Читаем без скачивания Кокнбулл - Уилл Селф

Сам издатель придерживал для него дверь и, когда Булл уже влился в уличную толпу, пропел вслед: — «Конечно, Джон, мы с удовольствием рассмотрим любые варианты внештатного сотрудничества». Булл едва расслышал его слова. Мускусный запах от прижатой к носу коробки щекотал ноздри. Булл еще глубже погрузился в созерцание реальности, в которой заботы и жалкие оправдания издателя были пустой суходрочкой. Булл был так погружен в себя, что даже не удосужился спросить, кто же сменит его на месте эстрадного обозревателя Get Out!

Где-то неподалеку от Уинкантона в старой армейской палатке, поставленной посреди поля, Алан Маргулис стоял на коленях. Над сбившимися в кучу терапевтами, числом около тридцати, навис огромный серо-зеленый тент из прорезиненного брезента.

В поле стояли еще три точно такие же палатки. Все они были укомплектованы медиками, и в центре каждой на шесте развевался вымпел Минздрава. По приезде на место Алану выдали папку, карту, значок, компас для спортивного ориентирования и в соответствии с новой инструкцией Минздрава оранжевую ветровку с большой черной надписью на спине: ПАРАМ ЕД И К.

Алан чувствовал себя подавленно, он скучал. Он — то думал, что учебный семинар — это нечто вроде свободных занятий на свежем воздухе, в ходе которых практикующие терапевты сами будут разрабатывать стратегии овладения и усвоения нового законодательства. Он не удосужился прочитать информационную брошюру, а тут обнаружилось, что заправляют всем так называемые «помощники» — нудные бюрократы, которые в этой бойскаутской атмосфере чувствовали себя как дома. И вот теперь один из них призывал к вниманию свою дружину докторов.

— Леди и джентльмены, пожалуйста, минутку внимания! — При этом он постукивал компасом по стоящей позади белой доске. Вялая болтовня стихла, печатные материалы и чашки опустились, тридцать нестандартных причесок качнулись в его сторону. — Мы собрались здесь, чтобы провести выходные в занятиях и тренировках. Я знаю, что все вы люди занятые и ваша работа требует от вас полной отдачи. Поэтому я не прошу вас слишком заострять внимание на том, в какой форме будут проходить наши занятия, а попрошу вас довериться мне и моим друзьям-помощникам, мы позаботимся об этой стороне вопроса. Смею утверждать, что если вы с головой окунетесь в занятия, которые мы для вас разработали, то, когда вы столкнетесь с трудностями новой системы, результат будет налицо. — С этими словами помощник со щелчком снял с маркера колпачок и повернулся к белой доске.

Алан заметил, что с предсказуемостью, уже набившей оскомину, на спине его оранжевой ветровки красовалась надпись: ПОМОЩНИК.

Помощник начал, демонстрируя отсутствие навыка рисовать на доске план, постоянно заглядывая в инструкцию, открытую на соответствующей странице. Неумение помощника пользоваться доской, в какой-то мере было даже закономерно, подумал Алан. Как он ни старался, ему никак не удавалось уместить на доске надписи на карте, которую он рисовал. Если он писал «Весенняя роща», то слово «роща» заканчивалось вертикально, и буквы, как паралитики, по — паучьи карабкались вниз по краю доски. Помощник стал натужно кряхтеть, и иногда издаваемые им звуки совпадали со скрипом маркера. Терапевты начинали проявлять нетерпение. Алан уже заметил немало знакомых лиц, включая Херста и Махержи из своего отделения. Однако больше всего его порадовала встреча с Кришной Найполом, его однокашником по мединституту. Таких, как Кришна, Алан называл «злобный докторишка». Он был известен тем, что выписывал сомнительные рецепты друзьям и занимался сексом (по крайней мере будучи практикантом) на скользком покрытии только что вымытого операционного стола.

Каждый год на той или иной докторской попойке Алан случайно встречался с Кришной и наслаждался его обществом, однако с некоторым чувством вины, ведь Найпол был кем угодно, только не добросовестным доктором. Алан завидовал его ироничной отстраненности и часто жалел, что не обладает таким циничным взглядом на жизнь. Он даже представить себе не мог, чтобы Найпола беспокоила толстовская одержимость нравственностью, преследовавшая Алана в молодые годы. Его жизнь Д. Б. (до Булла).

А теперь? Что ж, Найпол весьма удивился бы, узнай он об отклонении от правил, которое Алан недавно допустил. В прошлом Алан слегка надменно отклонял предложения Найпола повеселиться вместе. Но теперь, ощущая, как мокрый вельвет натирает колени и запах доносится до его четко очерченных ноздрей, Алан подумал, а почему бы и нет, уверенный, что даже в такой дыре, как Уинкантон, Кришна найдет нужное местечко.

Безработный Булл бродил по Лондону, воспринимая теперь по-другому городской ландшафт. Он бродил весь день, ошеломленный, подавленный, отрешенный, не зная, что его психическое состояние обусловлено неестественной химической реакцией, понять которую, как и смириться с происходящим, у него не было ни малейшей надежды. В печени его пульсирующие трубки микроскопического комбината содрогались от неожиданной команды на выработку чудовищного количества неприемлемых гормонов. Узлы и нити генетической информации запутывались в невероятные геометрические узоры, напоминающие раковые завитки, и вращались в красных потоках, образующих кровообращение нашего героя.

Время от времени Булл заходил в близлежащий отель или фаст-фуд и вежливо просил разрешения воспользоваться туалетом. Когда пожарная дверь на недвусмысленном поршне захлопывалась за ним, Булл складывался вдвое, и сочетание бушевавших прогестерона и эстрогена вызывало дикую рвоту. Не успевал он вытереть желчь с подбородка, как его снова кидало в кабинку. Здесь, зажатый в четырех стенах, он принимал позу, которая выглядела как чрезвычайно неудачный прием из арсенала некоего боевого искусства, и тщательно исследовал свое влагалище.

Всякий раз оно изменялось, оно росло. Или, если сказать точнее, оно взрослело. На нем теперь была шапочка взъерошенных волос, немного скособоченная, и рыжий пух походил на волосы, что росли у Булла на голове. Оставшиеся после соития с Аланом следы крови, молофьи и вагинальных выделений привели Булла в смятение… в том-то и беда, что это было не отторжение, а скорее принятие.

А в ноге, четко очерченной под неоновой лампой, отсвечивающей от пластмассовой стенки кабинки, Булл чувствовал и внутренние изменения: сдвиги, мышечный рост, зловещие приготовления.

Еще до полудня, когда Булл шел по замощенному полю и по розовым щекам его бил моросящий дождик, он почувствовал, что для депрессии, как ни странно, нет особых причин. Он просто не мог понять, отчего он так несчастлив. Алан был известен как самый добрый и совестливый человек — что еще Булл мог ждать от любовника? Принимая во внимание теперешний статус их отношений, было бы немного преждевременно давить на Алана, чтобы тот ушел от жены, но и это придет в свое время, хоть и не без желчи и слез… Ну а с работой что? Он люто ненавидел этот таблоид и возненавидел эстраду. С его стороны слишком протестовать было бы лицемерием. Раньше, будучи внештатником, он вполне прилично зарабатывал, сможет и теперь. Так что ж за гребанные слезы, что за гудящее напряжение? Ноги, похоже, промокли насквозь до лодыжек, нажми — и кожа побелеет с розовым ореолом вокруг пальца. И всякий раз, когда он смотрел на них, губы влагалища были раздвинуты, будто в подтверждение.

Булла все еще заклинивало на входах и выходах. Шатаясь бесцельно, как и прежде, Булл заметил разбитое окно и понял, что с ним случилось примерно то же самое. Своим толстым перцем Алан вдребезги разбил его застекленную плеву, устроил извращенный погром.

Пройдя мимо Швейцарского центра, Булл понял, что ноги несут его к больнице кожных заболеваний Св. Джона. Окна пустого, заброшенного здания были заколочены. Однако больше всего Булла поразили причудливые лепные узоры, увенчивавшие многоярусный фасад старой больницы. Что за нездоровая ирония, подумал он, приманивать больных крендельками, недвусмысленно напоминающими продукты распада кожного покрова. Узоры чем-то напоминали его влагалище; сравнение это ужаснуло Булла. Изо всех сил стараясь сохранить равновесие, он прислонился к витрине ресторана «Розовое дерево», но тут же отскочил — за стеклом, покачиваясь, висели несколько связок фирменного блюда: копченой утки. Оранжевое мясо и раздвинутые согнутые конечности напомнили ему о Дженифер. Отрубленные головы и жалкий вид распростертых тушек заставили его задуматься о себе. Он не смог удержаться и, зайдя, попросил разрешения воспользоваться туалетом.

Дверь простонала, в полумраке древних светильников потявкивали китайские голоса, позвякивали цинковые короба, стучали по тушам уток отбивные молотки — хрясь! Булл окинул взглядом убогий ватерклозет. Над щербатой раковиной наклейка: «Непитьевая вода»; патина на цементных стыках плитки, когда-то плетеный, растрепавшийся нейлоновый шнур, служивший ручкой сливного бочка; и, наконец, ржавчина, проступавшая красными островами на всех металлических частях: трубах, раковине и даже петлях незакрывающейся двери.