Читаем без скачивания Пилот «штуки» - Рудель Ганс-Ульрих

Мы часто встречаемся с самолетами американского производства, в особенности Аэрокобрами, Кингкобрами и Бостонами. Американцы в невероятных количествах снабжают своего союзника автотранспортом, но также и самолетами. Неужели в их собственных интересах помогать русским в таких масштабах? Мы часто спорим по этому поводу.

Однажды, в половину третьего ночи меня будит лейтенант Вейсбах, мой офицер по разведке. Фельдмаршал Шёрнер желает срочно поговорить со мной. Долгое время по ночам я отключал свой телефон, потому что я делаю первые вылет очень рано и должен хорошо отдохнуть. Поэтому мой офицер по разведке, который не должен лететь следующим утром, отвечает на все ночные звонки, но для фельдмаршала я всегда на месте. Он не ходит вокруг да около — это не его стиль.

«Можете вылететь немедленно? Прорвалось до сорока танков с мотопехотой. Наши фронтовые подразделения не смогли остановить прорыв и хотят вновь закрыть брешь этим вечером. Но эти русские продвинулись уже далеко и их нужно атаковать, чтобы они не смогли расширить район прорыва. Если им удастся это сделать, они могут нанести огромный ущерб нашим тыловым линиям снабжения». Это все та же самая старая история. Я слишком долго нахожусь в секторе Шёрнера, чтобы долго удивляться. Наши братья по оружию на фронте залегли и пропустили танки над собой, а теперь ожидают, что мы будем таскать для них каштаны из огня. Они оставили нам честь разобраться с вражескими силами в их тылу, надеясь, что смогут закрыть брешь в тот же самый вечер или через пару дней, обезвредив окруженные вражеские силы. Здесь, в Курляндии, это особенно важно, потому что любой прорыв противника может привести к распаду всего фронта.

После краткого анализа ситуации я говорю фельдмаршалу: «В темноте вылет не будет иметь никакого успеха, потому что мне нужен дневной свет для атак танков и грузовиков с малой высоты. Я обещаю подняться в воздух на рассвете силами всей третьей эскадрильи и противотанкового звена для атаки того места на карте, которое вы мне укажете. Затем я немедленно свяжусь с вами и дам вам знать, как выглядит ситуация». Согласно тому, что он мне сказал, красные проникли в озерный район и в данный момент, со всеми своими ударными бронетанковыми соединениями находятся дороге, идущей между двумя озерами. Тем временем я инструктирую лейтенанта Вейсбаха с помощью телефона собрать метеодонесения из всех возможных источников и разбудить нас так, чтобы мы могли вылететь в предрассветные сумерки и появится над целью с первыми лучами солнца. Краткий телефонный звонок командирам звеньев и дальше все идет автоматически. То, в чем вы практиковались сотни раз, вы можете делать даже во сне. Повар знает точно когда подавать кофе. Старший механик до секунды знает когда нужно строить наземный персонал и начинать подготовку к вылету. От меня требуется лишь сообщить звеньям:

«Первый вылет в 05:30».

Рано утром над аэродромом стоит густой туман. Ввиду срочности этого задания и надеясь, что в районе цели видимость будет лучше, мы взлетаем. На низкой высоте мы идем курсом на юго-восток. К счастью, местность внизу плоская как доска, иначе полет был бы невозможен. Видимость чуть более 400 метров, особенно когда еще не совсем светло. Мы летим уже примерно полчаса когда туман опускается к земле, потому что мы приближаемся к озерному району. Из-за трудностей полета на высоте 50-60 метров я даю приказ перестроиться. В целях безопасности мы выстраиваемся в один ряд. Соседние самолеты движутся в приземном слое тумана и время от времени исчезают из виду. При этих погодных условиях мы не сможем успешно атаковать. Если нам придется сбрасывать бомбы, из-за малой высоты разлетающиеся осколки могут повредить наши собственные машины. Простое пребывание в зоне цели никому не помогло. Я рад, когда последний из нас благополучно приземляется. Я информирую обо всем фельдмаршала Шёрнера и он говорит мне, что получил те же самые метеосводки с линии фронта.

Наконец, ближе к девяти часам утра слой тумана над аэродромом немного расползается и поднимается на высоту 400 метров. Я вылетаю вместе с противотанковым звеном в сопровождении седьмого звена, которое должно бомбить цели. Под самым слоем тумана мы вновь идем на юго-восток. Но чем дальше мы летим в этом направлении, тем ниже опускается нижняя кромка. Вскоре мы опять вынуждены опуститься на высоту 50 метров, видимость крайне плохая. На местности нет почти никаких ориентиров и поэтому я лечу по компасу. Начинается район озер, погода остается отвратительной. Я с северо-востока приближаюсь к той точке, которую фельдмаршал дал мне как местоположении ударных клиньев. Я делаю небольшой крюк на запад и пролетаю мимо цели, таким образом, чтобы после захода на цель я продолжал бы лететь по прямой к дому, крайне необходимая предосторожность в такую погоду. Если враг так силен, как это нам описывали, он, вероятнее всего, защищен соответствующим зенитным огнем. Мы не можем осторожно приближаться к цели под прикрытием холмов или деревьев, потому что заходим в атаку над водой, соответственно при выборе тактики зенитный огонь нужно принимать во внимание. Держаться вне поля зрения зенитчиков, то выходя из облаков и прячась, в них не момент быть рекомендовано всему строю из-за опасности столкновений так близко от земли, хотя это и возможно для одиночного самолета. Пилоты должны будут уделять внимание исключительно самому полету и не смогу достаточно сконцентрироваться на их задаче.

Мы летим низко над водой, заходя с юга, погода пасмурная, я ничего не могу различить дальше 700-800 метров. Сейчас прямо впереди я вижу темную движущуюся массу: дорога, танки, грузовики, русские. Я немедленно кричу: «Атака»! Тут же почти в упор оборона открывает огонь прямо по моей машине: стреляют сдвоенные и счетверенные пулеметы, автоматы, все ярко освещено вспышками. Я лечу на высоте 30 метров и столкнулся с самой серединой осиного гнезда. Не пора ли выбираться отсюда? Другие самолеты развернулись веером по обе стороны от меня и оборона не уделяет им такого внимания. Я кружусь и бросаю машину из стороны в сторону, выполняя самые сумасшедшие оборонительные маневры чтобы избежать попаданий, я стреляю не целясь, потому что попытка выровнять машину для более точного прицеливания означала бы непременную гибель. Когда я достигаю танков и машин я немного набираю высоту и пролетаю прямо над ними, я каждую секунду жду попадания. Это все кончится плохо, моя голова такая же горячая как и металл, с визгом проносящийся мимо. Через несколько секунд раздается громкий стук. Гадерман кричит: «Мотор горит»! Попадание в двигатель. Я вижу, что двигатель не дает нужных оборотов. Пламя лижет кабину.

«Эрнест, прыгаем. Я немного наберу высоту и буду лететь сколько смогу, чтобы убраться с пути русских. Недалеко я видел наших парней». Я пытаюсь подняться выше — я не имею представления о нашей высоте. Темная нефть на остеклении кабины, я больше ничего не вижу и сбрасываю фонарь, чтобы хоть что-то разглядеть, но это тоже не помогает, языки пламени закрывают все вокруг.

«Эрнест, прыгаем прямо сейчас».

Двигатель запинается и трещит, останавливается, работает снова, останавливается, работает... Наш самолет станет нашим крематорием вон на том лугу. Мы должны прыгать!

«Мы не можем», кричит Гадерман, «высота всего метров тридцать». Ему сзади лучше видно. Он тоже сбросил свой фонарь, оборвав провод интеркома. Мы больше не можем говорить друг с другом. Его последние слова: «Мы над лесом»! — я тяну на себя ручку изо всех сил, но самолет отказывается карабкаться вверх. Гадерман сказал, что мы летим слишком низко, чтобы прыгать с парашютом. Можем ли мы сесть? Возможно, что да, даже если я ничего не вижу. Для этого двигатель должен работать, пусть и неустойчиво.

Я медленно убираю газ. Когда я чувствую, что самолет стал проваливаться вниз, я бросаю взгляд по сторонам. Я вижу как земля проносится мимо. Мы сейчас всего на высоте 6-7 метров. Я напрягаю мышцы на случай удара. Неожиданно мы касаемся земли и я выключаю зажигание. Двигатель останавливается. Может быть, нам пришел конец. Затем что-то грохочет и я больше уже ничего не помню.

Я ощущаю что-то вокруг себя, следовательно я еще жив. Я пытаюсь восстановить в памяти: я лежу на земле, я хочу встать, но не могу, я пригвожден к земле, боль в ноге и голове. Затем до меня доходит, что где-то должен быть Гадерман. Я зову его:

«Эрнест, где ты? Я встать не могу».

«Подожди немного — может быть, все получится — очень болит»? Проходит немного времени прежде чем он, хромая, подходит ко мне и пытается вытащить меня из обломков. Сейчас я понимаю, почему мне так больно: длинный кусок металла из хвоста самолета пронзил нижнюю часть бедра и все хвостовое оперение лежит прямо на мне, так что я не могу двигаться. Где горящие куски? Первым делом, Гадерман вытаскивает кусок металла из ноги, затем он извлекает меня из-под обломков хвоста. Ему приходится напрячь все силы, чтобы их поднять. Я спрашиваю: