Читаем без скачивания Колыбельная виски (ЛП) - Коул Стиви Дж.

Запах плесени и сигаретного дыма ударяет в меня, как мокрая тряпка, когда я вхожу в комнату ожидания тюрьмы. Мэри Энн, жена городского пьяницы Джебидии, сидит на стуле и читает «Нэшнл Инкуайрер». Она выглядывает из-за журнала, оглядывая меня с головы до ног, прежде чем поднести сигарету к губам. Не думаю, что здесь можно курить, но она была постоянным посетителем, и залоговые деньги Джеба, вероятно, оплачивали гонорар, по крайней мере, двум судебным приставам.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спрашивает одна из служителей из-за стеклянного окна.

Подхожу ближе, снимаю бейсболку и наклоняюсь к открытому окну.

— Ханна Блейк, — шепчу я.

— Кто? — Она сует жвачку в рот. — Я тебя не слышу.

— Ханна Блейк, — повторяю я чуть громче.

— Ханна Блейк, — громко повторяет она, печатая на клавиатуре. Ее пальцы замирают над клавишами, и она хмурит брови. — Это дочь Джона Блейка, верно?

Стиснув зубы, я киваю.

— Как жаль. Она была такой хорошей девочкой.

Слышу, как за спиной шуршит бумагой Мэри Энн. Оглядываюсь через плечо и вижу, что она смотрит в мою сторону.

— Дочь проповедника? — спрашивает она, широко раскрыв глаза. — И что же она натворила?

Я качаю головой и поворачиваюсь обратно.

— Она сейчас придет, дорогой. Иди присядь.

Я не присаживаюсь, а стою прямо у двери, когда щелкает замок, раздается звонок, и дверь распахивается. Я ожидаю, что Ханна будет в полном беспорядке, с опухшими глазами, с лицом в красных пятнах, но это не так. Она выходит с улыбкой, засовывая в карман джинсов желтый листок бумаги.

— Спасибо. — Ханна идет к выходу, помахав рукой Мэри Энн. — Здравствуйте, миссис Локхед.

Мэри Энн махает рукой, когда Ханна выходит на улицу, и дверь чуть не ударяет меня по лицу. Догоняю ее и хватаю за руку.

— Какого черта? — Я сдерживаю смех. — Почему ты там оказалась?

— Я украла лодку.

— Что?

— Или, как ты это называешь, одолжила лодку?

Веселый смешок срывается с моих губ.

— Неужели?

— Мне нужна была безмятежность, а кто-то сказал мне, что середина озера — самое безмятежное место, куда ты можешь пойти, — Ханна ухмыляется, и хотя я нахожу это чертовски очаровательным, у меня слегка ноет под ложечкой. Я все время слышу, как та женщина в тюрьме говорила: «Она была хорошей девочкой». Что-то подсказывает мне, что я уже запятнал ее.

Ханна останавливается возле моей машины, ожидая, пока я открою для нее дверцу.

— Не позволяй мне испортить тебя, красотка. — Рывком распахиваю дверцу и дергаю подбородком в сторону тюрьмы.

— Я там подружилась с дамой в моей камере. — Она запрыгивает в машину с ухмылкой. Боже, она что-то с чем-то… — Кроме того, жизнь — это опыт, верно?

Покачав головой, направляюсь к водительскому месту. Чувствую на себе ее пристальный взгляд, когда вставляю ключ в замок зажигания. Смотрю на неё, приподняв бровь.

— Что?

— Я рада, что встретила тебя. — Ханна двигается на сиденье и берет в руки мое лицо, прижимаясь губами к моим.

Такой маленький жест, но имеющий огромное значение. Когда Ханна отстраняется, я, застонав, прикусываю нижнюю губу.

— Женщина, ты даже не представляешь, что делаешь со мной.

30 

НОЙ

ОСЕНЬ 2016

Когда подношу бутылку к губам, она пуста.

— Черт.

Беру два пива из холодильника вместе со стопкой писем со стола, затем возвращаюсь в гостиную и опускаюсь на свой кожаный диван. Когда открываю пиво, металлическая крышка пролетает через всю комнату и приземляется перед плазменным телевизором.

Делаю большой глоток, уже зная, что половина коробки в моем холодильнике, скорее всего, исчезнет прежде, чем я закончу читать эти письма. Знаю, что завтра буду чувствовать себя дерьмово, но некоторые вещи невозможно переварить трезвыми, а эти — я смотрю на исписанные от руки страницы, — нужно как можно больше оцепенеть, чтобы переварить их.

Ной,

Ты сказал мне, что я возненавижу тебя еще до того, как все закончится, и, возможно, это должно было стать моей первой подсказкой, ты уже тогда говорил, что это не навсегда. Но я верила в судьбу, Ной. До тебя я верила в судьбу и во многие другие вещи, в которые больше не верю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я шумно выдыхаю и залпом допиваю пиво. Иногда я не уверен, что беспокоило меня больше: то, что я отдался ей, когда знал, что нельзя, или то, что она отдалась мне, когда знала, что не стоит.

Мы переспали всего один раз. Один единственный раз. И, пожалуй, это часть того, о чем я тебе никогда не говорила.

Между поцелуями и тяжелым дыханием я думала об этом. Я думала о том, что должна сказать тебе, но потом одежда исчезла, и ты скользил руками по моему обнаженному телу, по каждому изгибу и впадине. Ты смотрел на меня так, словно я была самым красивым существом, которое ты когда-либо видел, как будто ты должен был обладать мной, и я не хотела разрушать это.

Ты завладел мной. Заклеймил — способом, о котором даже не подозревал. Ты единственный мужчина, с которым я когда-либо спала.

Я уставился на эти слова, наморщив лоб. Единственный? Со стоном опускаю голову. Если бы я только знал. Господи Иисусе, Ханна. Если бы я только знал… И сразу же возвращаюсь к чтению.

Мне так хочется описать все подробно. Все до последней мелочи, до последнего вздоха и стона, но это не обязательно. Потому что ты знаешь, как это было.

Как мои пальцы перебирали твои густые волосы, когда ты лежал между моих бедер. То, как я извивалась, когда твой рот был на мне. Твои неистовые поцелуи. Какой влажной ты меня сделал. Ты ведь помнишь, каково это было, правда? Как это выглядело, когда моя спина выгибалась над кроватью, когда твои пальцы погружались в меня так глубоко и сильно. Отчаяние в моем голосе, когда я умоляла тебя быть внутри меня.

Ты прижал мои руки над моей головой, когда, наконец, погрузился в меня. «Боже», — сказал ты в тот момент, закрывая глаза. Глубокий стон вырвался из твоего горла. И с каждым жестоким толчком я стонала тебе в унисон. Я впивалась ногтями в твою широкую спину и стонала, чувствуя себя так хорошо, пусть даже ты считал себя не достойным меня. В этом была твоя особенность, Ной. Ты всегда чувствовался правильным для меня.

На следующее утро я проснулась в твоих объятиях, как будто все должно было быть именно так. И в другой жизни, я действительно верю, что так и было бы.

31 

ХАННА

ЛЕТО 2015

Мой телефон звонит в ту же секунду, как я вхожу в дом Ноя. Как бы мне ни хотелось направить его на голосовую почту, когда вижу, что это мой отец, я не могу этого сделать. Если бы что-то случилось с мамой, я бы никогда себе этого не простила.

— Эй.

— Ты в порядке?

— Да.

Папа вздыхает.

— Прости, мне не стоило лезть не в свое дело, я просто беспокоюсь о тебе.

— Ладно, пап.

— Я получил лекарства по рецепту твоей матери. Дал ей обезболивающие, и они, кажется, помогают…

В груди у меня все сжимается. Чувство вины тяжелым крестом ложится на плечи. Я хочу быть с Ноем, но чувствую, что должна быть там с ней. Боже, какая же я ужасная дочь.

— Она спит?

— Да. Уже около часа. — Ной выходит в коридор, упершись руками в дверной проем. Нижняя часть его рубашки приподнялась ровно настолько, чтобы показать глубокие линии, исчезающие под поясом джинсов. — Ты придешь домой?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Утром.

Наступает неловкое молчание. Папа прочищает горло. Уверена, что он хочет спросить меня, с Ноем ли я, но не делает этого. И я ценю это.

— Ладно. Ну, будь осторожна, и я тебя люблю.

—Я тоже тебя люблю, пап.

Когда бросаю телефон на край стола, Ной поднимает голову и опускает руки.