Читаем без скачивания В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года - Анатолий Степанов

После второго этапа танцевали под патефон. Мужики, ногами изображая фокстротные кренделя, с удовольствием по очереди тискали королеву бала Софью.

Третий этап был краток: допили и стали прощаться. Размягченные, добрые, любящие друг друга и всех, они, благодаря за шикарный прием, лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже. Выкатились.

На улице глотнули свежего воздуха и загалдели. Обняв Александра за плечи, Алик кончил:

― Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?

― Да иди ты, знаешь куда? ― добродушно ответствовал Александр.

Костя натужно выкрикивал:

― Разбрелись все кто куда, и нет двора! А как вот так, когда, все вместе, хорошо! Держаться надо друг за друга, тогда и не утонем!

― А почему мы должны тонуть? ― недоумевал Виллен.

― Потому что мы тяжелее воды, ― объяснил Роман.

Расставаясь, хлопали друг друга по бицепсам.

― Ты на меня не сердишься? ― в последний раз спросил Алик у Александра, который в ответ улыбнулся. Алик понял, что прощен и сказал: Мы с Вилленом пойдем?

Виллен жил в Шебашевском, и им было по пути. Они ушли.

― Пойду и я, ― решил Костя, ― завтра мне в первую смену.

На проезжей асфальтированной части Малокоптевского Александр и Роман остались вдвоем.

― Что делать будем, Саня? ― спросил Рома.

― Не знаю.

― Сережка сегодня с фотками по основным свидетелям прошелся. Твердо опознать Стручка никто не смог. Ну, найдем мы его, ну, возьмем мы его. Он в отказку от всего будет играть. Небось по хазам натаскали. И будем мы все гоняться неизвестно за кем, как собака за собственным хвостом.

― Что вы с Серегой предлагаете?

― Оформлять Колхозника и закрывать дело.

― Рубить концы?

― Мы свое отработали, убийца найден.

― Хорошо говоришь ― "мы"!

― Тогда просто ― убийца найден.

Пришла Валя и не было в том ее вины: появлением своим в "Загородном" позвал. А сейчас вроде и не надо было ― после встречи с ребятами успокоился, расслабился, устал. И, ощущая ненужность происходящего, понимая душевное непотребство свое, был с ней внимателен, нежен, добр до слез. До ее слез.

Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, еще полистал, останавливаясь на особо заинтересовавших местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:

― И что вы предлагаете?

― На ваше усмотрение, ― с трудом выдавил из себя еще одно непотребство Александр.

― Убийство раскрыто и я могу рапортовать начальству. ― Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: ― "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!"

― Так что же нам делать, Иван Васильевич?

Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:

― А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им ― легион ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали! Ну, согласись!

― Так ведь то шпана была. Она количеством брала.

Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.

― Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой ― не ведаю:

Наивное трюкачество

Стараться ради качества.

Нам более приличиствует

Бороться за количество.

― Гимн нашей отчетности, ― мрачно изрек Александр.

― А ты что ― против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел ко мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.

― И в вашей.

― Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить много придется?

― Достаточно.

― Давай по порядку.

― Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.

― У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.

― Правило собиралось явно по меховому делу. Когда его разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.

― Достаточно убедительная гипотеза. Но гипотеза! Еще что?

― Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего не найденными нами ценностями.

― Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.

― Если бы, Иван Васильевич.

― Теперь предполагаемые выходы на связи.

― Стручок.

― Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.

― Одноделец Васин.

― Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда.

― Шофер грузовика Арнольд Шульгин.

― Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля это сортир, а три... Прямо уж и не знаю, как назвать все это.

― Значит, будем рубить концы? ― догадался Смирнов. ― Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника. В конце концов, убийца был обнаружен. Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили свои обязанности.

― А вдруг опять стрелять начнут?

― Из чего? Среди них бродил только один ствол.

― Будет охота, найдут, из чего стрелять.

― Начнут стрелять ― станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?

― Кто перевернул труп?

Сам разозлился. Подошел к своему столу, к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно. Постоял, подрожал ноздрями.

― Кто-то перевернул труп! Труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет в суд. Вы свободны.

Смирнов вернулся к своим.

― Как дела? ― осторожно спросил Ларионов.

― Оформляйте все для передачи в прокуратуру.

― Гора с плеч! ― Казарян рухнул на стул, показывая, какое он испытывает облегчение.

Смирнов сказал:

― Пойдем ко мне.

...В его кабинете уселись на привычные места. Смирнов погладил рукой пустой стол, признался:

― Дурацкое ощущение, что что-то не сделал. А делать нечего.

― Как это нечего? ― удивился Ларионов. ― Дел ― навалом.

― Тогда излагай, ― решил Смирнов и зевнул.

― Ограбление квартиры нумизмата Палагина, ― начал Сергей, но Александр сразу же, азартно, забыл даже, что спать хочется, перебил:

― Квартирами пусть район занимается!

― Письмо Комитета по делам искусств, ― пояснил Казарян. ― Коллекция Палагина ― монеты, среди которых даже древнегреческие медали, ордена, имеет государственное значение.

― Комитет по делам искусств, Союз писателей, ансамбль песни и пляски ― все наши начальники! Дожили! ― разрядился Смирнов и спросил спокойно: Ну и что там с нумизматом?

― Старичок забавный, ― заметил Казарян. ― С ходу меня достал. Оказывается, с папулей моим приятели. Вчера, как тебе известно, я домой изволил поздно вернуться, а он у нас сидит, меня ждет. Мой Сурен уже носом клюет, ранняя птичка, но Палагин, интеллигент хренов, не уходит, ибо волнует его только одно: как бы преступники золотые его и серебряные раритеты по глупости не переплавили.

― По делу, ― прервал его Смирнов.

― А я ― по делу, ― обиделся Казарян, ― нам его раритетами вплотную заниматься придется. Так что все это прямо дела касается.

― До вчерашнего дня дело это вел район, ― прекращая пикировку, дал вводную Ларионов. ― И, надо отдать им должное, вел грамотно и толково. Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился на заседании своего комитета, общества, то бишь сдвинутых по фазе нумизматов, а дочка (он вместе с дочкой живет, старой девой) гостила у брата в Люберцах. У того жена заболела, сидеть с детьми некому было. Взята не вся коллекция, только самая ценная ее часть. Барахло не тронуто, знали, где и что лежит. Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали.

― А когда догадался? ― поинтересовался Александр.

― А у него вроде молитвы перед сном ― осмотр всех своих драгоценностей. Только к ночи и трехнулся.

― У районных версии имеются?

― Районные ― они и есть районные. Пошли по местным, по своим.

― Ну а что? Неплохой метод, ― одобрил районных Смирнов.

― Неплохой, но не для этого дела, ― возразил Казарян.

― У вас что, уже версия? ― удивился Смирнов.

― Версии, ― поправил Ларионов. ― Но не у вас, а у Казаряна.

― Ну, Роман, у нас ― голова.

― Твою иронию с презреньем отметаю. Версий у меня еще нет, поскольку нет материалов для них. Но две основные линии, по которым должен идти поиск, ясны уже сейчас. Конечно же, в любом случае ― наводка, и наводка зрячая. Итак, ход первый ― опытный, неглупый, ясно представляющий ценность палагинской коллекции, домушник-скокарь находит человека, хорошо знающего Палагина, его окружение, его привычки и, естественно, его квартиру. Потом берет этого человека в долю и, полностью информированный, получает отличную возможность спокойно, без помех ковырнуть скок.