Читаем без скачивания Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого - Алексей Валерьевич Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обвинитель, понимая, сколь опасен его оппонент и желая нейтрализовать его «козырь», сам поторопился упомянуть о том, что покойная была человеком нравственно небезупречным. Очевидно, что от Плевако ожидали развития темы опытной соблазнительницы, сведшей с ума простоватого юношу. Обычный адвокат почти наверняка пошёл бы именно этим путём…
Ни одного слова упрёка в адрес убитой актрисы не раздалось из уст адвоката. Нет, его Висновская – человек, умеющий сильно и искренне чувствовать, тянущийся к свету. Но – сбитый с толку сценой, поглощённый театром, заблудившийся между рампой и кулисами. Патетика театра, неестественность театра, пошлость окружающей театр жизни – вот что привело её к роковому финалу, Бартенев же – не более чем орудие, которым управляла её сильная воля. «Смерть представлялась Висновской такою, какою она привыкла видеть её на сцене, о какой мечтала своей поэтической душой. Это не была та страшная, отвратительная смерть, которой она боялась».
И он – слабый, недалёкий, полностью поглощённый ею. Человек, которому не по плечу оказалась ноша быть её возлюбленным. Потому он и не застрелился, что это было не в его власти. «…Когда она закрыла глаза, когда перед ним лежал труп той, мысль и воля которой были его мыслью и волей, – он потерял сознание разницы между жизнью и смертью, перестал желать и думать. Он не знал, что дальше, – некому было им распорядиться…»
«Я не мог бы не сдержать слова, которое я дал ей, что после неё я убью себя, но мной овладело полное безразличие… Так же безразлично отношусь я и теперь к тому, что живу. Но я не могу примириться с тем, что думают, будто я палач. Нет, нет! Может быть, я виноват перед людским законом, виноват перед богом, но не перед ней!»
И. Бунин. Дело корнета Елагина
Суд постановил: лишить дворянства, восемь лет каторги, затем вечное поселение в Сибири. В апелляции приговор устоял. В кассации, несмотря на старания ещё одного видного адвоката Сергея Андреевского, – тоже. Однако, как витиевато отмечает сенатский отчет, «участь Бартенева была смягчена в путях Монаршего милосердия».
Единственная Википедия, посвятившая Бартеневу небольшую статью, – польская. Там сказано, что бывшего корнета после приговора помиловал царь, что он «никогда не был женат» и «злоупотреблял алкоголем». Дата смерти 12 декабря 1932 г., место – Варшава. Очевидно, автор вдохновлялся давнишней заметкой в варшавской газете «Тайный сыщик», где было сказано, что двумя неделями ранее в одной из столичных богаделен умер нищий пьяница; на протяжении многих лет его якобы видели на Новогродской улице напротив дома, где произошла трагедия, и на могиле актрисы на кладбище Повонзки. После смерти в его нехитрых пожитках нашли документы на имя Александра Бартенева… Красивая история.
«Бартенев так и не женился. Говорили даже, что он бежал из России после Октябрьской революции и остановился в Варшаве. Часто над могилой Висновской видели бродягу, который приходил на Повонзки из богадельни под названием «Цирк» у Дикой. В 1932 г. нищий умер. При нём были найдены документы, оформленные на имя «Александр Бартенев».
Из публикации на сайте Sekrety Warszawy от 11 октября 2012 г.
Но это не так.
А было – так
Царь действительно «скостил» наказание (у Бартеневых были хорошие связи при дворе), сохранив преступнику дворянство и ограничившись двумя годами ссылки в Омске, по отбытии которой Александр Михайлович уехал в имение. Там он через какое-то время женился на местной дворянке, вдове Елизавете Алексеевне Тереховой. Вскоре умер её отец, и супруги стали владельцами зажиточного имения Петровское в 25 верстах от г. Усмани: деревянный крытый железом дом стоимостью 8000 рублей, 8 флигелей, конный двор с 3 конюшнями (рысистый конный завод, 80 голов), пашня, покосы, мельница. Супруги жили в согласии, общих детей у них не было, но бывший корнет души не чаял в своём воспитаннике Александре, сыне жены от первого брака. Смерть Михаила Ивановича Бартенева в 1904 г. умножила их капиталы: ещё одно имение, ещё один конезавод, земли близ трех деревень, вклады…
Характеризуя на суде своего подзащитного как человека ведомого, несамостоятельного, заложника людей и обстоятельств, великий адвокат был совершенно прав. Вот, извольте: другие люди, другое окружение, другая социальная роль – и перед нами рачительный хозяин, заботливый муж, трепетный отчим.
21 сентября 1914 г. Александр Бартенев умер от разрыва сердца, прочитав в газете имя Александра Терехова: ушедший на фронт добровольцем в первые дни Великой войны, его пасынок значился в списках погибших. Мы не знаем, где Елизавета Алексеевна похоронила мужа – то ли рядом, в соседней Бреславке, то ли в Грязях, рядом с отцом, матерью и братом; ни там, ни там погосты не сохранились.
А Александр на самом деле тогда не погиб, он проживет ещё два с лишним десятилетия, его убьёт советская власть в годы Большого террора. Это была ещё одна, последняя злая шутка судьбы в недолгой – 46 лет – жизни корнета Бартенева.
20. «Тринадцать незначительных дел»
Адвокатская практика помощника присяжного поверенного В. И. Ульянова в Самарском окружном суде, Российская империя, 1892–1893 гг.
Заполняя в марте 1920 г. некую анкету, в графе «бывшая профессия» Владимир Ульянов (Ленин) написал: «бывш. пом. прис. пов.». Не «журналист», не «партийный деятель»; почему-то он выбрал для «официальной бумаги» свою не слишком долгую, четвертьвековой давности адвокатскую практику…
Владимир Ульянов коллег недолюбливал. «Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает», – со знанием дела писал он доверенным товарищам, инструктируя их в выборе защитников для других, находящихся под следствием, товарищей. Зачем же он выбрал эту профессию? Рискнём предположить, что методом исключения. Юридическое образование наилучшим образом вписывалось в рано определившийся круг его интересов: политика, политика и ещё раз политика. Философский – слишком заумно, историко-филологический – слишком оторвано от действительности; а больше ничего и не было. Внутри же юридической профессии – либо госслужба, которая ему явно претила (да и для основной страсти – революционной деятельности – не оставалось бы времени), либо университетская кафедра (не тот темперамент!), либо «свободная профессия» – адвокатура. Поэтому он, исключённый из университета после участия в казанских студенческих волнениях, добивается разрешения сдать университетский курс экстерном. В
