Читаем без скачивания Маленькие шалости примадонны - Дарья Александровна Калинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это гормоны. После родов у некоторых женщин случается настоящее гормональное извержение.
– Возможно, причиной изменившегося настроения Евдокии и впрямь оказались гормоны, но девочку она все же отдала, а сама горько корила себя за свой поступок. Один раз она прямо говорит, что, будь у нее возможность, она бы все отыграла назад. Но, увы, ее дочка уже росла в семье своего отца и мачехи, считая чужую женщину своей родной матерью. Подобраться к ребенку поближе Евдокии никак не удавалось. Новая мать ревниво следила, чтобы мать предыдущая не крутилась бы рядом. Но Евдокия льстила себя надеждой, что когда-нибудь сможет сполна вознаградить свою дочь за все те лишения, которые малышке пришлось пережить по вине ее матери.
– А что за лишения? Что за малышка? Как ее имя? В чьей семье она воспитывалась?
Увы, понять это из дневника было невозможно. Евдокия ни разу не назвала своего любовника по имени или тем более фамилии. Он всегда и всюду фигурировал исключительно как Степаша. Почему он получил свое прозвище, оставалось лишь догадываться.
– Возможно, его зовут Степаном, возможно, фамилия – это производная от Степанова, возможно, отчество у него Степанович.
Точно так же родившуюся у нее от Степаши дочь Евдокия никогда не называла по имени. Малютка, малышка, девочка, солнышко, что угодно, но не имя ребенка. Вероятно, это происходило по причине того, что Евдокии не нравилось то имя, которое выбрали для малютки ее новые родители. Возможно, Евдокию мучила ревность. Ей не нравилось все, что делала приемная мать для малышки, Евдокия буквально изводила себя мыслями, что сама она сделала бы все иначе и многократно лучше.
– Она так терзается, что я удивлен, почему она вообще не выкрала своего ребенка?
Но этому мешал необычайно плотный график гастролей, которому была вынуждена следовать Евдокия, чья популярность все росла. А также процессу возвращения дочери помешало состоявшееся знакомство певицы с Геннадием, в котором Евдокия разглядела не только творческий потенциал, но и почувствовала нежную и ранимую душу этого большого ребенка. Она перестала терзаться из-за дочери, а взялась воспитывать и пестовать своего Гену с тем усердием, что теперь ей было на кого выплеснуть накопившиеся в ней материнские чувства.
– Невзирая на небольшую разницу в возрасте, Евдокия с самого начала относится к своему мужу не как к мужчине, а как к большому дитяте.
На какое-то время все успокоилось. У Евдокии появилась любимая игрушка, про свою девочку она почти забыла. Так прошло почти двадцать лет, а затем грянул гром. Любовник Евдокии угодил в переплет. Выплыли какие-то его махинации по службе, началось расследование, дело запахло керосином. Евдокия ничем не могла помочь когда-то любимому ею мужчине, ей оставалось лишь наблюдать со стороны за разворачивающейся перед ней трагедией.
– Вот что она пишет по этому поводу. «Как бы я хотела помочь Степаше, и я могла бы помочь ему, но Чинар запрещает мне это делать! У них там какие-то свои терки, ко мне не имеющие никакого отношения. Чинарику все по барабану, ему плевать, что по факту страдаем мы с девочкой».
– Чинарик – это Чинарев, она и прежде его так называла.
– И с чего он вдруг взъелся на этого Степашу? Прежде они были друзьями.
Противостояние этих двоих закончилось крахом милого Степаши, которого не просто лишили всех постов и званий, но еще и посадили за решетку, чтобы другим было неповадно идти по его стопам. Такого позора Степаша не выдержал, и в тюрьме с ним случился инфаркт. Жена его также вскоре умерла. Девочка осталась одна. Это дало Евдокии возможность быть ближе со своей дочерью. Но, увы, ни к чему хорошему это не привело. Евдокия обнаружила, что дочь ее выросла человеком избалованным и капризным. Найти общий язык с девочкой у Евдокии не получалось, отчего она снова сильно страдала.
«Я готова отдать моей девочке всю себя, но ее интересует только внешняя материальная сторона вопроса. Даже искусством она готова заниматься лишь в той степени, в которой это принесет ей хороший доход. Никогда человек с таким подходом к делу не сможет достигнуть высот ни на одном из выбранных ею поприщ. Увы, я говорила ей это много раз, но всякий раз натыкаюсь на глухую стену непонимания и обиды. Она считает, что я затираю ее талант, а я вижу, что никакого таланта или даже сколько-нибудь сносных способностей, с которыми можно было бы работать, в ней нет. Иногда я даже думаю, моя ли это дочь? Она настолько похожа на Степашу и его законную половину, что кажется, моего в девочке нет и в помине».
И все же Евдокия была уверена, перед ней родная дочь, которая была воспитана в чужой и враждебной Евдокии среде, отчего и получилась такая, какая есть. Это не вина девочки, это ее беда и вина самой Евдокии, которая поступила малодушно, отдала родное дитя в чужие руки и на выходе получила совсем не тот продукт, который ожидала.
«О чем я только думала все эти годы! Как наивно было полагать, что выросший в чужой семье ребенок вдруг воспылает ко мне нежными чувствами. Врут те, кто говорит, что кровь всегда даст о себе знать. Мы с моей девочкой много раз стояли на одной сцене, были с ней на расстоянии вытянутой руки или даже ближе, но я не чувствовала от нее ничего, кроме неприязни и раздражения. И сама я, о ужас, не испытываю к своему бедному ребенку ничего, кроме чувства страшной вины за все, что с ней случилось по моей воле».
– То есть девочка Евдокии выступает с ней на одной сцене?
– Да.
– Этот момент может послужить нам отправной точкой в поисках девочки без имени.
– Вряд ли нам это сильно поможет. В театре около сотни молодых артисток. Предлагаешь взять образец ДНК у каждой? Боюсь, что наша лаборатория объявит забастовку, если я притащу им такое количество работы.
– Можно проверить биографии артисток. Если у какой-то из них отец был судим, это и даст нужную нам персону.
– И вообще, девочка-сиротка, отверженная мать, сгинувший в застенках отец – это все лирика, а вот дальше Евдокия пишет то, что могло дать реальный толчок к совершенным в театре преступлениям.
– И к убийству Евдокии?
– В первую очередь к нему.
Фима всем своим видом
