Читаем без скачивания Чужая игра для Сиротки (СИ) - Субботина Айя

И, наконец, мысль последняя — раз уж все так удачно складывается, самое время кое-что обсудить. Даже если от одной мысли, чтобы остаться наедине с этим монстром, меня бросает сперва в холод, а после — в жар.

— Я весь ваш, юная леди, — с мрачной усмешкой говорит Рэйвен, проходя мимо меня в полу открытую дверь.

От него слегка, едва слышно, пахнет вином и теплыми специями. И еще немного жженными можжевеловыми ветками. Странное сочетание запахов, а уж я аромат крепких напитков так и вовсе на дух не переношу. Но невольно, едва ли соображая, что творю, разворачиваюсь «носом» в его сторону, громко и жадно втягивая сумасшедше дурманящую смесь запахов.

Хвала Плачущему, успеваю взять себя в руки за миг до того, как герцог разворачивается в мою сторону всем корпусом.

— Леди Лу’На? — вопросительный темный взгляд как будто мне в самую душу.

Я предательски краснею.

Сама не знаю почему, но от его темных глаз хочется закрыться сразу всеми стенами и заборами, какие только можно найти.

Ох, Матильда, зря ты все это затеяла.

Но ради нестоящей герцогини и ее будущего с Эвином…

Меня неприятно царапает мысль обо всех этих играх с масками и переодеваниями, но я быстро беру себя в руки и, стараясь выглядеть максимально спокойной, взвесившей каждое слово, говорю:

— С оглядкой на неприятную ситуацию, которая произошла сегодня утром, я полагаю, нам нужно обсудить возможность полного отсутствия какого-либо общения между нами. Тем более такого, которое может скомпрометировать мою честь.

Это снова как будто говорю не то, чтобы я.

Но и герцогиня меня этому не учила.

Герцог смотрит на меня долгим непроницаемым взглядом. Настолько долгим и настолько непроницаемым, что я начинаю думать, будто всматриваюсь в бездну и оттуда мне вот-вот начнут отвечать.

Проходит так много времени в нашем полном взаимном молчании, что, когда герцог, наконец, открывает рот, я чувствую себя титаном из мифов о Создании мира, который сбросил с плеч вековую ношу.

— Герцогиня, полагаю, вот так вы изволите шутить? — Мужчина немного подается вперед, как будто переживает, что может не расслышать мой ответ.

— Я абсолютно серьезна, — не даю себя испугать.

Но он, похоже, не собирается брать меня напором своей злости и угроз.

Он… просто смеется.

Громко, без предупреждения, взрывается заразительным смехом, словно фейерверк в Первую зимнюю полночь. Его грудь так содрогается от хохота, что мне приходится сделать пару шагов назад, на всякий случай, если вдруг ребра сейчас треснут и оттуда полезет всякая нечисть, которой этой мужчина наверняка напичкан по уши.

Я все жду и жду, а герцог все смеется и смеется.

Минуту или даже больше. В любом случае достаточно, чтобы это услышали даже под куполом самой высокой башни. С опаской оглядываюсь на дверь, которую, помня наше прошлое общение, нарочно не стала закрывать.

Как будто никого.

Но кто знает, не стоит ли поблизости маркиза. С нее станется использовать против меня любую мою оплошность.

— Юная леди, должен отдать вам должное, — герцог кое-как, но определенно с сожалением, подавляет свое веселье, и заметив мой взгляд, идет к двери своей дьявольской, тяжелой походкой. Берется за ручку, смотрит на меня, потом — боги, он серьезно?! — подмигивает — и с громким хлопком захлопывает дверь. Запирает ее на ключ изнутри. — У вас исключительное чувство юмора… Матильда.

Я вздрагиваю, будто он произнес не мое имя, я притронулся к моей ладони своей… обнаженной ладонью, своими длинными пальцами с выразительными костяшками.

Завожу руки за спину. Отступаю поближе к камину, потому что меня начинает пробирать озноб напополам с нехорошим предчувствием.

Плачущий, и чем я только думала, когда звала его сюда, поговорить наедине?!

Определенно не головой.

— Ваша светлость милорд Куратор, — пробую изобразить максимально холодный тон, — вот как раз об этом я и хотела поговорить. О вашем… недостойном поведении, которым вы ставите под сомнение мое пребывание на этом отборе.

— Разве не вы хотели поговорить… Матильда?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я снова вздрагиваю, и на этот раз многозначительная усмешка, которую герцог почти что и не пытается спрятать, выдает его мысли — ему нравится выводить меня из себя. Нравится раскачивать лодку.

И почему-то для этого достаточно просто назвать меня по имени.

— Я все сказала, милорд герцог, — делаю шаг в сторону двери. — Полагаю, вы так же все услышали.

— Полагаю, вы слишком много полагаете, как для мелкой пигалицы, — чуть понижает голос герцог. — И так же полагаю, что девица, чей отец имел неосторожность немного скомпрометировать ее состряпанным на коленке заговором против короны, не имеет никакого морального или любого иного права заявлять, будто ее могу скомпрометировать я.

Что?

Стыдно это признавать, но мне необходима пауза, чтобы переварить его слова.

Чтобы вникнуть в их смысл.

Дочь предателя, ну да. Что может быть позорнее, чем быть единокровной дочерью человека, посягнувшего на корону?

— Милорд герцог, тем не менее…

— Не вам, Матильда, упрекать меня в том, что на вашей безупречной репутации вдруг оказались отпечатки чьих-то грязных сапог. И если так хочется влезть в койку к королю, то советую не особо беспокоится на сей счет, потому что Его Величество буквально горит от нетерпения — так желает поскорее раздвинуть ваши чертовы ноги!

Желает… раздвинуть… что?!

Я чувствую, как закипаю изнутри.

Какая-то дикая волна смывает все на своем пути, выплескиваясь абсолютно стихийным приступом ярости, который глушит все прочие мысли, кроме одной.

Я просто налетаю на него.

Замахиваюсь.

Сжимаю зубы, предвкушая сладкую ноющую боль в ладони от щедрой пощечины нахалу.

Но…

Ничего не происходит, потому что герцог запросто перехватывает мое запястье.

Сжимает его, рывком притягивая к себе, практически, размазывая по своей груди мое беспомощное слишком тонкое и слишком несоизмеримо слабое тело.

— Очень советую хорошенько подумать, прежде чем снова попытаться врезать мне по роже, юная леди. — Его дыхание пряное и крепкое от выпитого, глаза абсолютно непроглядно черные, а кожа пахнет так… странно притягательно, что у меня снова кружится голова. — В следующий раз я могу и не сдержаться.

— Мне больно! — выкрикиваю, пытаясь освободится.

— Капля боли как раз то, что нужно, чтобы ваши мозги протрезвели и встали на место, Матильда.

— Не называйте меня по имени!

Бесполезно. Если я и освобожусь, то без руки.

— У вас прекрасное имя, герцогиня. — Пальцы стискивают запястье еще сильнее, и мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать и не взмолиться о пощаде. — Почему бы мне не использовать его, раз уж я все равно имел честь вас… скомпрометировать.

— Потому что вы мне омерзительны, герцог Нокс! — практически выплевываю ему в лицо. — Потому что мне омерзителен ваш голос, ваше лицо, ваши глаза и все те гнусности, которые вы говорите вашим омерзительным языком! И потому что мне омерзителен ваш… ваш… запах!

Что-то трещит между нами.

Громко, практически оглушая.

Я честно пытаюсь мыслить трезво, но от прежней испуганной Матильды сейчас, кажется, не осталось и тени, потому что все, о чем я могу думать, это — Плачущий мне помоги! — что в это мгновение губы герцога слишком близко.

Что они у него тонкие, совсем не как у короля, но мне хочется почувствовать, что случается, когда мужчина с такими губами, целует такую замарашку под чужой личиной, как я.

И прежде чем понимаю, что этого ни в коем случае нельзя делать, сама тянусь к нему, поднимаясь на носочки, чтобы быть хоть чуточку ближе к этой безразмерной каланче.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дали же боги роста, прости меня Плачущий!

Глава сороковая

Герцог

Знал же, что нужно было отправить ее к демонам и не заходить в чертову библиотеку.

Задом чувствовал, что наш разговор не закончится ничем хорошим, но, признаться, опасался совсем не того, что в приступе болезненных воспоминаний, чего доброго, сверну герцогине ее такую восхитительно беззащитную тонкую шейку.