Читаем без скачивания Папина содержанка - Дарья Десса

– Акула, Максим!

– Какая, на фиг, здесь акула?!

– Огромная, белая, я видел её плавник!

– Да проснись ты уже, балда! Мы в самолете летим, понял? Нет тут никаких акул. Приснилось тебе! – говорит Максим с усмешкой.

Я тут из-за неё миллиард нервных клеток потерял, пытаясь спасти, а она на меня голос повышает. Балдой назвала. Ну и пусть сон! Я же искренне! Мне становится обидно. Вот всегда так с этой мажоркой.

– Замучил ты меня своими снами, – сказала Максим. – Снотворное пей, что ли. А то в следующий раз привидится тебе какая-нибудь дичь несусветная, еще с кулаками набросишься.

– И что будет? – бурчу в ответ. – Боишься?

– Получишь в глаз, да и угомонишься, – отвечает мажорка.

– Поумнее не могла ничего придумать?

– Ну, могу по яйцам задвинуть. Но в этом случае, боюсь, твой папенька меня живьем съест. Останется без наследников, – смеется Максим.

«Он и так без них останется, – думаю я. – Потому что из-за тебя, красивой такой, мне эротические сновидения слишком часто смотреть приходится. А раньше я во снах видел редко голых девушек и мастурбировал на них потом, вспоминая, как мне во сне было с ними хорошо». Но этого я вслух не скажу, конечно. Опять проклятое табу.

– Можно подумать, тебе сны не снятся! – с вызовом говорю Максим.

– О, еще как!

– Расскажи свой самый страшный.

– Легко! В одном черном-черном городе…

– Да хватит уже придуриваться! Я же серьезно прошу.

– Слушай, не перебивай. Это сон. Правда.

– Ну-ну.

– В одном черном-черном городе на высоком черном-черном холме стояла одинокая черная-черная церковь. Старая, давно сгоревшая. Обугленная изнутри и снаружи так, что ничего не разобрать. Ни одной иконы, ни фрески на стене, ни подсвечника. Все покрыто густым слоем сажи и углей. Стояла черная-черная ночь, и только свет луны падал вниз на черный пол, образуя там яркое пятно. Я захожу в эту церковь. Не знаю, зачем. Наверное, просто интересно стало – что там внутри? А может, решила испытать себя на прочность? Вот я иду, под ногами что-то скрипит и рассыпается в прах. Это уголья, осыпавшиеся с купола. Я поднимаю голову – с самой высоты по-прежнему тянется длинная толстая цепь, на которой висит нечто мрачное, кривое, какое-то нагромождение железок. Кажется, это бывшая люстра, но теперь не разобрать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– У меня мурашки по телу, Максим, – говорю, поёживаясь.

Довольная произведенным эффектом, она продолжает.

– Я подхожу к ступеням, которые ведут к Царским вратам. Вернее, к тому, что от них осталось – огромная, от пола до потолка, обугленная стена, на которой когда-то были иконы стройными рядами, а теперь ничего не разобрать – выгорело всё. Под моими ногами пепел и угли толстым слоем, он разлетается и скрипит, что особенно гулко в этой мрачной тишине. Но я иду дальше, мне всегда хотелось побывать там, где совершаются христианские таинства. Каково там теперь? Вдруг есть что-то интересное? И вот я у дыры, которая когда-то была дверным проемом. Но самой двери нет, она валяется неподалеку, вернее, то, что от нее осталось. Две обугленные створки.

– Ужас, – шепчу я. И думаю, что зря попросил мажорку. Молчал бы лучше.

– Мне остается сделать один только шаг, как вдруг из-за врат выходит черная фигура. Огромная, на голову меня выше и шире, с большим пузом. Лица не разобрать, оно скрыто под капюшоном. Весь незнакомец затянут в черную ткань наподобие монашеской рясы.

Глава 29

– Черный монах смотрит на меня, и я ощущаю, как леденящий холод начинает сковывать каждую клеточку моего тела, – продолжает мажорка. Я поневоле вжимаюсь в кресло. Мне передаётся тот ужас, который испытывает маленькая девочка, стоя посреди сгоревшей церкви перед незримым ликом ужасающего священнослужителя. «Что ты здесь делаешь?» – звучит мертвенный голос. «Я пришла… посмотреть», – отвечаю ему, ощущая, как дрожат колени.

Максим замолчала. Повисла пауза, которая тянулась под равномерный гул турбин.

– Что было дальше? – спросил я шёпотом, когда тишина стала невыносимой.

– Ответа не было, – проговорила мажорка могильным тоном. – Вместо него из-под рясы резко выскакивает черная рука. Успеваю заметить в костлявых пальцах, обтянутых чёрной кожей, длинный нож. Он резко протягивается ко мне, вонзается в живот и погружается по самую рукоять.

– Ай, – это я вздрагиваю. У меня слишком богатое воображение для таких вещей. Потому я даже ужастики не люблю – пугаюсь, как ребенок.

– Сталь пронзает меня почти до самой спины. Нож длинный, сантиметров двадцать, а я худенькая и маленькая. Но совершенно не чувствую боли. Мне просто удивительно смотреть, как из моего живота торчит рукоять ножа, а лезвие его внутри меня. Но нет ни крови, ни страха. Сплошное удивление. Я поднимаю голову, смотрю на монаха, но он… неожиданно пропал. Вместо него из бокового проёма выходит кто-то другой черный, с опаленной большой бородой, весь в саже, в какой-то длинной хламиде, и среди этого мрака только белки глаз светятся, словно уголья. «Чего тебе здесь надо?!» – строго спрашивает он всё тем же страшным голосом. «Просто зашла посмотреть», – говорю я. И, показывая рукой на нож, спрашиваю: «Дяденька, это вы меня зарезали, да?» «Еще нет, – отвечает он. – Но если ты сейчас же не уберешься отсюда, то умрешь в страшных мучениях». «Хорошо», – говорю я и выбегаю из строения, некогда бывшего храмом. Здесь, при свете полной луны, хватаюсь за рукоять ножа и резко выдергиваю его из себя. Снова ни боли, ни страха. Даже следа не остается на моём платье. Так, словно и не было ничего.

Максим замолкает, я нервно сглатываю.

– А дальше? Дальше что было?

– Ничего, – пожимает мажорка плечами. – Я проснулась.

– И к чему этот сон был?

– Я тебе что, гадалка? Откуда мне знать? Вот тебе что снилось, когда ты орал тут и говорил про какую-то акулу?

Я открываю рот, чтобы рассказать, но вдруг понимаю: сновидение-то мое глубоко символичное и весьма эротичное. Настолько, что поведать о нем Максим означало бы признаться в моем к ней запретном интересе. Поскольку не имею права так поступать, то лучше… совру. И в течение последующих пары минут рассказываю, как плыл с ней на лодке по океану, потом нас