Читаем без скачивания Дракон. Книга 1. Наследники Желтого императора - Игорь Алимов

Было еще одно: проданный антиквару китайский сундучок содержал два тайника. И если в одном хранился дракон, то во втором запросто могла находиться фигурка другого животного – из числа изображенных на крышке. И вот вопрос: дед Вилен приобрел сундучок с одним предметом или же с двумя? И если с двумя, то куда делся второй? Возможно, он тоже где- то припрятан среди вещей Коллекции? После того, как Котя понял, сколь поразительными свойствами обладает дракон, ответ на этот вопрос занимал его гораздо больше сборов в Пекин. Котя даже позабыл похлопотать о кошачьем паспорте.

Лежавший на столе дракон притягивал взгляд. Удивительное изящество линий, отсутствие даже намеков на обработку, совершенство формы – все это завораживало. Было в драконе нечто не от мира сего, нечто потустороннее, нечеловеческое, нездешнее, словно эта фигурка вышла из рук удивительных мастеров, сработавших ее одним им известным способом, который никто на земле повторить не мог. Чижиков с удовольствием коснулся фигурки пальцем, провел по гладкой на ощупь поверхности и ощутил ответный холодящий поток, будто дракон узнал его.

– Моя прелесть… – тихо прошептал Котя, нагнулся и нежно подышал на дракона. Вещица на мгновение запотела, но тут же снова очистилась. Нет-нет, расстаться с таким удивительным предметом было выше человеческих сил!

Чижиков составил примерный план действий на ближайшее будущее: внимательно осмотреть Коллекцию на предмет второго животного-амулета, позвонить рекомендованному Громовым человеку Петру Сергеевичу насчет кошачьего паспорта, договориться о встрече, а на обратном пути закупить какой- нибудь еды, – и приступил к его реализации.

Детальный осмотр Коллекции занял немало времени – все же она была довольно обширна, и кто знает, где изобретательный дед мог припрятать такой небольшой предмет как, скажем, тигр или этот, как его… цилинь. Котя начал с бюстиков председателя Мао и аккуратно расковырял их все, внутри было пусто. Далее последовали вещи в шкафах – Чижиков вытащил их, разложил на полу и пару часов тщательно крутил и тряс, простукивал, пробовал на зуб и ковырял ножиком. Ничего. Котя раскатал на полу в коридоре все найденные им картины, перетряхнул одежду в сундуке, надеясь, что второй предмет завалился в карман или за подкладку. Тоже безрезультатно. Подняв многолетнюю пыль, он перевернул вверх ногами и как следует подрастряс все китайские вазы, включая две напольные, в половину его роста – и чуть было не разбил одну вдребезги, но кроме старых смятых конфетных фантиков не нашел ничего нового. Наконец Чижиков, пыхтя и надрываясь, поочередно отодвинул шкафы от стен и придирчиво осмотрел их сзади. Но и этот титанический труд не принес чаемых результатов.

Оставалось только простучать, а то и разобрать всю мебель, затем отодрать плинтусы, вскрыть паркет… К таким подвигам Чижиков был пока не готов. Разорять квартиру ему совершенно не хотелось. Хотя, подумал он, именно так бы поступили неизвестные взломщики, не останови их храбрый кот Шпунтик.

– Отчего ты не оставил ни одной подсказки, дед!…

Уставший и пыльный, Котя вернулся в кабинет и присел к столу. Дракон по-прежнему тускло блестел неподалеку от пепельницы, а на самом краю все так же лежал забытый клочок бумаги со стихотворными строками. Чижиков взял бумажку, перечитал:

«Я слезы кротости пролью,

Я сердце к счастью приневолю,

Я земно кланяюсь ручью,

И бедной хижине, и полю».

Неужели это написал дед Вилен? Надо же: «я слезы кротости пролью»! Уж чем-чем, а кротостью дед не отличался: был решителен, суров, а временами уперт как стадо баранов, и уж коли что решил, никогда от своих слов не отказывался. Чтоиговорить: коммунист старой закалки. Дитя пятилеток. «Я земно кланяюсь ручью». Как же. Нет, красоту дед любил и ценил, но чтобы кланяться ручьям, хижинам и полям… Такого деда Котя никогда не знал.

Нет, не может быть. Не мог он сочинить ничего подобного.

Котя помнил:

«Нас водила молодость

В сабельный поход.

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед».

Или

«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины.

Прижав, как детей, от дождя их к груди».

В конце концов:

«Если град зашумит с дождем,

Если грохнет шрапнелью гром,

Все равно я приду на свиданье,

Будь хоть сто непогод кругом».

Дед читал любимые стихи с душой – такие моменты были редки, но очень памятны, и Котя чувствовал, что цитируемые наизусть строчки очень важны для деда.

Но эти?…

Чижиков включил ноутбук, загрузил браузер и ввел в поисковой системе первую пару строк.

«Найти».

Ого. Николай Гумилев, поэт.

Гораздо больше на слуху у Чижикова был другой Гумилев – Андрей, кажется, Львович, миллиардер из Москвы, да и то в связи с нашумевшей недавно историей со странной пропажей его жены. Не знать об этом хоть что-то было попросту невозможно: новость долгое время не сходила с экрана телевизора, с газетных полос и из новостных лент. Но Андрей Гумилев, сколько знал Чижиков, поэтом не был.

Котя ткнул в ссылку в поисках подробностей – открылась новая страница, со стихотворением под названием «Одиссей у Лаэрта».

Он внимательно прочел стихотворение и нашел записанное дедом четверостишие. Паллада, Зевс… Стоп. Греция?

Чижиков вернулся к поисковику и лихорадочно ввел в строку поиска: Гумилев, «Илиада». Посыпались ссылки. Котя углубился в чтение.

«…Гумилев всегда преклонялся перед гением Гомера. Творения греческого аэда он почитал образцом «действительно великого произведения поэзии»…»

«…Гумилев был именно таким идеальным «читателем- другом» по отношению к Гомеру, что и позволило ему с полной правотой заявить о бессмертии Гомера-поэта…»

«…Я закрыл «Илиаду» и сел у окна,

На губах трепетало последнее слово,

Что-то ярко светило – фонарь иль луна,

И медлительно двигалась тень часового…»

«…Утром в следственном изоляторе ЧК Гумилев встретился с Николаем Луниным. Бывший муж Анны Ахматовой – с будущим ее мужем. У Гумилева была «Илиада» Гомера, с которой он никогда не расставался…»

Полученный результат ошеломил Чижикова: поэт Николай Гумилев весьма ценил «Илиаду», преклонялся перед Гомером и поэму его старался всегда иметь под рукой. Проще говоря, постоянно таскал с собой, в том числе в Африку и на фронт.

К тому же: «И ли я тэ» – «Илиада» по-китайски. Так сказал Федор Сумкин. И точно так написано на полях дедова экземпляра поэмы. А «Гу ми» – уж не Гумилев ли?