Читаем без скачивания На плоту через океан - Вильям (Уильям) Виллис (Уиллис)

Усталый, я лежал на доске у штурвала, прислонившись к компасу. Сосни малость. Все будет хорошо...

Во сне я испытывал странное чувство, будто кто-то хозяйничает на плоту и управляет им. У меня и раньше возникало такое ощущение. По временам мне казалось, что это Тедди или кто-то из моих близких, быть может, мать или сестра... Когда я стал приходить в себя, это впечатление усилилось. Наконец я очнулся и увидел, что надо мной нависли черные тучи. Темные громады волн поднимались со всех сторон.

Только тут я осознал, что оторван от мира людей, что я один-одинешенек среди беспредельного океана. Я нахожусь как бы в гигантской одиночной камере, освещенной солнцем, а по ночам — несчетными свечами звезд. Я узник Вселенной. Быть может, все люди вымерли и я остался один во всем мире. Нет, я не хотел бы так жить, даже если бы жизнь моя продлилась тысячу лет!

Мне приходилось так много работать, что нередко я впадал в полное изнеможение. Вдобавок плот все время покачивало, и было трудно сохранять равновесие. Дни шли за днями. Сколько времени находился я в плавании — недели, месяцы? Календарь давал точный ответ на этот вопрос, но цифры утратили для меня всякое значение. Каждый день на рассвете я заводил часы и зачеркивал в календаре еще один день, причем делал это исключительно в навигационных целях. В моей памяти не сохранялось почти никаких впечатлений. Я смутно вспоминал о своем заболевании и жил как бы в пустоте. Я даже не заглядывал в карты, да в этом и не было прямой надобности, так как свой курс прокладывал на миллиметровой бумаге. Мне было необходимо сберегать каждую унцию энергии, чтобы управлять плотом.

Итак, я продвигался со скоростью от шестидесяти до девяноста с лишним миль в сутки. Я боролся за каждый дюйм пространства и готов был вытерпеть любое испытание, лишь бы идти неуклонно вперед!

После того как я миновал Галапагосские острова, меня уже не беспокоило, что лежит на выбранном мною курсе, ибо мне предстояло преодолеть тысячи миль открытого пространства. Помня наизусть все широты и меридианы, я знал, что нахожусь на расстоянии ста пятидесяти миль к северу от Маркизских островов. Я решил держаться подальше от них. Эти острова высокими утесами поднимаются из океана. Они грозили гибелью моему плоту. Там нет закрытых бухт, где можно найти убежище в случае непогоды.

Вообще я не хотел приближаться ни к каким островам до тех пор, пока не достигну цели. Отсчитывая один за другим меридианы, я плыл, постепенно уменьшая отклонение на запад.

Каждый день передо мной вставали все новые задачи и трудности. Все время нужно было по-новому управлять парусами, штурвалом и по-разному ставить кили, в зависимости от изменения ветра и зыби.

Пока я сидел и мечтал, странствуя мыслью по Вселенной, океан вокруг меня резко изменился. Луна заходила. Моя золотая планета, горевшая тусклым огнем, повисла над горизонтом. Океан словно был изрезан глубокими долинами. Озаренные лунным светом, они казались неподвижными и напоминали ландшафт Аляски. У меня было такое чувство, будто я когда-то раньше видел эти долины и шагал по ним.

Сильная зыбь, видимо, была вызвана поворотом ветра к югу.

Небо начало сереть. Сегодня для меня значительный день — я проведу его на соленой воде. Пройдя на нос к левой стойке мачты, я стал на колени и погрузил свою белую эмалированную кружку в океан. Наполнив кружку до краев, я поднял ее к светлеющему небу.

— В тебе сила и благо. Ты дашь мне жизнь. Я смело тебя пью!

С этими словами я поднес кружку к губам.

Глава XVIII. Чары пения

Когда палящее солнце висело над океаном, на носу возле мачты всегда можно было укрыться в тени большого паруса, посидеть в прохладном местечке. В такие дни это было любимое убежище Микки. Там, на краю палубы, сидел и я, погрузив босые ноги в самую синюю и чистую воду в мире.

Большие дельфины, вожаки стаи, укрывавшейся под плотом, плыли на расстоянии десяти футов от меня. Время от времени их золотые хвостовые плавники сверкали на солнце. Я захотел помассировать себе ноги, так как мускулы их постоянно находились в напряжении. Схватившись рукой за веревку, я нагнулся вперед и прямо под собой увидел на глубине нескольких футов длинную темную тень. Акула, должно быть, пряталась в темноте под плотом. Может быть, у нее и не было дурных намерений, хотя я склонен в этом сомневаться. Так или иначе, я быстрым движением убрал ноги.

Был прекрасный день, дул сильный свежий ветер, вызывавший умеренное волнение. Гонимые пассатами, у меня над головой проносились белые облака. Они были для меня как бы мостом между океаном и бесконечным пространством. Я любовался ими и без них был бы подавлен созерцанием вечного неба.

После своей болезни, несмотря на все трудности и изнурительную работу, я прибавил в весе и считал, что нахожусь в хорошей форме. Я испытывал глубокий душевный мир, который так трудно обрести в большом городе, и жалел, что рядом со мной не было жены. Она должна была вместе со мной черпать живительные силы, которые излучали солнце и океан, и наслаждаться покоем, царствующим в этом уединении. Я чувствовал себя эгоистом, так как мне не с кем было разделить свою радость.

Казалось, Икки тоже находился в чудесном настроении. Обычно он на рассвете издавал пронзительный вопль, да на вечерней заре у него вырывался какой-то зловещий крик. Но по временам он разражался такой странной какофонией звуков, что можно было подумать, что у меня на плоту весело крякает почтенное семейство уток. Иногда мне думалось, что Икки некоторое время жил в какой-то разнузданной семье. Судя по его выкрикам, в этой семье верховодила весьма сварливая хозяйка, которая швыряла в мужа мисками, когда он возвращался домой пьяным, и осыпала его отборной испанской бранью, а в это время окружавшие ее ребятишки ревели, хохотали и распевали песни. Малютка Икки изображал все это семейство, не требуя внимания или аплодисментов. Порой мне прямо не верилось, что птица способна так мастерски воспроизводить подобные сцены. Икки был бесподобным артистом.

Иногда я обвязывал лапку попугая веревкой и выпускал его из клетки. Очутившись на свободе, он взбирался вверх по канату на снасти и сидел там, хлопая обрубками крыльев, глазея на океан и, без сомнения, мечтая о зеленых лесах и о далеких, увенчанных снегами вершинах Сиерр. Стоило мне зазеваться, как он перекусывал веревку и начинал странствовать по плоту. Я боялся, что в один прекрасный день Микки доберется до попугая. Однако я был уверен, что Икки не сдастся без боя и пустит в ход клюв и когти. Но все же победа наверняка осталась бы за Микки, которая была сильней и проворней.