Читаем без скачивания Истые Галлюцинации - Теренс Маккенна

принял это за чистую монету. Прихватив с собой Ив и сачок для бабочек, я отправился прогуляться по тропе вглубь джунглей.

Тропа, белевшая промытым мелким песком - местами его слой доходил до нескольких дюймов, - словно манила все дальше, в чащу. Не успели мы пройти и четверти мили, как желание одержало верх над интересом к чешуекрылым. Риск, что на нас могут наткнуться витото, которые пользовались тропой, только увеличивал наш пыл. И вот, отбросив всякую осторожность, мы скоро забыли обо всем на свете. Что это было за наслаждение посреди буйной зелени проникать в сокровенные глубины Ив, сначала пушистые, потом гладкие и скользкие, и орошать их влагой! "Это за Владимира", - мелькнула у меня мысль: ведь в алчном уме Набокова всегда переплетались "зеленая" страсть и бабочки.

Мы отсутствовали не более сорока минут, но, вернувшись на поляну к хижине, обнаружили там лишь звенящую, гнетущую тишину, печать пустоты и заброшенности. Я больше не боялся, что Деннис заблудится в лесу и пропадет. Более того, я был совершенно убежден: каким бы ни было его состояние, такая участь ему не грозит. Чего я боялся, так это того, что он может привлечь внимание окружающих к нам и к пограничному участку, который мы исследовали.

Оставив Ив в лагере на случай, если явится Деннис, я побежал на выгон, а потом через него - к миссии. На бегу я убеждал себя, что брат, должно быть, просто отправился навестить Ванессу с Дейвом и что я найду его у них. Я был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить, что колокола миссии, безмолвствовавшие все дни недели, кроме воскресенья, уже некоторое время звонят. Взойдя на пригорок, откуда открывался вид на "речной дом" и озеро пониже чорро, я увидел Ванессу: она вела Денниса по направлению к дому. Явившись туда, я почувствовал, что ситуация сложнее, чем я предполагал.

Ванесса разозлилась, и я воспользовался случаем, чтобы выяснить, что же все-таки случилось. Похоже, Деннис вылез из гамака, как только мы с Ив скрылись из виду. Он отправился прямиком в миссию, нашел веревку колокола, созывающего прихожан к мессе, и звонил в него что было сил, пока священник не нашел Ванессу и Дейва и они не слишком любезно убедили Денниса не валять дурака. Однако уже гулявший по округе слушок, что один из членов нашей экспедиции слегка тронулся умом, от этой внезапной да еще и публичной выходки, разумеется, не улегся. Неустойчивое политическое равновесие, которого я добился и которое позволяло мне единолично решать, как обращаться с Деннисом, теперь нарушилось. Ванесса высказала мысль, что его нужно переселить в дом у реки, ее поддержали священники и полиция - по крайней мере, мне так сказали. Опираясь на внутреннюю уверенность, что волноваться рано, и вынужденный признать, что я совершенно утратил контроль над ситуацией, я согласился со всеми их предложениями.

У Ванессы были еще кое-какие новости: скоро должен прилететь самолет - нет, не для того, чтобы нас забрать, просто он даст нам возможность начать сборы в обратный путь. Один из нас сможет проделать стокилометровый перелет через джунгли до Сан-Рафаэля, где мы оставили запас снаряжения, прежде чем отправиться по тропе в Ла Чорреру. Это единственная возможность добраться до нашего склада по воздуху, а не пешком, и Ванесса настаивала, что мы должны ею воспользоваться. Я был согласен на все. Я-то знал:

скоро крушение тысячелетий положит конец таким пустяковым заботам, но предпочел, чтобы другие сами открыли для себя этот факт, проникнув во все углубляющееся измерение будущего.

Лететь самолетом вызвался Дейв - решение было принято почти мгновенно. Он доберется до наших запасов и единолично организует их отправку пароходом до Рио-Путумайо, а потом дальше до Боготы. Там мы с ним и встретимся, когда нам удастся отсюда выбраться, и если удастся, как именно - пока не ясно. Второпях уложили рюкзак. С небес соскользнул самолет, потом снова исчез, и с пугающей внезапностью мы остались вчетвером.

Денниса перевели в "речной дом", и Ванесса с Ив стали его сиделками. Я предпочел остаться в джунглях, чтобы не создавать излишней тесноты. Продолжались споры: есть ли в его болтовне признаки улучшения, или он только еще больше углубляется в мир, где блуждает вот уже столько дней? Поскольку все мы некоторое время жили в Беркли, вид жертв лизергиновой кислоты не был для нас чем-то незнакомым, и сравнение состояния, в котором пребывал Деннис, с состоянием тех пропащих душ не прибавляло нам оптимизма. Переезд Денниса на реку стал поворотной точкой:

с этого момента действие высвобожденного нами феномена стало развиваться больше во внешнем мире, нежели в наших умах.

И все это время, даже после переезда, мы с братом находились в постоянном поиске линзообразного предмета. В первые дни после эксперимента учитель говорил мне: "Ты почти нашел его, но не совсем". Или прибегал к метафоре сгущения: "Он сгущается", - почти идеальная алхимическая метафора. Камень везде. Он здесь.

"Вижу камень, - говорил иногда Деннис, - он налево от меня, на расстоянии двести пятьдесят футов, внизу, рядом с омутом, висит над самой водой". Я каждый день продолжал расспрашивать его о камне, и с каждым днем "Софический аэроролит", эта универсальная панацея, все приближался и приближался. То и дело налетали грозы. Постепенно я заметил, что метеорологические феномены возымели склонность сосредотачиваться на юго-востоке. Я стал поглядывать в ту сторону, и каждый раз видел радугу.

Наши представления о том, что происходит, колебались от глубоких религиозных прозрений до полнейшей нелепицы. Днем двенадцатого марта у Денниса выдалось несколько часов, когда он смог, хоть и весьма загадочно, отвечать на вопросы, которые мы ему ставили, о том, что ему кажется. Разговор этот состоялся в доме у реки, под которым поселились красавец-петух со своей подружкой. Возможно, это был тот самый петух, крик которого я слышал на рассвете в день эксперимента и еще раз через два дня. И петух, и курица отличались веселой живостью нрава - об этом мы говорили и раньше. В тот день Деннис обратил наше внимание на курочку. "Если рассматривать ее как произведение искусства, - изрек он, - то это просто-напросто шедевр. Спрашивается, кто мог сделать такую курицу? Только тот, кто сумел сотворить весь мир, в который мы попали. И кто же это? - он выжидающе огляделся, и не услышав ответа, неожиданно бухнул: - Джеймс Джойс".

Еще несколько минут он продолжал развивать эту тему: дескать, "Поминки по Финнегану" являют собой образец самого полного понимания связи между человеческим разумом, с одной стороны, и временем и пространством с другой, и поэтому Джойс, умерев, каким-то образом взял на себя ответственность присматривать за этим уголком Божьей Вселенной. В этом Деннис всего лишь проявлял себя последователем Уиндема Льюиса , который избрал темой своего романа *Век человеческий* посмертное восхождение Джойса к высотам славы.

Джим и Нора - так прозвал Деннис новоявленное божество и его супругу - постоянно участвовали и проявлялись во всем, что ни происходило в Ла Чоррере, и в особенности в том, что любил Джойс. И курочка как воплощение Анны Ливии Плюрабель из "Поминок" принадлежала именно к этому разряду. Все в нашем тропическом Эдеме искрилось джойсовским юмором. Идеи эти были абсурдны, но очаровательны, и именно они заставили меня перечитать Джойса и признать его одним из истинных пионеров в деле составления карт гиперпространства. Однако в то время они едва ли могли пролить свет на то, что ожидало нас впереди.

С этой позиции восприятия жизни как литературы Деннис двинулся дальше. Он напомнил мне, что одной из алхимических аналогий философского камня, которыми мы пользовались между собой в нашем тайном шифре, был маленький серебряный ключик от деревянной шкатулки с инкрустациями и потайным отделением, принадлежавшей нашему деду. Я, в свою очередь, напомнил ему* что ключ был потерян еще во времена нашего детства, и сказал:

если он сейчас же предъявит ключ, тем самым докажет, что действительно владеет шаманским даром и способностью преодолевать пространство и время. Наш разговор принял форму игры в вопросы и ответы, которая закончилась тем, что Деннис велел мне протянуть руку, а потом, хлопнув по моей ладони кулаком и испустив громкий птичий крик, Пронзительный и нелепый, оставил на ней маленький серебряный ключик.

Меня словно громом поразило. Между нами и остальным миром были сотни миль. Сам Д

еннис был почти голый, и, тем не менее, вот он -ч- ключ, неотличимый от того, ко

торый хранится в моих детских воспоминаниях! Неужели все эти годы он прятал ключ

только для того, чтобы предъявить его сейчас, в дебрях Амазонки, тем самым окон

чательно сокрушить мои представления о реальности? Или это просто похожий ключ,

который Деннис привез с собой в Южную Америку и который я до сих пор каким-то образом умудрился не заметить? Это казалось маловероятным. Мы держали Денниса в комнате, далеко от того места, где хранилось наше снаряжение, и было трудно представить, что он вдруг стал настолько хладнокровным и предусмотрительным, что добрался до нашего багажа и тщательно разобрал его, чтобы обнаружить спрятанный там ключ. А потом, в любом случае, про ключ вспомнил я сам! Неужели он, желая меня одурачить, каким-то образом навел на разговор на тот единственный предмет, который взял с собой? Вопрос о серебряном ключике - был ли то настоящий ключ или нет, - так и остался открытым. Настоящая шкатулка тоже давным-давно потерялась, так что проверить ключ не удалось. Последний иронический оттенок этому эпизоду придает то, что мы с Деннисом оба обожали рассказы Г.-Ф. Лавкрафта и поэтому отлично знали, что у него есть вещь "Сквозь врата с серебряным ключом" -- сказка, где фигурируют множество измерений, странные существа, космическая временная шкала и бесшабашные чудаки и искатели приключений вроде нас самих. После того как Деннис перебрался в "речной дом", необходимость в моих еженощных бдениях отпала. Но отсутствие необходимости в сне сохранилось. Каждый вечер я ждал момента, когда все угомонятся, и в моем распоряжении будут долгие часы дивных, безмолвных размышлений. Как лисица-оборотень из "Ицзина", которая вечно бродит среди росистых ночных' трав, я бродил по пастбищам и тропинкам, что окружают Ла Чорреру. Иногда часами сидел под деревом с надписью АМА, наблюдая, как вокруг меня, сверкая, вращаются огромные мандалы пространства и времени. Порой носился широкими шагами, почти вприпрыжку, запрокинув голову и глядя на разноцветные звезды. То глубинное нечто, которое обитало в моем сознании, с легкостью соединяло звезды в созвездия, чтобы показать мне гигантский зодиакальный механизм космической судьбы, которая, должно быть, стала известна древним благодаря внушению той же самой незримой силы.