Читаем без скачивания Сердце из нежного льда - Светлана Демидова

Башлачев жестом остановил Игорька, прямо с порога занудевшего о чертежах и актах сдачи.

– Я тебя пригласил для другого дела, – оборвал его начальник. – Для сугубо конфиденциального.

Кравченко изумленно вскинул брови. Башлачев встал из-за стола, прошелся по кабинету, потом опять сел за стол, потер переносицу и наконец решился:

– Все знают, что у тебя шашни с Белозеровой…

– У меня не шашни, – тут же вскинулся Кравченко.

– А что? – Теперь уже Петр Николаевич сделал свои брови домиком.

– Я ее… люблю. И об этом тоже все знают. Я не скрываю.

– А она?

– А что она?

– Она тебя любит?

– Не знаю…

– То-то и оно, что не знаешь… – Башлачев бросил на Игорька очень значительный взгляд, который должен был дать ему понять, что уж он-то, Петр Николаевич, знает абсолютно все. Игорек понял его правильно и спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Жалеет она тебя, Игорек, понимаешь? Жа-ле-ет!!! Юный ты и неопытный! Тебя оттолкнешь, а ты – за суицид! А ей в тюрьму?

– Что за бред вы несете? – Кравченко смял в руках чертеж, существующий в единственном экземпляре.

Башлачев жестом санитара психбольницы, всякого повидавшего на своем веку, а потому очень терпеливого, осторожно вытащил из рук Кравченко ценный чертеж.

– Ты что ж думаешь, Игорек, что зрелая женщина может быть удовлетворена твоими ясельными ласками?

– Вы не смеете… – Кравченко поднялся со стула и встал против начальника с побелевшими губами и раздувающимися ноздрями.

– Я-то как раз смею, – Башлачев легонечко толкнул его обратно на стул.

– Если вы мой начальник, то это не значит, что вы имеете право лезть в мою личную жизнь! – резко выдохнул Игорь.

– Все дело в том, Игорь Станиславович, что личная жизнь у нас с вами, как не прискорбно об этом говорить, одна на двоих! И мне, признаться, это здорово надоело!

– То есть? – прохрипел Игорь.

– То есть… – Башлачев набрал в грудь побольше воздуха и выпалил единым духом: – Мы с Аллой Константиновной давние любовники, и ты, Игорек, мне осточертел!

– Нет… – только и смог продышать Кравченко.

– А ты спроси Аллу сам, я не возражаю, – усмехнулся Петр Николаевич. – Она тебе расскажет, что у нас с ней связь длится с юности. Мы, как ты знаешь, вместе пришли сюда на работу. Вот с тех пор все и тянется. Однажды мы здорово поссорились, и я сдуру женился. Алла долго не могла простить… Она же гордая… Но сейчас у нас все хорошо. Я как раз собрался развестись, так тут ты откуда-то выполз! Согласись, я долго терпел. Больше, извини, не могу!

– Бред сивой кобылы! – возмутился Игорь, который несколько оправился уже от первого потрясения и приготовился к бою.

– А я могу предъявить доказательства! – широко улыбнулся Башлачев. – Выдержишь?

– Да уж постараюсь, – закусил губу Кравченко.

Петр Николаевич вытащил из ящика стола фотографию Аллы в самой раскованной позе и протянул Игорю. К бледному лицу Кравченко мгновенно прилила кровь. Именно на такую реакцию Башлачев и рассчитывал. Не узнать Белозерову на ней было нельзя.

– Ничего не понимаю, – прошептал Игорь.

– Чего уж тут непонятного, – рассмеялся Петр Николаевич. – Молодые мы были. Развлекались… Я и снимал Аллочку.

– Нет… тут что-то не так! Эту самую фотографию мне уже совал один грязный мужик у метро! Я ее лично порвал и мужику тому под челюсть съездил. – Игорь перевел горящий взгляд на начальника. – Откуда она у вас?

– Я же сказал, откуда… – уже не слишком уверенно ответил Башлачев.

– А у того мужика тогда откуда?

– Ну… – начал быстро соображать Петр Николаевич, – я нанял этого бомжа… Хочешь, опишу: у него такая… бежевая куртка с коричневыми в полоску вставками, бабья шапка и говор… такой… раньше бы сказали – малороссийский… украинский, в общем…

– Похож… хотя тот был без шапки…

– Ну вот!

– А зачем вы это сделали? Почему просто в руки мне не отдали? Вот как сейчас…

– Почему, почему… Потому! Не хотел светиться! Все-таки я еще не развелся, а баба у меня – жутко темпераментная!

– А при чем тут ваша баба?

– При том! Устроит скандал на весь институт – мало не покажется!

– Неужели вы думали, что я отправился бы на беседу к вашей жене?

– А кто тебя знает? – буркнул Башлачев. – Когда надо устранить с дороги конкурента – все средства хороши!

– Ну уж за женщину я бы прятаться не стал, – сказал Игорь и вышел из кабинета начальника вместе с фотографией Аллы Белозеровой.

Алла давно уже не существовала в таком отвратительном режиме и никогда еще не презирала мужчин так яростно, как сейчас. Мерзкие похотливые животные! Скользкие липкие твари! Какой же был подходящий образ у Радищева? Надо бы вспомнить… Зря, что ли, мучили Александром Николаевичем в школе… А-а-а! Вот – «пиявицы ненасытные»! Очень похоже! А Башлачев – «пиявица», отъевшаяся до размеров огромной Лернейской гидры! И слюна у него наверняка ядовитая. Не покроется ли она, Алла, прыщами или чешуей от его прикосновений? Ей пришлось принести в жертву ему собственное тело. Пленка стоит того. Но больше ничего ему не отвалится. Алла чувствует, что с каждым свиданием Башлачев все больше и больше прикипает к ней. Он уже давно сменил свой пренебрежительно-покровительственный тон на томно-слащавый. Ему не хочется уходить от Аллы, и он нудно и утомительно ищет предлоги, чтобы остаться в ее квартире подольше. И не обязательно в постели. Он долго моется в душе, пьет чай, пытается смотреть новости. Алла бесцеремонно выключает телевизор и выливает в раковину чай, поскольку в ее договор с ним подобные услуги не входили. Башлачев не спорит, без лишних слов уходит из кухни или от экрана телевизора, но до смешного долго возится с галстуком или со шнурками. Эта скотина наверняка думает, что Алла может в него влюбиться. Вымогатель, садист и шантажист! Если бы он знал, как она ненавидит его! Он еще получит свое! Он еще расплатится за то, что пользовался ею, как дешевой девчонкой по вызову. Алла уже перестала спрашивать, где он взял фотографии и пленки. Ясно, что каким-то образом он состыковался с Фотографом. Может быть, в то первое посещение, когда она высмеяла и унизила его, он вытащил из ее почтового ящика письмо из Киева? Это сделать проще простого: крышка ящика держится на честном слове, а замок – вообще можно ногтем открыть. Вовремя же поспело это письмецо! Столько лет Фотограф молчал, и на тебе! Вспомнил! Нет… Что-то тут не так! А пленка? В письме пленку не пришлешь… Хотя, если разрезать на кадры, то можно и прислать… Но зачем? Неужели этого мерзавца на старости лет замучила совесть? Что-то не верится… Но пленка – та самая. Алла ее рассматривала. Она точно помнит, что Фотограф не перезаряжал аппарат, а значит, пленка только одна. Тогда не все ли равно, откуда ее взял Башлачев?! Она уничтожит ее и навсегда забудет об этом киевском кошмаре. Почему-то сейчас, во взрослом состоянии, Алла начала придавать тому давнему событию гораздо больше значения, чем по горячим следам. Тогда, в юности, она еще обладала умением дистанцироваться от неприятностей до такой степени, будто их и не существовало вовсе. Теперь все то, от чего она пряталась и самоустранялась, догоняло и обрушивалось на нее с удесятеренной силой. Может, виной тому Башлачев и все остальные мужчины, которые не стали лучше с тех пор, как она вступила на тропу войны с ними? Все оно, мужское племя скопом, если еще раз позволить себе воспользоваться находками Радищева и «Тилемахиды», – то самое чудище и есть, которое «обло, озорно, стозевно и лаяй». Алле порой казалось, что все они: и Правозащитник, и Практикант, и Вампир, и Студент, и Слизняк, и Ингерманландец, и Счастливчик, и Фотограф, и Наследник, и Пиявица-Башлачев – всего лишь разные личины одного и того же «стозевного» мужчины. Даже «лаяй» они одинаково. Особняком держится Некто Макс. Возможно, он просто самый умный и самый хитрый из них, и Алле еще предстоит увидеть его настоящее, не менее хищное, чем у всех, лицо.