотелось разобраться во всем самой. Некоторое время Эми не появлялась; денег мне никто не предлагал. Мне надо было разобраться, чтобы понять, что происходит.

Я постучала в дверь, и мне навстречу вышел негр, одетый в старую рубашку моего мужа. Он сказал, что некоторое время будет жить вместе с Джоном и Эми, и спросил, кто я такая? Я даже не знала, что ответить. В годы моей молодости никто так себя не вел. Меня всю трясло, но я все-таки потребовала показать мне комнату.

Этот человек — я так никогда и не узнала, кем он был, — открыл дверь. Я была потрясена, увидев, в каком все состоянии — на полу мусор, коробки из-под пиццы, пивные банки и отбросы, грязь кругом, и Джон, лежащий на полу в полусне, одетый лишь в покрытую пятнами футболку и шорты, с ужасными шрамами на руках. Эми сказала, что он подрался, и извинилась за то, в каком виде комната. Она собиралась заняться уборкой, но неважно себя чувствовала. Живот у нее не увеличился, и когда я спросила про ребенка, она, похоже, не вспомнила о том нашем разговоре. Думаю, она никогда и не была беременна, но зачем надо было меня обманывать?

Я вернулась к себе наверх, чтобы обдумать ситуацию. По всей видимости, надо было попросить их съехать, но как?

Я решила обсудить все с соседкой и пошла к ней, но ее не было. Мне стало нехорошо, до того я переволновалась. На следующий день Джон появился с портативным магнитофоном и беспрестанно крутил музыку, хотя я и просила его выключить. Наверное, я была слепа.

Я увидела, что он уходит, понаблюдала через перила, как он закрыл за собой входную дверь, и спустилась вниз. Эми сидела, прислонившись к стене, рука ее была перетянута резиновым жгутом. Они с негром кипятили что-то в ложках на старом примусе Сэма. Конечно, я знала, что это наркотики, я смотрела о них телепередачу, поэтому я должна была это пресечь. „Никаких наркотиков в этом доме, — сказала я ей, — боюсь, что мне придется попросить вас и ваших друзей съехать“.

Еще один мужчина, по имени Ли, сказал, чтобы я уходила, — но это было гораздо грубее, он просто выбранил меня, сказав, чтобы я убиралась туда-то и занималась таким-то делом. Сказал, чтобы я больше не появлялась внизу, что теперь мне сюда вход запрещен. Пригрозил мне кулаком. Когда я поднималась наверх, меня трясло. Со мной никто не может так разговаривать в моем собственном доме.

Дождавшись утра, я пошла в полицию. Прошла вечность, пока меня, наконец, приняли, и эта дама, очень резкая в обращении, сказала мне, что я должна написать заявление, и тогда она будет разбираться с этим делом, так что я заполнила бланк, сообщила свое имя и адрес и ушла домой.

Когда Сэм был жив, дом был полон растений, ландышей, папоротников и пальм в круглых белых фарфоровых вазонах. Поблескивало столовое серебро, посуда, мой лучший чайный сервиз, фотографии в рамочках на стенах. За прошедший месяц все исчезло — ножи, картины, книги, серебро… Они все продали, чтобы покупать свои наркотики, их наглости не было предела. Эми со мной больше не разговаривала. Она казалась отстраненной и полуживой. Джон избегал меня. Однажды я вернулась из магазина и увидела еще двоих мужчин, у одного из которых был шрам через все лицо, и девушку — неряшливое существо с болячками на руках. Эти люди сказали, что они друзья Ли и остановятся здесь, но им нужен мой этаж.

Я бы им не позволила, и все-таки продолжала думать, что есть какие-то извиняющие обстоятельства, быть может, все еще есть основания проявить доброту, но уж в полицию я обязательно загляну еще раз, потому что никто ко мне так и не пришел.