Читаем без скачивания Навои - Айбек

Бади-аэ-Заман внимательно слушал поэта.

Угасли последние лучи солнца, тени сгущались. Навои и его спутники вошли во дворец. В огромном зале сидели беки, везиры и крупные чиновники. Бади-аз-Заман с сыном прошли в дальнюю часть зала и сели направо от места султана. Навои поместился подальше, бок о бок с Мухаммедом Саидом. Их приход внес замешательство: парваначи Маджд-ад-дин, слова которого, по-видимому, привлекали всеобщее внимание, резко оборвал речь и замолчал. Величавый, как подобает везиру, пышно одетый, лукавый Низам-аль-Мульк заметил это. Под его черными, сильно накрашенными усами пробежала улыбка. Хитрый царедворец, он всячески старался натравить враждующие стороны, рассчитывая в дальнейшем примкнуть к той, которая окажется сильнее.

— Господин парваначи, вы начали говорить что-то очень поучительное, — обратился он к Маджд-ад-дину, притворяясь, что не понял причины замешательства. — Было бы хорошо, если бы вы изволили продолжать. То, что вы говорили, относится также и, к господину Алишеру Навои.

Кое-кто из чиновников начал делать парваначи знаки, как бы говоря: «Не надо». Эмир Могол нахмурился и посмотрел исподлобья на Низам-аль-Мулька.

Мадж-ад-дину не хотелось начинать спор в присутствии Бади-аз-Замана. Однако слова Низам-ал-Мулька, которого он считал своим злейшим врагом, задели парваначи за живое.

— О чем тут спорить! Для всякого, кто обладает здравым умом, вопрос совершенно ясен, — резко сказал он.

— Если ваши слова относятся ко мне, я бы хотел их услышать, — сказал Навои, спокойно глядя на Маджд-ад-дина.

Не будучи в силах скрыть охватившей его дрожи, Маджд-ад-дин заговорил:

— Под сенью счастья и справедливости великого государя благосостояние нукеров должно было бы повыситься до никогда не виданных размеров. К сожалению, мы каждый день слышим их жалобы. Разумеется, ваше мудрое око видит это в тысячу раз лучше, чем мы, но нам кажется, что в то время, когда так много говорят о справедливости, не следовало бы притеснять несчастных нукеров.

— Мы тоже знаем, насколько войско необходимо государству, — спокойно ответил Навои. — Государь, который не заботится, словно родной отец, о войске, в конце концов потерпит поражение, хотя бы он и сражался на поле битвы, как Рустам.[83] Поэтому следует непрестанно думать о войске и прежде всего о том, чтобы обеспечить воинов всем необходимым. Однако нукеры, достойные такой заботы, должны быть верны, народу и государству. Печально, очень печально, что большинство нукеров уподобилось саранче, грызущей засеянное поле. В справедливом государстве подобным дурным поступкам не должно быть места.

— Не получая из казны достаточно золота и серебра, они поневоле протягивают руку к народному достоянию, — с напускной горячностью сказал Маджд-ад-дин.

— Руки, которые тянутся к народному достоянию, надо отрубить, чьи бы они ни были, — резко и решительно сказал Навои. — Если нукеры и чиновники превратятся в саранчу, народ скоро повесит на шею нищенскую суму, а в пустой казне станут справлять пир мыши.

— Раз жалобы поступают, надо принимать какие-то меры, — пробормотал Эмир Могол.

— У народа есть поговорка: «Сытый с жиру бесится», — сказал Навои тоном человека, убежденного в своей правоте. — Посоветуйте вашим джигитам не пить слишком много вина и не предаваться чрезмерно наслаждениям. Какой службы может ожидать государь от нукера, который обижается, если ему не дают шелкового халата?

Эмир Могол промолчал. Маджд-ад-дин, украдкой взглянув на Бади-аз-Замана, увидел по лицу царевича, что он согласен с поэтом. Это заставило парваначи прикусить язык. Неловкое молчание нарушил Валибек, выделявшийся среди прочих беков и военачальников своим простодушием. Этот бек жил вместе с простыми воинами, питался с ними из одного котла. Вспыльчивый и прямой, он заговорил, как всегда, резко и отрывисто:

— Наши отцы жертвовали собой за правдивое слово. В наше время почему-то не придерживаются этого хорошего старого обычая. Точно так же и наши джигиты не стараются следовать примеру древних богатырей. По моему мнению, господин Алишер, хоть и не военный, высказывает хорошие мысли. От молодцов он требует молодечества. Благодаря мероприятиям господина Алишера джигиты не испытывают никакой нужды. Поэтому я, сказать по правде, не понимаю причины вашего спора.

После Валибека заговорил Ходжа Афзаль и разнес Маджд-ад-дина в пух и прах. Тогда парваначи начал льстить. Приложив руку к груди, он твердил, что желает, чтобы усердие и рвение господина Алишера в этой области принесли еще более обильные плоды.

Вновь назначенный ишик-ага Баба-Али подал знак, что идет султан, и все поднялись. Хусейн Байкара гордо прошел по залу и опустился на бархатные подушки. Следом за ним ленивой походкой шел его любимец, двенадцатилетний царевич Музаффар-мирза в сопровождении нескольких беков и джигитов. Он сел слева от отца. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, как на лице Бади-аз-Замана промелькнула тень неудовольствия.

Хусейн Байкара был под хмельком. Он, как всегда, приветливо поздоровался с беками. К Навои государь отнесся с особенной теплотой. Он говорил с поэтом не только о его официальных обязанностях, но и о личных делах. Внимание, оказанное Навои, не понравилось приближенным государя. Поэт почувствовал, себя неловко, Хусейн Байкара посадил своего внука Мумина-мирзу к себе на колени. Поцеловав его в лоб, он полюбовался луком ребенка и игрушечным кинжалом, висевшим у него на поясе, потом, немного поговорив с мальчиком, отпустил его. Мумин-мирза вернулся к отцу и сидел молча, осматриваясь вокруг умными глазами. Хусейн Байкара обратился к Мухаммеду Пехлевану. Он осведомился: все ли готово к предстоящим состязаниям в борьбе и напомнил о необходимости уже сейчас готовить к ним Гератских силачей, чтобы не ударить лицом в грязь перед чужеземными борцами. Потом султан начал восхвалять Малана Пехлевана, который однажды боролся с пьяным слоном. Он дал указания, как встретить знаменитого египетского алхимика, прибывающего в Герат, выразил уверенность в возможности превращения меди в золото и сказал, что намерен лично присутствовать при таинственных опытах ученого. Собравшиеся с интересом беседовали на эту тему. Наконец Хусейн Байкара приказал позвать главу государева книгохранилища. Дервиш Али явился с большой пачкой книг под мышкой и почтительно сложил их перед султаном. Хусейн Байкара просматривал книги и одну за другой передавал присутствующим. Они были разной величины, одна другой красивее, эти книги являлись воплощением чудесного искусств знаменитого мешхедского писца Султана Али, художника Бехзада и мастера по переплету Шерали. Навои, который видывал немало роскошных книг и сам обладал целой сокровищницей драгоценных сочинений, был поражен этим совершенным искусством. Даже некоторые военачальники, равнодушные к произведениям изящных искусств, и те с интересом рассматривали книги, осторожно перевертывая грубыми пальцами тонкие мягкие листы. Все заинтересовались жизнью и личными качествами Султана Али и Бехзада. Пришедший вместе с беками Музаффара-мирзы Туганбек сидел в зале среди прочих вельмож. Он тоже бросил издали взгляд на одну из книг и сказал: «Да не отсохнет его рука! Диковинную вещь сделал!»

Когда книги были осмотрены, Хусейн Байкара пригласил гостей на пир. В разгар пирушки Навои, сославшись на усталость, ушел. С двумя нукерами, ожидавшими его у ворот, он отправился домой.

Безветренная, лунная ночь. Герат спит. То там, то здесь слышатся пьяные голоса. Ночную тишину нарушает унылый скрип чигириков — особых колес, поднимающих воду из арыка и прялок. В узкой кривой улице, застроенной домами с покосившимися крышами, конь Навои вдруг навострил уши и шарахнулся в сторону. В десяти шагах от него на земле лежала женщина. Нукеры, ехавшие в отдалении, подскакали к Навои. Спрыгнув с коня, один из них наклонился над лежавшей.

— Зарезали ножом, весь бок в крови! — воскликнул он, не поднимая головы.

Навои хотел было сойти с коня, но нукер удержал его.

— Не беспокойтесь напрасно, господин. Она уже не дышит, — сказал он, поворачивая голову мертвой к свету. — Я знал эту несчастную.

— Кто же она? — взволнованно спросил Навои.

— Дочь Мир Халима, ткача. Красавица была. Навои, горестно покачивая головой, молча смотрел на девушку. Наконец он спросил сдавленным голосом

— Как выдумаете, почему произошло это несчастье?

Нукер обтер о стену замаранные кровью пальцы и со вздохом сказал

— Гератские озорники, сыновья беков и чиновников, приволакивались за девушкой и ссорились из-за нее. Несчастная славилась красотой и хорошим голосом. Думаю, что она отдала свое сердце одному из джигитов, а другие затаили обиду. В конце концов она пала от руки одного из них.