Читаем без скачивания Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота") - Михаил Петров

— Куда прикажете, кормилец мой? — обратился ямщик к Ушакову.

— На гостиный двор.

2

О своем намерении поселиться в Алексеевке Ушаков писал сельскому старосте, которого просил прибрать к его приезду барский дом и сделать все прочее, что полагается в таких случаях. Он не был уверен в том, что тот успел выполнить его поручение, поэтому счел благоразумным остановиться пока в Темникове. В случае если обнаружится, что дом еще не готов, можно пожить в гостинице. Федор уверял, что это избавит его от лишних переживаний.

Когда выгрузились в гостином дворе, Федор сказал ему так:

— Ты, батюшка, в хлопотные дела не вмешивайся. Сам все улажу. Иди-ка лучше в комнату да приляг до обеда.

— Пожалуй, я так и сделаю, — согласился Ушаков.

Минувшей ночью он почти не спал, к тому же поволновался перед Темниковом, сон был ему нужен. Он прошел в отведенную ему комнату, разделся и, довольный от мысли, что трудная дорога наконец-то осталась позади и он почти дома, с наслаждением вытянулся на широкой деревянной кровати. Но то ли от состояния полной раскованности, то ли от воображения предстоявшей встречи со своими алексеевскими крестьянами, о чем он старался не думать, но все-таки думалось, только заснуть ему не удалось. Он долго ворочался с боку на бок, а потом, обессиленный борьбой с бодрствованием, скинул с себя одеяло и сел, свесив ноги на пол.

— Не лежится, батюшка?

Это был Федор. Он стоял у приоткрытой двери, бережно держа перед собой адмиральский парадный мундир, который всю дорогу покоился в одном из сундуков.

— Ты чего?

— Доложить пришел, — сказал Федор, направляясь к кровати. — Человека в Алексеевку послал. Наказал, чтобы староста не кучера посылал, а сам приехал.

— А это зачем? — кивком головы показал Ушаков на мундир.

— Надеть придется, — невозмутимо отвечал Федор. — Начальство прибыло. И самый главный тутошний дворянин, и городничий тоже… Тебя, батюшка, видеть желают, у дома ждут. Я им сказал, что ты, батюшка, почивать изволишь, они и уселись ждать, когда почивать кончишь. А ты, видно, совсем не почивал.

Ушаков оделся с помощью Федора и вышел на крыльцо. У ворот на широкой скамье под тенью старой, уже трухлявой у комля, ветлы сидели три вельможных господина и о чем-то беседовали с хозяином гостиного двора, стоявшим против них со снятым картузом и непередаваемым выражением угодливости. Один из сидевших, в чиновничьем мундире и лентой через плечо, был так толст, что широкий живот его свисал до самых согнутых колен. Двое других были вида поджарого, причем один отличался от другого тем, что имел на себе шляпу с плюмажем. Тот, что с плюмажем, первым заметил Ушакова, молодецки поднялся и с достоинством зашагал ему навстречу. Другие последовали его примеру, за исключением хозяина двора, который, решив, видимо, что господам теперь не до него, ушел за ворота.

— С благополучным прибытием, Федор Федорович, — галантно поклонился Ушакову обладатель шляпы с плюмажем. — Позвольте представиться: предводитель местного дворянства Александр Иванович Никифоров.

Он снова поклонился и представил своих товарищей. Тот, что с большим животом, оказался городничим Семеновым, третьим был городовой секретарь Попов.

Предводитель дворянства выглядел моложаво, на его продолговатом приятном лице не было ни одной морщины, но Ушаков заметил выбившийся из-под парика клок седых волос, а седина, как известно, утаивать годы не умеет.

— Хорошо ли доехали, Федор Федорович? — не умолкал предводитель дворянства. — А мы вас давно ждем. Как прослышали про вашу отставку, так и сказали себе: его высокопревосходительству некуда больше, как к нам… По-нашему и вышло.

Ушакову оставалось только удивляться. О своем увольнении в Темников он никому не писал, и было странно слышать, что здесь об отставке давно уже все знали.

— Вас удивляет, каким образом стало нам о сем известно? Слух, Федор Федорович, слух! Никаких преград и запретов не признает, шельма!..

Никифоров улыбался чуть ли не до ушей. Было похоже, что он и в самом деле обрадовался встрече с ним, отставным адмиралом.

— Мы все рады за вас, нашего знаменитого земляка, — нашел наконец возможным вступить в разговор городничий (голос у него оказался басовитым, с едва заметным хрипом). — У нас, ваше высокоблагородие, найдете настоящий, истинный покой. Привыкнете, скажу вам. Ежели знать изволите, мы все тут тоже отставные. Александр Иванович — премьер-майор, секретарь наш — отставной поручик, хотя и пороху не нюхал. А я, с вашего позволения, ротмистр, — закончил городничий таким тоном, словно желал утешить Ушакова, чтобы он не очень-то расстраивался, променяв Петербург на эту глухомань.

— Да… — подхватил слова городничего Никифоров, — когда-то и мы что-то значили!.. — И ударился в воспоминания. Оказалось, что он, как и Ушаков, участвовал при Потемкине в русско-турецкой войне, служил под начальством самого Суворова, был с ним в деле при Измаиле. — Скажу вам, друзья мои, — с воодушевлением рассказывал он, — громкая то была война. Показали мы тогда туркам! Помню, как Измаил штурмовали. Турки из всех орудий палят, с ятаганами на нас, себя не жалея, прут, а мы знаем свое вперед!.. Много крови пролито было… А ведь я вас, Федор Федорович, с той самой войны знаю, — сделал вдруг крутой поворот Никифоров. — Слава за вами такая же, как и за Суворовым, гремела. Когда узнали о вашей победе при Калиакрии, поверите ли, в корпусе нашем великий пир закатили. Много за ваше здоровье пили.

Ушакову становилось неловко, когда в его присутствии с таким восторгом говорили о нем, поэтому постарался изменить разговор, стал расспрашивать о Темникове — много ли в нем жителей, какими промыслами они занимаются?.. Городничий подтолкнул вперед секретаря: у этого в голове каждая циферка держится, он обо всем и расскажет. Секретарь был счастлив сделать приятное столь знаменитому гостю. Его высокопревосходительство желает знать все о Темникове? Пожалуйста, он готов представить его высокопревосходительству полный доклад, какой недавно подготовил Тамбовскому губернаторству и за который его удостоили высокой похвалы. В городе проживает обоего пола более пяти тысяч человек. Ежели судить по занятости работающего населения, то четвертую ее часть составляют купцы, а остальную — мещане. Казенной промышленности в Темникове нет, зато купеческая здравствует и процветает. Есть кузницы, чугуноплавильни, кожевенные заводы, солодовни… Кроме всего этого, есть лавки, винный погреб, соляные магазины, мясные ряды, богадельни, питейные дома, трактиры и харчевни. Славу Темникова составляют его духовные учреждения. В городе соборная церковь о двух этажах, церковь Казанская, церковь Троицы, церковь Ивана Богослова, церковь Николая Чудотворца, церковь Успения…

Никифоров, утомленный рассказом секретаря, стал нетерпеливо посматривать на карманные часы.

— Спешите куда-нибудь? — спросил его Ушаков.

— Купец Меднов, что ресторацией владеет, подойти должен, — ответил предводитель дворянства. — Послали шампанское на лед поставить, а его все нет.

— Придет, — успокоил его городничий. — Меднов купец аккуратный.

Владелец ресторации появился минуты через две. Он был уже в годах, сед, но на ногах держался крепко, телосложение имел богатырское. Когда Ушаков подал ему руку, не утратившие свежую синеву глаза его увлажнились, и он заговорил взволнованно:

— А я вас, кормилец наш, помню. Мальчишками вместе на Мокше купались. И батюшку вашего Федора Игнатьевича помню. Уважаемый был человек, царство ему небесное. А дядюшку вашего и подавно помню.

— А что, не пообедать ли нам? — прервав его, сказал Никифоров. Пожалуй, самое время.

— Пожалуйте, господа, пожалуйте!.. — закланялся Меднов, приглашая.

— Просим, Федор Федорович, — обратился Никифоров к Ушакову. — По случаю приезда вашего и знакомства. Не обессудьте, так уж у нас заведено.

Странно, но Ушаков не мог воспротивиться воле этих людей, которые в общем-то были ему не очень приятны своей привязчивостью.

— Если вам так угодно, господа, я готов.

Другого он не мог сказать. Своим отказом от обеда он мог противопоставить себя отцам города, возбудить к себе недружелюбие. А ведь с этими людьми ему предстояло жить!

По пути в ресторацию Меднов, пристроившийся к Ушакову с правой стороны, рассказывал:

— Я ведь дядюшку вашего покойного Ивана Игнатьевича знавал еще до того, как он в монастырь ушел. Справедливейший был человек. За справедливость свою и в темницу попал. Ну да государыня Екатерина Великая не отказала ему в милости, вернула ему волю. Помню, как его из Соловков встречали. Прямо-таки праздник получился…

Меднов надеялся втянуть Ушакова в беседу, но у того не было никакого желания поддерживать разговор. Пока шли, он едва ли произнес два-три слова.