Читаем без скачивания День «Д». 6 июня 1944 г.: Величайшее сражение Второй мировой войны - Стивен Амброз

— Если честно, не знаю. Над этим мы еще как-то не задумывались.

Потом раздался нервный смех, когда пилот планера, сидевший рядом с Чарлзом Скидмором, ответил за офицера:

— Бежать куда глаза глядят!

Армия всегда остается армией, и в ней неизбежны разные анекдотичные ситуации. Сержант Алан Андерсон из 116-го полка рассказывает, как однажды его позвали в палатку, где с патриотической и страстной речью выступал полковник, отвечавший за связи с общественностью. Пропагандист говорил о том, что «для всех нас «большая честь участвовать в этой величайшей операции по вторжению во Францию, которая изменит историю всего мира». А потом заявил, что очень жалеет, что не может быть рядом с нами. Мой приятель Арки Маркам ткнул меня в бок и сказав

— Хорошо, если он действительно этого хочет, то пусть идет вместо меня».

Полковник далее провозгласил, что армия готова к тому, чтобы в первые 24 часа понести чуть ли не 100-процентные потери. Андерсон вспоминает: «…все стали переглядываться и говорить:

— Да, не повезло нам».

После брифингов войска практически были заперты в своих лагерях. Военная полиция вела наблюдение как на их территории, так и по периметру. Никто не допускался вовнутрь без документа, удостоверяющего личность, и никому не разрешалось выходить без соответствующего приказа. Капитан Сирил Хендри, британский танкист, рассказывает, что 1 июня умер его отец, которого похоронили 3 июня, «но мне не позволили поехать на похороны, хотя мой брат, служивший в Дамаске, смог прилететь домой, чтобы попрощаться с отцом».

Молодым людям свойственна бравада. Но брифинги и детальное ознакомление с немецкими береговыми укреплениями отрезвляюще подействовали даже на самых бесшабашных храбрецов. Хотя они и убеждали друг друга в том, что хуже, чем на учениях, не будет, у них все же имелось представление о том, что могут сделать с человеческим телом пули и шрапнель. Большинство солдат еще не участвовали в боях, однако они читали в газетах и видели на экранах телевизоров военные новости с сентября 1939 г. Дома по газетным статьям или по информационным роликам они следили за тем, как вермахт покорял Европу, побеждал поляков, норвежцев, бельгийцев, британцев, французов, югославов, греков и русских. Союзнические экспедиционные силы хорошо понимали, что им противостоит прошедшая боевую закалку армия, еще недавно считавшаяся несокрушимой.

После брифингов прибавилось работы у капелланов. Потеряв 2500 долларов, «Датч» Шульц пошел исповедоваться. Священник, британский капеллан, «вывернул меня наизнанку, заставил признаться в грехах, которые я совершил по шестой заповеди». Шульц потом не пропускал ни одной мессы, и, как он говорит, его радовало, что возле алтаря стояли капитан Стеф, майор Келлем, майор Макгинти и другие батальонные офицеры.

Майор Томас из 508-го полка не придавал особого значения брифингам: «Я служил в воздушно-десантных войсках достаточно давно и хорошо знал, что ночные прыжки никогда не совершаются так, как запланировано». Вместо этого он увлекся покером. Майор проигрывал и решил послушать капеллана в надежде получить моральную поддержку. «Только я уселся в последнем ряду, как капеллан Эддер сказал:

— Господь не очень интересуется теми, кто приходит к Нему по необходимости».

«Ничего себе, — подумал Томас, — он, должно быть, видел, как я входил». Тогда майор поднялся и вышел из часовни.

Когда Джон Барнс узнал, что его рота «А» 116-го пехотного полка идет в числе первых, он отправился на мессу, думая, что «это может оказаться последним шансом побывать на церковной службе». Его вырастила набожная мать, которая всем сердцем молилась, чтобы сын стал священником. Когда Джон окончил школу, ему пришлось сказать матери, что он не создан для церковной жизни. Во время мессы Барнс решил заключить с Богом сделку: если он останется живым, то станет священником. «Потом я подумал, — говорит Джон, — что это плохая сделка и для Него и для меня, и решил испытать судьбу».

Но были и такие, кто не хотел испытывать судьбу. «Датч» Шульц помнит парашютиста, который «случайно» прострелил себе ногу. Сержант Джозеф Драготто из 1-й дивизии с изумлением наблюдал, как солдат хладнокровно положил между двумя кусками хлеба приличную порцию трубочного табака и съел этот «сандвич». В результате он оказался в госпитале, что автоматически избавляло его от участия во вторжении. Драготто также видел, как другой военнослужащий выхватил винтовку и начал стрелять по палаткам. Его тут же скрутила полиция. Сначала Драготто не мог понять, зачем солдат это сделал, а потом догадался: «Он просто хотел избежать войны».

Некоторые пытались избавиться от страха, делая свою внешность еще более пугающей, чем она была. Солдаты одного отделения в 115-м полку решили наголо обрить головы. Эта затея быстро распространилась по всей роте, а скоро и весь полк выглядел как колония зэков.

Идею подхватили парашютисты, с одной лишь разницей — они оставляли на голове пучок волос, чтобы быть похожими на индейцев (их прозвали «могавками»). Полковник Роберт Синк, командовавший 506-м парашютно-пехотным полком, видя, что обрезание волос продолжается, сказал солдатам:

— Вам необходимо знать следующее. Согласно официальным сообщениям, немцы информируют французское население о том, что впереди экспедиционных сил будут идти американские парашютисты, и все они уголовники и психопаты. Их легко узнать по бритым головам.

Младших офицеров и сержантов волновало, удастся ли им повести за собой в атаку солдат. Сержант Алан Андерсон поделился своими опасениями с рядовым Джорджем Маусером. Тот ответил:

— Видишь ли, серж, война может закончиться лишь тогда, когда мы сможем пересечь Ла-Манш, и мы должны это сделать. И чем быстрее, тем лучше. И из всех людей, с кем мне довелось тренироваться, я бы предпочел идти в бой с вами.

В 506-м парашютно-пехотном полку сержанты Карвуд Липтон и Элмер Меррей часами обсуждали различные варианты боевых ситуаций, которые могли возникнуть во время высадки, и как с ними совладать.

Почти 175 000 человек, расквартированных в «сосисках», ждали день «Д», и, конечно, невозможно сказать, о чем думал каждый солдат. Некоторые были настроены решительно и твердо, другие испытывали сомнения и даже страх. Отчасти отношение к предстоящему сражению зависело от возраста. Шарлю Жарро исполнилось всего 17 лет, и он воспринимал своих 22–23-летних товарищей как «стариков». Он думал, что «старики» настроены примерно так: «Ладно, пусть все это скорее произойдет, и тогда мы вернемся домой». А сам Шарль считал: «Поскорее бы во Францию, а там мы хорошенько развлечемся».

Можно сделать лишь одно обобщение. Среди американцев было больше готовности к бою, чем среди британцев. Для янки путь домой лежал на восток, через Германию. А «томмиз» уже находились у себя дома. Капитан Алистер Баннерман, командир взвода в Суссексе (Юго-Восточная Англия), отправил пространное письмо жене, в котором обрисовал свою жизнь в «сосиске». В письме отражены и его собственные настроения, и ощущения некоторых из сослуживцев.

«Мы вовсе не чувствуем себя героями, — писал он 28 мая. — Слишком много превратностей в нашей жизни. Бесконечная муштра, тебя все время понукают, и эти потные носки и гвозди в ботинках. Фактически мы существуем в клетке… Я пытался объяснить своему взводу, что мы творим историю и когда-нибудь наши дети будут читать о наших подвигах в книгах. Но все, что я видел в ответ, это снисходительные улыбки».

«Что касается солдат… Красноречивое выступление Черчилля по радио в общем-то тревожит. У них нет веры в будущее нового мира и в величайшую освободительную миссию. Они знают, что их ждет склеп. Все, что они хотят сейчас, — чтобы все это поскорее закончилось, чтобы они могли вернуться на свои улицы, в свои дома, к своей прежней жизни, к женам, к своим родным и близким».

31 мая Баннерман написал: «Каких же неимоверных усилий стоит каждому солдату подготовиться к тому, что должно произойти. Парням, которые только что начали жить, без образования и философского понимания смысла бытия, вышедшим из страдающих, задавленных нуждой семей, парням, которые еще не испытали любви и, естественно, не имели особых амбиций и даже не думали о каком-то новом мировом порядке. И все же мы здесь и готовы по приказу идти в бой»{24}.

В первые дни июня Союзнические экспедиционные силы начали грузить войска, формировать флотилии и выстраивать их для перехода через Ла-Манш. Солдаты брали с собой только самое необходимое: оружие, боеприпасы, противогазы, фотографии любимых и близких, смену белья (им выдали сигареты и сухие пайки). Подполковник Томпсон в своих мемуарах пишет, что всеми, кто поднимался на борт десантных кораблей, овладело одно чувство — ностальгия по тренировочным лагерям и учениям.

То, что немцы не сделали никаких выводов из концентрации сил на юге Англии, которую они, конечно, не могли не заметить, остается одной из самых больших загадок Второй мировой войны. Они наносили по ночам удары по лагерям (правда, в рейдах участвовали не более полудюжины бомбардировщиков), сбрасывали мины в гавани. Иногда прорывались разведывательные самолеты, делали снимки и уходили на восток. Ситуация требовала от немцев постоянно бомбить порты и скопления войск во время учений, но этого так и не произошло. Конечно, у люфтваффе осталась лишь тень ее былой мощи времен Британской битвы 1940 г. Безусловно, сыграли свою роль макеты десантных судов в Восточной Англии, сооруженные в соответствии с программой «Фортитюд» для обмана противника. И тем не менее нет разумного объяснения, почему вермахт так и не воспользовался возможностью наносить воздушные удары по гаваням и «сосискам». «В этом было что-то сверхъестественное», — вспоминает Ричард Фрид, моряк торгового флота.