Читаем без скачивания СЕРЕБРО И СВИНЕЦ - Владимир Серебряков

Но всякий раз, когда взгляд его падал на белое, постаревшее в десять минут на десять лет лицо подполковника Макроуэна, командовавшего сборным отрядом морской пехоты, Обри снова передергивало.

Человек в штатском прохаживался по палатке, слегка сгорбившись. Он слегка напоминал школьного учителя, распекающего оставленных после урока лоботрясов. Особую нелепость этой сцене придавало еще и то, что Обри гак и не узнал имени этого человека, имевшего право и возможность самого адмирала Дженнистона продраить с песочком.

– Я не стану говорить, – почти шепотом вещал человек в штатском, – о принципах гуманности и правилах ведения боевых действий. Мне начинает казаться, что столь абстрактные материи находятся за пределами понимания здесь присутствующих.

В отношении Обри тип в штатском ошибался, но майор менее всего желал обращать на это его внимание.

– Я не стану говорить даже о том, что из-за этого непростительного случая поставлена под угрозу сама возможность мирного договора с местными жителями, – продолжал тип. – А между тем вся наша стратегия строилась именно на том, что мы сможем опереться на них, блокируя точки перехода с этой стороны. Из-за вашего, адмирал, попустительства может случиться так, что тысячу триста миль до ближайшей русской точки нам придется проходить с боями и тратить жизни американских солдат там, где мы могли бы откупиться несколькими нитками бус.

Но я стану и буду говорить о том, что ваши солдаты не выполнили прямой приказ, адмирал! – Человек в штатском хлопнул ладонью по походному столу с такой силой, что тот заходил ходуном. – Что вы можете на это ответить?

Обри решил, что у адмирала опять начнется припадок – в последние дни это происходило не реже пяти раз в день, в результате чего осуществление проекта “Уризен” фактически перешло под контроль майора Норденскольда и подполковника Макроуэна. Но, к его изумлению, этого не случилось.

– Во-первых, мистер, потрудитесь относиться с должным уважением к флоту, – отрезал адмирал. Старик, видимо, решил показать, что порох в пороховницах держит сухим. – Виновные понесли наказание… Понесли, мистер Макроуэн?

Подполковник только боднул воздух.

– И я не вижу необходимости рыдать из-за нескольких убитых туземцев, – закончил Дженнистон. – Во Вьетнаме потери среди гражданского населения…

– Вы, адмирал, кажется, забыли, чем для нас окончился Вьетнам, – ядовито отрезал тип в штатском. – Что касается уважения к флоту – не понимаю, о каком уважении может идти речь, когда ваши люди вначале не могут отличить мирную деревню от засады “красных”, а потом позволяют себя вырезать этим, как вы выразились, туземцам, которые, по данным разведки, даже пороха не изобрели. Притом, что та же разведка доносит, будто сбитый вертолет подвергался воздействию сверхвысоких температур, а тела погибших сожжены чище, чем напалмом. Тут, адмирал, одно из двух – или ваша разведка врет сквозь зубы, или ваши люди – законченные кретины.

У нас, адмирал, – продолжил он, поднятием руки останавливая готового вспылить Дженнистона, – есть приказ. Приказ президента. Обеспечить безопасность Соединенных Штатов от возможного нападения через точки межпространственного переноса. Захватить все имеющиеся на этой планете такие точки. И подготовить их для десантирования на территорию противника и/или запуска через них крылатых ракет среднего и малого радиуса действия. И если вы, адмирал, сорвете выполнение приказа…

Остаток фразы повис в тишине. Макроуэн сглотнул.

– Это все, – сухо проговорил человек в штатском.

Обри Норденскольду захотелось стать маленьким-маленьким. Как бацилла. И спрятаться где-нибудь среди пылинок.

– Подполковник Макроуэн, – прохрипел адмирал невыразительно, – завтра же направьте к местным жителям дипломатическую миссию. Как хотите. Какую хотите. Если сможете – договоритесь с ними о возмещении. Если вас прикончат, как отделение Пауэлла, – плакать не буду, но спасибо скажу. Тогда у нас будет повод показать этим обезьянам, кто здесь главный.

Обри Норденскольд позволил себе вдохнуть. Это оказалось ошибкой.

– А вы, Обри, отправитесь с миссией в качестве наблюдателя, – закончил адмирал.

“И по тебе я тоже плакать не стану”, – повисло между ними недосказанное. Адмирал с удовольствием бы лично придушил свидетелей своего позора, но он был человек податливый и с радостью предоставил такую возможность туземцам.

Обри с Макроуэном переглянулись. Глаза Макроуэна были полны облегчения – он, должно быть, ощущал себя как помилованный на эшафоте.

– Будут какие-то… особые указания? – поинтересовался Обри тем особо невыразительным тоном, который выработал специально для общения со злопамятным и мнительным Дженнистоном.

– Для вас – нет, – отмахнулся адмирал. – А вам, Макроуэн… можете обещать местным жителям золотые горы. Но будьте предельно осторожны в беседе. И не вздумайте признавать нашу вину там, где без этого можно обойтись. Как говорит президент Картер – американцы не извиняются.

Лева Шойфет брел по деревенским проулкам, зачарованно озираясь. О нем, казалось, забыли. Майор Кобзев восседал на броне БТРа, точно улыбчивый будда, довольно наблюдая за сценами братания солдат и местного прогрессивного крестьянства и время от времени повторяя сидевшему рядом безмерно гордому старосте Тоуру одно из трех заученных им к этому времени эвейнских слов – “Хорошо!”. Староста солидно кивал, отвечая “Хорошо!”, и по временам покрикивал на излишне разошедшихся односельчан.

Прежде Леве никогда не приходилось бывать в деревне. Даже в колхоз “на картошку” его почему-то не посылали – сам он никак не мог для себя решить, то ли правда по состоянию здоровья, то ли потому, что еврей. Поэтому все для него здесь было ново и неожиданно, как московские улицы – для папуаса, только что принятого в институт Дружбы народов.

Далеко от площади Лева старался не отходить, и получалось, что движется он по кругу, то выныривая в веселую толпу вокруг БТРов, то вновь отдаляясь. Его поражало, насколько не похожи друг на друга могут быть дома, построенные, в сущности, по одному проекту, – одни больше, другие меньше, одни сияют чистотой, другие, те, что подальше от площади, порой чуть не до окон вросли в землю.

Постепенно за странным пришельцем увязалась целая компания. Первой оказалась дворняга, похожая на гибрид немецкой овчарки с лайкой, – выбежала из подворотни, деловито обнюхала Левины руки и, к великому его смущению, пах и побежала следом, часто-часто размахивая хвостом. Видно было, что псина не обидит и мухи, но Лева все равно косился на нее опасливо – собаки его не любили, как, впрочем, и кошки и прочая домашняя живность до хомячков включительно, – вероятно, расхлябанные Левины манеры не внушали доверия всему живому. Когда Лева остановился, чтобы приглядеться к резьбе на оконных рамах – ему Показалось, что нечто похоже он видел в каких-то трудах по кельтской культуре, – псина села рядом и требовательно, с привизгом гавкнула. Переводчик покорно поплелся дальше.