Читаем без скачивания Я, мои друзья и героин - Кристиане Ф.

Когда однажды вечером я пришла домой и даже села в гостиной с мамой, – совсем задвинулась, наверное, – она без слов достала газету и протянула мне. Я поняла, в чём дело. Она всегда в торжественном молчании вручала мне те газеты, в которых стояло очередное сообщение о «жертвах героина». Меня это нервировало. Никогда не читала эти бредни!

Всё-таки я взяла газету и стала читать: Ученик стекольщика Андреас В. (17) давно хотел избавиться от своего пристрастия к наркотикам; его шестнадцатилетняя подруга, ученица медтехникума, пыталась помочь ему в этом: тщетно! Тиргартен: в квартире, роскошно обставленной отцом Андреаса для молодой пары, молодой человек всадил себе «золотой укол…» Я не сразу врубилась в тему, потому что просто не смогла. Но нет, – здесь всё подходило одно к другому! Квартира, ученик стекольщика, подруга, Тиргартен и этот «Андреас В.» Андреас Вичорек, которого мы называли просто Атце…

Я только подумала сначала: «Вот так говнище!» У меня пересохло в горле, и мне стало плохо. Я думала, что нет, – это не может быть правдой! Атце просто не мог убиться золотым уколом! Именно Атце, который так расчётливо и аккуратно относился к ширеву. Я не хотела показывать матери, как меня прибила эта заметка, – она же не знала, что опять сижу! Я взяла газету и пошла в комнату.

Я не видела Атце уже целую вечность, и теперь вот узнала из газеты, что случилось с ним за это время. Всю последнюю неделю он мощно двигал и загремел, в конце концов, в реанимацию. Его подруга Симона, узнав об этом, вскрыла себе вены.

Обоих спасли. За день до своей смерти Атце пошёл в полицию и сдал всех дилеров, которых знал: среди них двух девушек, их звали «близняшками», и у них всегда было отменное ширево. Потом написал прощальное письмо, которое также приводилось в газете: «Я кончаю с жизнью, потому что наркоман доставляет своим родным и друзьям только досаду, горечь и отчаяние. Наркоман разрушает не только себя, но и окружающих. Спасибо моим любимым родителям и моей маленькой бабушке.

Физически я уже нуль… Быть наркоманом – последнее говно. Но кто обрекает на это несчастье людей, которые молоды и полны сил? Это должно стать предупреждением всем тем, кто говорит себе: ну, давай…, попробую, что ли! Вы, посмотрите же на меня! Прощай, Симона, теперь у тебя не будет забот, живи счастливо!» Я легла на кровать и подумала: ага, а вот и твой первый друг… В могиле. Я даже не могла плакать. Я не была способна на чувства.

И когда на следующий день я появилась на точке, там вообще никто не плакал по Атце. На сцене вообще не плакали… Некоторые ребята страшно дулись на Атце.

Потому что он сдал нормальных дилеров, у которых всегда было нормальное ширево, – они уже сидели в тюряге, – и потому что он остался многим должен.

Самым удивительным во всей этой истории с Атце было то, что подруга Симона, которая раньше и близко не подходила к героину и всё хотела снять своего парня, через неделю после его смерти сама начала ставиться. Не прошло и полмесяца, как она забросила свою учёбу, и мы встретились на панели.

Луфо умер год спустя в январе семьдесят восьмого от передоза…

Иллюзия, что можно быть живым, умело обращаясь с порошком, после смерти Атце пропала. В нашу компанию, в которой когда-то затусовывался и Атце, пришёл страх и недоверие. Если раньше мы вмазывались вместе, а шприцев на всех не хватало, то каждый хотел быть только первым. Теперь же всё внезапно захотели быть вторыми… Никто не говорил о том, чего боялся. Но порошок мог оказаться слишком чистым, слишком сильным, или, наоборот, смешанным со стрихнином или ещё с каким-нибудь ядом. Умереть-то можно было от чего угодно!

Итак, жизнь опять превратилась в полное говно. Всё было так, как написал Атце в своём письме. Вместе с собой я продолжала тащить в могилу свою маму. Я снова приходила домой, когда хотела. И как бы поздно я не явилась, она никогда не спала – всё ждала меня. Я приходила, а она глотала валиум, просто чтобы хоть как-то заснуть! Я думаю, она держалась только на валиуме.

А во мне крепла уверенность, что скоро я закончу так же, как и Атце. Иногда, правда, появлялись такие надежды-соломинки, и я хваталась за них. Даже в школе.

Был там такой учитель, который мне даже нравился, – господин Мюке. На его уроках мы часто проигрывали ситуации, в которых оказываются молодые люди. Например, устройство на работу. Один играл шефа, который ищет работника, другой – нанимающегося, и когда пришла моя очередь играть нанимающегося, я просто не дала «шефу» и слова сказать. На все его вопросы я отвечала претензиями, и парень, который играл шефа, быстро затих. Ну, так я и в жизни прорвусь, подумала я.

Однажды мы с господином Мюке пошли в центр профориентации. То есть сначала нам пришлось ещё посмотреть на парад союзников. Парни страшно интересовались, лазили по всем этим танкам и прочей технике, меня же от всего этого железа тянуло блевать – оно производило адский шум, и было годно только на то, чтобы убивать людей.

Мне очень понравилось в центре профориентации. Я внимательно выслушала всё, что относилось к профессии смотрителя зоопарка. Мы с Детлефом на следующий день зашли туда ещё раз, и я отксерила себе всё, что у них было по этому поводу.

Детлеф тоже нашёл весьма возбуждающими несколько профессий, которые ему там рекомендовали – он, собственно, искал что-то связанное с сельским хозяйством. Мы так долго ходили по центру и восторгаясь нашими будущими профессиями, что совсем забыли, что нам ещё нужно поднять денег на дозу. И когда мы вечером стояли на вокзале и ждали клиентов, с документами из центра профориентации, всё это было просто невозможно и нереально! Если я так и собираюсь продолжать, то мне же даже школы не закончить – умру раньше!

На следующее утро по дороге в школу я купила «Плэйбой». Я покупала его для Детлефа, который от него тащился, но и сама заглядывала внутрь. Сложно сказать, почему именно «Плэйбой» нас так интересовал. Сегодня я этого вообще не могу понять. Но тогда «Плэйбой» был для нас картинкой из другого чистого мира. Чистый секс… Чистые девушки без проблем… Никаких голубых, никаких фраеров. У парней кучи денег, они курят трубки, гоняют на спортивных машинах. И девушки трахаются с ними просто из удовольствия… Детлеф говорил, конечно, что всё это полная фигня, но каждый выпуск он должен был прочесть.

И в то утро я прочла в «Плэйбое» коротенькую историю. Её содержание я даже не так хорошо поняла, потому что ещё с утра была в ауте, но само настроение статейки мне понравилось. Дело происходило где-то далеко-далеко, под голубым небом и горячим солнцем. И там был эпизод, когда какая-то девушка так это невинно ждёт, пока её друг вернётся домой с работы. Тут я начала просто плакать. Я сидела в вагоне и ревела как крокодилиха, пока мне не надо было выходить.

Я сидела за партой и мечтала, как было бы нам хорошо с Детлефом там, далекодалеко. И когда мы вечером встретились на вокзале, я рассказала ему об этой истории. Он сказал, что его дядя и тетя живут в Канаде. Живут на огромном озере, и только поля да леса кругом. Они, конечно, нас примут. Он сказал, что мне надо сперва закончить школу – так будет лучше в любом случае. Он бы поехал вперёд, чтобы найти работу – это там легко, – и когда я подтянусь, у нас уже будет куплен деревянный дом.

Я сказала, что в любом случае собираюсь закончить школу. Мои дела там и так шли всё лучше и лучше. Легко! Я больше не стала бы там так глупо скандалить, а сосредоточилась бы на занятиях и постаралась получить хороший аттестат.

Тут Детлеф отошёл с клиентом, а я всё ещё ждала своего. Вдруг позади меня как из-под земли выросли два типа и спросили: «А что ты тут делаешь, чёрт возьми?» Я сразу поняла: душманы. Хлопушка! Меня ещё никогда не забирали, и поэтому я не боялась их, – раньше меня всегда оставляли в покое. Я же ничего такого не делала, просто несколько месяцев с перерывами ходила подрабатывать на панель Цоо, как и многие другие девочки моего возраста… Облавы там были каждый день. Но полиция жёстко гоняла только иностранцев, тех, что притаскивали с собой бутылку водки или сигареты из Восточного Берлина. На таких уродов там регулярно устраивалась охота.

И я очень спокойно ответила этим полицаям: «Я жду своего друга».

Один из них спросил: «Не гони – ты тут сосёшь!» Я сказала: «С чего вы взяли? Что, я так выгляжу?» Они спросили сколько мне лет, и я сказала, что мне четырнадцать. Они непременно хотели видеть мой паспорт, хотя паспорта выдаются только в шестнадцать. В общем, пришлось просветить их слегка по этому вопросу.

Один из них, – заводила, видимо, – сказал: «Давай-ка сюда свой мешок». Залез рукой в мешок и выудил оттуда ложку. Спросил, что это я делаю ложкой.

Я сказала: «Этой ложкой я ем йогурт».

Потом он, правда, вытащил из мешка шприц, завёрнутый в туалетную бумагу, и мне пришлось пройти. Привели меня в отделение на Цоо. Я не боялась. Я знала, что четырнадцатилетнюю они не смогут привлечь. Я просто была недовольна этими говноедами – они отнимали у меня время!