Читаем без скачивания Ланселот - Уокер Перси

7. Штуцер-переходник с 3 на 1 дюйм — 1 шт.

8. Эпоксидный уплотняющий компаунд — 1 фунт.

9. Клейкая лента скотч — 1 большой рулон.

10. Керосиновые лампы — 2 шт.

11. Керосин — 1 галлон.

Перед тем как отправиться в магазин строительных товаров, я зашел к Тексу и Сиобан. Они донимали друг друга еще более нервно, чем всегда. И оба донимали меня. Сиобан повисла на мне и принялась колотить кулачком по ребрам. Что-то с ней надо было делать. Уже давно надо было. Но теперь я, наконец, мог что-то сделать.

Сиобан любила музыку и училась играть на старофранцузском спинете.[121] А Текс обещал ей купить новую «пинану».

— Я куплю тебе самую большую пинану в Новом Орлеане — концертный «Стейнвей». Будешь играть Тексу на новой пинане?

— Нет, — не оборачиваясь, откликнулась Сиобан, железной хваткой вцепившись в мое бедро худенькими ножками и продолжая капризно колотить меня. — Он правда купит мне рояль?

— Абсолютечно, абсотюлечно! — вскричал Текс.

И тут мне немножко повезло. В своей утомительной манере он начал выговаривать мне, раздражая так же, как Сиобан, бьющая меня кулачком, лез с проблемами, о которых он напоминал мне столько раз, что даже сам себя уже не слушал.

— Говорю же вам, надо заменить эту старую железную трубу под домом. Такое железо гниет, как деревяшка. Я вчера уже учуял утечку газа.

— Как вы могли ее учуять? Меркаптана[122] там нет, а метан запаха не имеет.

— Но я учуял!

Ничего он не учуял. Сам себя не слушает. Небось уже и не помнит, о чем только что говорил.

— Я как раз собираюсь в строительный магазин. А теперь послушайте меня, Текс. Хочу, чтобы вы кое-что сделали.

Мой тон заставил его вздрогнуть, и он впервые взглянул на меня осмысленно, словно кто-то встряхнул его, и он очнулся от долгого скучного сна. Слушает! Наконец-то я собрался сказать ему, что надо сделать. Он понял это и знал, что все сделает.

— Что такое?

— Вы давно уже хотели съездить с Сиобан к родственникам в Одессу.

— Н-ну, — откликнулся он со вниманием.

— Я хочу убрать ее отсюда нынче же вечером. Ураган будет нешуточным. Так что оба собирайтесь. Прямо сейчас. Можете доехать до Нового Орлеана на машине, а оттуда лететь в Техас, а хотите, езжайте на машине всю дорогу, но чтобы через час вашего духу здесь не было.

Это наибольшее, что я мог сделать. Сиобан! Я знаю, старый болван хочет тебе добра, вот только не свел бы он тебя с ума, и не померла бы ты с ним со скуки.

— Мы лучше на машине, правда, Сиобан? Будем по дороге считать зверюшек. Я — коровок-муу и кошечек-мияу, а ты — собачек и лошадок-игого!

Главное — они начали собираться. Кстати — вот еще неожиданное открытие: только скажешь людям, что делать, и они это сделают. Надо только знать, что делать. Потому что, как правило, больше никто этого не знает.

Киногруппа снимала последнюю перед ураганом сцену. Декорацией служила галерея Бель-Айла. Это была единственная оставшаяся сцена, которую нельзя снять в Бербанке. Отсняв ее, киношники планировали грузиться на свои микроавтобусы и уезжать восвояси.

Сцена была недолгой, но требовала множества дублей. По ходу сюжета в Бель-Айле оказывались батрак в исполнении Элджина, шериф в исполнении актера, похожего на Пэта Хингла и христоподобный чужак-хиппи в исполнении Дана, уже успевший объединить и сдружить между собой бедных белых батраков, бедных черных батраков, шерифов, каких-то еще надсмотрщиков, негров, белых, и туда же полукровку, которую не принимали ни белые, ни черные. Все они явились спасать от урагана плантатора в исполнении Мерлина и его дочь-библиотекаршу в исполнении Марго. Однако плантатор, погрязший в пагубных суевериях и втайне жаждущий насладиться апокалиптической яростью урагана, отказывается уезжать. Он хочет, чтобы и дочь осталась с ним. Однако та предпочитает бросить отца и уйти с чужаком. В сцене происходит прощание отца и дочери. После прощания плантатор, не столько суеверный, сколько безразличный ко всему и больше занятый эстетическими нежели материальными проблемами, возвращается в дом к своему старинному органу. Мощные аккорды шопеновского полонеза сливаются со все возрастающим грохотом урагана.

— Дай мне Лира, Боб, больше короля Лира! — требует Джекоби, выключая грозовую машину после очередного дубля. — Чтобы ты, как безумный король, метался по болоту с ошалелым взглядом и развевающимися волосами.

— Ну, ладно, будет тебе Лир, конечно, кто же еще-то, — насмешливо отвечает Мерлин, но Джекоби не улавливает иронии.

Еще до съемок я съездил в банк и снял с нашего общего с Марго счета семьдесят пять тысяч долларов.

— Куда, к черту, столько, Ланс? — удивился мой кузен Маклин Мори Лэймар, президент банка.

— Собираемся передать эти деньги фонду негритянских колледжей.

— А-а…

Я так сказал ему по двум причинам. Во-первых, это было единственное, во что он мог поверить, полагая, что я по-прежнему либерал, а значит способен на любое безумство. (Как ни странно, такое безумство ему представлялось вполне понятным: ну, а что? вы же знаете нашего старину Ланса, и т. д. и т. п.).

А во-вторых, мое объяснение отчасти соответствовало истине.

— Да, — одобрил Маклин. — Благородное дело. Более того, я всецело за, ведь они действительно там нуждаются.

На самом деле Маклина обеспокоило не то, что я снимаю эту конкретную сумму, а то, что могу вдруг взять да и перевести в другой банк наш с Марго полумиллионный чековый счет. А может, его насторожила моя просьба о выплате процентов.

— Как ты хочешь их получить, Ланс?

— Наличными. В любых купюрах.

— Ланс, зачем тебе наличные? — искренне рассмеялся Маклин, не отводя от меня встревоженного взгляда.

— Боюсь, как бы твой банк сегодня не унесло ветром. А в Бель-Айле деньги будут сохраннее.

— Ха-ха-ха, — снова рассмеялся Маклин, хлопая себя по бедрам и продолжая бдительно за мной следить, словно прикидывая степень моего безумия — обычное ли это сумасбродство, к которому он привык, или я одержим какой-то новой манией.

Он выдал мне семьдесят пять тысяч сотнями в брезентовом мешке с замком и отдельно вручил маленький бронзовый ключик.

После того как съемки завершились и киногруппа принялась энергично разбирать грозовую машину и складывать вещи в микроавтобусы, я позвал Элджина в голубятню и выдал ему семьдесят пять тысяч. Он открыл мешок бронзовым ключиком. Уставился на купюры.

— Сколько здесь?

— Семьдесят пять тысяч долларов.

— Зачем?

— Все просто. У меня куча денег, гораздо больше, чем мне надо, а тебе нужны, по крайней мере, две вещи.

— Да?

— Во-первых, закончить образование в Эм-Ай-Ти, несмотря на то, что стипендии у тебя больше нет.

— Нет.

— Во-вторых, ты хочешь жениться на своей сокурснице Этель Шапиро и купить дом в Вудейле, а это хотя и колыбель американской свободы, но там с неохотой продают дома черным и евреям, особенно черным, женатым на еврейках. Однако дом ты хочешь купить именно там несмотря ни на что.

— Не несмотря. А как раз потому что. — Элджин глянул на деньги. — О’кей. Но вы мне ничего не должны. Я бы в любом случае сделал это для вас. Это была интересная задача. Только вот о качестве записи сожалею. Какой-то дефект цвета.

— Меня вполне устроило.

— Да и звук ужасный. Черт, я страшно переживаю из-за этого.

— Не переживай. Все нормально.

— Ну… — замялся Элджин, остановившись в дверях. Он всегда там останавливался.

— Да?

— У меня такое чувство, что это не все. Может, вы хотите поставить какое-нибудь условие?

— Условие?

— Чтобы я что-то сделал.

— Всего лишь две вещи.

— Какие?

— Уезжай прямо сейчас.

— Сейчас?

— Да. В течение часа.

— А вторая — не возвращаться?

— Именно.

— Хорошо.

С таким же успехом мы могли бы обсуждать его дневные обязанности.

— Да, и еще. Отвези Эллиса и Сьюллен в Магнолию, там ведь у вас родственники. Тебе как раз по дороге, если поедешь по сто пятьдесят пятой. Когда ураган закончится, они могут вернуться. Тебе нетрудно будет их уговорить. Что тот, что другая напуганы до полусмерти. По-моему, только они здесь и соображают.

— Хорошо. Это все?

— Это все.

— А вы что будете делать?

— Я? Со мной все в порядке, Элджин.

— Может, мне помочь вам выставить всю эту кодлу?

— Нет, не надо.

— Хорошо. Ну…

Мы пожали друг другу руки. Он наградил меня своим прямым и открытым взглядом. Фильмов насмотрелся. Или это съемки на нем сказались. Такой прямой взгляд означал, что мы друг друга поняли и примирились — видимо, благодаря христоподобному чужаку в исполнении Дана. Вообще-то в жизни никто никого не понимает, и никто ни с чем не примиряется, потому что не знает, с чем надо примириться. Или же, когда есть с чем примириться, то метод, принятый в фильмах — все это рукопожатия, прямые открытые взгляды и аура молчаливого взаимопонимания не срабатывает.