Читаем без скачивания Шпагу князю Оболенскому! (сборник) - Валерий Гусев

Ничего доброго этот визит не сулил. "Опять что-нибудь ее корова выкинула", — вздохнув, подумал Андрей. С этой коровы, которую все село ехидно, с безошибочным чувством коллективного юмора, именовало Венеркой, началась его беспокойная милицейская служба. Неугомонная бабка в первый же день, как принял новый участковый дела, ворвалась в его кабинет с таким истошным воплем, что Андрей решил — либо пожар, либо космонавты сели рядом. Оказалось, пропала Венерка. Она вообще-то была какая-то ненормальная, шлялась по лесам, жрала грибы и, как уверяла Афродита Евменовна, была "большая любительница до колбасы — видно, в ней звериная кровь играет".

Андрей провел розыск заблудшей коровы по всем правилам: подробно опросил всех, кто видел ее в лесу, записал примерное время каждой встречи и на основе этих данных проложил на карте района предполагаемые перемещения беспокойной Венерки, определив наиболее вероятное ее местонахождение и дальнейший маршрут. Расчет оказался верным: Андрей вышел наперерез и в намеченной точке лазил по кустам, бренча подойником. Венерка сама вышла на знакомый долгожданный звук. Андрей подоил ее — молока едва хватило напиться — и погнал корову домой.

Добрая весть обогнала их, и все село выстроилось вдоль улицы, гремя аплодисментами и насмешками. Надолго запомнил Андрей эту торжественную встречу. Покрасневший, в милицейской форме, при пистолете, он гнал по улице корову, держа в руке алюминиевое ведерко, где в жалких остатках молока плавали хвойные иглы.

Выручил его Иванцов, прежний участковый, который сказал тогда те слова, что запомнились Андрею надолго.

— Что это ты стесняешься, Андрей Сергеич? — намеренно громко спросил он. — Работа теперь твоя такая — заботиться о людях. Тебе власть дана, чтобы оберегать и людей и их имущество. Бабке ее корова не меньше дорога, чем председателю целое стадо. Гляди веселей — ты долг свой исполнил!

В тот вечер случилась у Андрея и первая серьезная стычка с бывшим (печальные слова) другом детства и юности Сенькой Ковбоем, когда тот, не откладывая до лучших времен, куском угля на всей ослепительно белой стене клуба, где в будущем предполагалось оформить впечатляющее панно "Колхозники идут с поля", нарисовал меткую картину: Андрей направляет пистолет на корову, стоящую на задних ногах, подняв вверх передние. И самое обидное — хоть художник из Сеньки был никакой, сходство получилось отменное. Корова с отпетым видом держала в зубах окурок и косила шкодливым глазом из-под сползавшей с рога милицейской фуражки. Факт этот отчасти соответствовал действительности: бабка Афродита уверяла, что в жару у коровы может случиться солнечный удар, а от этого она молока не дает простоквашей доится, и напяливала на ее бедовую голову старую соломенную шляпу. Андрей оштрафовал Сеньку, а председатель велел вычесть из его зарплаты стоимость ремонта стены. После этого друзья почти не встречались и не разговаривали. Тому, правда, была и другая причина — Дашутка.

Позже Афродита Евменовна торжественно прибыла к Андрею домой, принесла "гонорар". Выложила на стол нехитрый овощ, лихо стукнула мутной бутылкой, заткнутой обструганной капустной кочерыжкой. Андрей мрачно отставил бутылку и кивнул на зелень:

— Убери сейчас же!

— Милый, ты что же — без закуски ее жрешь или брезгаешь подношением? — по-своему поняла его бабка.

— Убирай, убирай. А на бутылку, — скрывая улыбку, отчеканил он, — на бутылку сейчас акт составлю — как на предмет предложения взятки должностному лицу.

Бабке бы с ее прытью впору в цирке работать. Андрей и глазом не моргнул — стол уже был пуст, а Евменовна топталась у дверей и фальшиво пела:

— Дай, думаю, зайду навестить. Попроведаю, как он тут управляется, за строгость к Семену пожурю. Ну прощевайте, Андрей Сергеич, пошла я, корову надо подоить, да и поздно уже. — И бабка умелась.

Сейчас она вползала в комнату, таинственно озираясь, крепко прижимая к груди какой-то узелок.

— Садись, Евменовна, — покорно указал Андрей на стул. — Рассказывай, с чем пришла?

— За что я тебя хвалю, Сергеич, — усевшись и скинув на плечи платок, с удовольствием начала бабка. — За уважительность. Нет в тебе того, чтобы крикнуть, сгрубить, а то и по столу кулаком собачить, чтоб карандаши прыгали… — И без дальнейших предисловий развернула узелок и бухнула на стол батон обгрызенной с одного края колбасы.

— Ну? — оторопел Андрей.

— Колбаса, не видишь? Спроси: где взяли, Афродита Евменовна? подсказала бабка онемевшему милиционеру.

— Где взяли, Афродита Евменовна? — деревянно повторил Андрей.

— Скажу, — она резво подмигнула, — но баш на баш: напишешь в газету, как я помогла родной милиции? И чтоб с фотографией — внучатам в армию пошлю, пусть командиру похвалятся, какая у них бабка геройская. Евменовна опять оглянулась, потянулась шептать через стол, прикрывая куриной ладошкой рот. — Выгоняла Венерку из чужого огорода, гляжу: что-то грызет, вырвала — колбаса. Магазинная. Ты говорил ведь, что всю колбасу из магазина покрали. Не говорил? Тогда все равно спроси: а огород-то чей?

— Чей огород? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Ворожейкин! — Евменовна в азарте стукнула кулаком по столу. Завмага нашего милого!

Здесь будет уместно привести некоторые записи из рабочего блокнота участкового инспектора Ратникова.

"Легко складывается классическая версия: злоупотребления завмага растрата — случайный свидетель — паника в предчувствии разоблачения убийство разоблачителя — имитация хищения с целью переложить истинное на вымышленных лиц — грабителей (и убийц).

Два факта в схему не укладываются:

1. Ворожейко и Степаныч давние друзья. (Сторож, в прошлом — чекист, лишь бы с кем дружить не стал бы.)

2. Хищение для имитации — мизерное, характер его необычен, цели не соответствует.

Д о п р о с и т ь В о р о ж е й к о".

Далее:

"Посоветоваться (председатель, парторг, бухгалтер, завклубом Богатырев, дружина) и провести общее собрание колхозников. Дать как следует по пьянству — чтобы все задумались. Т е т р а д ь В о р о ж е й к о".

Андрей не сомневался теперь, что завмаг за своей любимой авторучкой не явится, и пошел к нему сам. Он поскреб сапоги о скобку у крыльца, пошаркал ногами перед дверью и, еще не понимая, что опоздал, несколько раз дернул ручку, тупо рассматривая большой висячий замок. "Ушел", — холодком пробежало по спине.

Андрей бросился к соседке завмага — секретарше правления Софье Михайловне, метко прозванной за мастерское владение пишущей машинкой и неумеренную любовь к кольцам Сонькой Золотые Ручки. Она вышла, лениво потянулась, стрельнула крашеным оком.

— Ворожейко-то? Утрюхал куда-то, с утра еще. Попросил за домом приглядывать — говорит, может, вернусь не скоро. Сумочку взял и пошел.

— А куда?

— Да не сказался.

— Ну в какую сторону-то хоть?

— А, вон туда, — неопределенно повела рукой Сонька. — А зачем он тебе?

"Куда он мог рвануть? — думал Андрей, быстро шагая в правление. Бежать-то ему некуда".

Его окликнул доктор Федя.

— Ты Ворожейко не видел? — бросил ему Андрей.

— Вообще? — улыбнулся доктор. — Или на каком-то конкретном отрезке времени?

— На отрезке, на самом последнем.

— В настоящее время больной Ворожейко находится во вверенном мне лечебном учреждении на предмет обострения хронического геморроя.

— Ах, вот как!

— Как в хорошо закрученном романе — даже самые старые новости родная милиция узнает последней. Ворожейко давно болен, все бабы хихикают над его болезнью. А ведь она вовсе не смешная…

— Я могу его видеть? — нетерпеливо прервал его Андрей.

— Пройдемте, гражданин, — доктор сделал широкий жест рукой. — Прошу!

Ворожейко лежал один в большой палате, где стояли незастеленные койки с полосатыми матрасами, похожими на покорных арестантов, как их рисуют в юмористических журналах. Он приподнялся на локтях навстречу Андрею.

— Андрей Сергеевич, на селе говорят, будто я магазин обворовал и сторожа убил…

"Ну, Венера Синереченская, — разозлился Андрей. — Устрою я тебе заметку в газетку!"

— …Вы не верьте этим глупым словам, — горячо шептал завмаг, тряся серыми щеками. — Я с первых дней в колхозе. С тех пор — все ему, я травинки сухой, зернышка не взял…

Андрей молча, с неожиданной жалостью слушал этого толстого неряшливого человека и помимо своей воли думал о том, что тот неудачлив в жизни, мучается смешной и изнурительной болезнью и по-детски беззащитен в своем одиночестве.

— …Семьи у меня нет, здоровья никогда не было, богатств тоже не накопил. Но я всегда был честный человек. А про Степаныча — как у них язык поворачивается? Мы в 27-м году одной кулацкой пулей были раненные, считайте — кровные братья…